Поскольку я живу

– Садись, поехали.

Лёнька только взвыл еще громче.

Стас затравленно глянул на Полю:

– Иди уже!

Она кивнула и медленно пошла к подъезду, оглядываясь на каждом шагу. Лёнькин крик отдавался в голове, и ей самой хотелось кричать, он она лишь сильнее закусывала губы.

А то, что случилось потом, Поля и сама не успела осознать. Только одновременно со Стасовым криком: «Лёня!», - ей в ноги толкнулся разгоряченный комок, означавший целую жизнь, – всем своим небольшим весом. Маленькие руки обхватили колени, вцепились накрепко, а зареванное личико было поднято вверх.

– Я хочу с тобой! – захлебывался плачем Лёнька. – Мама! Я хочу с тобой!

Ноги у нее подкосились, и она опустилась рядом с ним, прижимая к себе худенькое тельце. Чувствовала слезы, катившиеся по щекам, и ком, не дающий вздохнуть. Из последних сил она подняла голову, сжимая Леньку еще крепче, и посмотрела на Стаса.

А он не мог оторвать от них глаз. Черных, испуганных. Видит бог, он все на свете отдал бы, чтобы было иначе. Видит бог, он хотел сейчас обнимать одновременно и эту женщину, и этого ребенка. Видит бог, у него достало бы сил сделать их счастливыми.

Но все, что у него было – право выбирать.

Или – или.

Он сглотнул, утопая в прозрачно-льдистом взгляде Полины, и понимал, что его решение уже принято. Задолго от этого дня. Если можно любить сильнее – он будет любить сильнее. Ради Лёньки. Она видела, как Стас медленно растянул на губах улыбку по своему лицу, облачаясь в доспехи. Потом зашагал к ним, присел на корточки и потрепал детскую голову, зарываясь пальцами в светлые волосы.

– Ну и что за концерт вы тут устроили? – со смешком поинтересовался он. – Хочешь пожить с мамой?

– Да! – выдохнул между всхлипов Лёнька и отчаянно закивал.

– Так бы и сказал по-человечески, а то нюни распустил. Полин, ты как?

– Не шуми, - проговорила она. – Если ты не против… Недолго, на сколько отпустишь.

– Все зависит исключительно от твоего расписания, драгоценный мой министр культуры, либо я пришлю к вам Лену, - мягко ответил он, а потом вытолкнул из себя: - Только обещай мне звонить почаще. И когда он соскучится – привези обратно. Или я сам примчусь.

– Да, конечно, - быстро закивала Полина. – Но Лену, наверное, попроси приехать.

– Не вопрос. Лёньк, - Стас повернул голову к сыну, уткнувшемуся мордашкой Полине в шею. – Дружище, бросай хлюпать носом. Давай, ты за главного. Веди себя хорошо, маму не обижай. Она девочка и фея. Их вообще нельзя обижать.

– Я взрослый! – пробухтел маленький Штофель, не отрываясь от матери.

– Я в курсе, - Стас снова сглотнул, не без труда. И глянул на прибалдевшего водилу: - Саша, Лёнькин чемодан тоже доставай. Поль, я вас в квартиру-то хоть подниму, да?

Она снова закивала, опасаясь, что, если заговорит, разревется пуще прежнего, как и Ленька.

Он и правда поднялся с ними на лифте. Занес в квартиру вещи. Поцеловал на прощанье сына. Полину тоже обнял. Спокойно и уверенно. Когда он принимал решения, его движения становились размеренными и четкими. Он будто бы задавал своему телу и своим мыслям алгоритм действий. И всего лишь следовал ему. Но это не значило, что чувства не прорывались. Как на пороге, когда уже выходил. Он обернулся, с неприкрытой нежностью взглянул на нее и коротко сказал:

– Не сходите с ума, ладно?

– Мы постараемся, - виновато улыбнулась Полина. – Ты не беспокойся, все будет хорошо.

– У тебя вариантов нет, - хмыкнул Стас. И ушел с глаз, навсегда оставшись в жизни. Другом.

А в это самое время по ее квартире бродил маленький мальчик, присматриваясь, оглядываясь, вступая в свои права – куда только слезы делись. И теперь уже она ходила за ним хвостиком, наблюдая, до тех пор, пока, остановившись посреди кухни, он не спросил звонким и удовлетворенным голосом:

– А что на ужин?

– А что ты хочешь? – чуть помешкав, спросила Полина, понимая, что ужинать им нечем. И затаила дыхание, с восторгом ожидая его ответа.

– Молоко и печенье! – постановил ребенок.

– Тогда – в магазин!

Глава 23

* * *

Билборд, возвышающийся над проспектом и, соответственно, над их головами, перечеркивал действительность яркими алыми буквами: День независимости. НСК «Олимпийский». «Мета» с симфоническим оркестром и Полина Штофель. «Berlin. Re-entry».

Требование разместить на афишах и ее имя принадлежало ему, оно всплыло в последний момент, когда их уже практически отдавали в печать. Недостаточно только образа на обложках и фото. У нее есть имя. И, как все прекрасно понимали, далеко не последнее в мире музыки. Таранич, неожиданно покладистая, идею подхватила. В ее не самой дурной голове зародились новые мысли – взяться за Штофель и таки сделать из нее украинскую Кейко Мацуи. В конце концов, законы шоу-бизнеса требовали новых имен. А у Полины уже были свои диски и растиражированное не без помощи «Меты» в широкие массы лицо. Узнаваемое.

Здесь, на этом фото, которое растянули по билборду, они стояли рядом с Иваном, держась за руки, на пароме под одним из мостов Шпрее. Фото было из их последней фотосессии в Берлине. После… после всего. На следующий день после того, как она съехала в другую гостиницу. Два робота, отыгрывающих на камеры то, что сдохло и отдавало душком.

Иван негромко хмыкнул, вынул из кармана телефон и щелкнул кадр. Пусть будет.

– Эти фотки на вашем сайте болтаются уже месяц, взять и скачать совсем не судьба? – хмыкнула Славка за его спиной.

– Пираньям слова не давали, - отозвался Иван, повернувшись к мелкой Таранич. Та в ответ на его слова широко улыбнулась, обнажив хищные зубки.

– А вообще вы хорошо вместе смотритесь, - как ни в чем не бывало, заметила она.

– Это я знаю. Ладно, поехали! Опаздываем.

Без лишних слов Слава забралась в его машину, он сел следом. Как так вышло, что теперь она моталась с ним, он и сам толком не понимал, но, когда его посещала очередная гениальная идея, начинало нести. Последняя была слишком важна, чтобы рассказывать о ней Марине – очередного коммерческого проекта за столь короткий срок он не потянет, да и с обязательствами по взаимному согласию практически покончено, немного уже осталось.

А это, свежее, новое – сделано должно быть ровно так, как он и задумывал. Потому и вспомнил о Славке. Сейчас их в команде трое было. Она, Фурсов – куда без него и сам Иван.

Еще студия звукозаписи черт знает где за городом. Маленькая, домашняя, очень уютная. И не видавшая таких денег, какие Ванька готов был платить.

Они разрывались. Потому что пока еще не поставила точки в своем существовании «Мета», просто давно уже все пошли дальше, дальше прошлого и дальше одной группы. И они были почти счастливы, творя и вытворяя сейчас втроем, почти не надеясь на положительный результат и даже не представляя, что выйдет из их авантюры.