Послание к коринфянам
Шрифт:
– Как это вы только что сказали? "По убеждению, что я-то имею право судить, поскольку сам никогда ничего подобного не сделал и не сделаю." Простите, господин директор, вы мне очень напоминаете человека, который бьет защищающую его собаку за то, что она, к несчастью, не той породы. Бьет, точно зная, что его-то собака не укусит никогда.
– Но он же действительно... совершенно и безнадежно... Вы же его планы видели! Если бы он не равнялся на Франческо, мы бы тут имели...
– вскидывается гость.
– Вы же понимаете, что это до первой возможности сделать по-своему.
Спасибо. Это был хороший совет. Подобное - подобным. Если получится,
– Простите меня, господин де Сандовал. Я был неправ. Вы не учитель. Учитель на вашем месте спросил бы себя, почему совершенно и безнадежно аморальный человек пытается равняться на господина Сфорца... а не, скажем, на меня. Учитель на вашем месте давно понял бы, что возможность сделать по-своему у господина Щербины была всегда. Учитель спросил бы себя, откуда у него взялась вполне бредовая фантазия, что господин Щербина, талантливый и ответственный профессионал, причинил бы семейству де Сандовал и окружающему миру больше вреда, чем его собственные безграмотные панические действия. Учитель, в конце концов, задумался бы над тем, как он может исправить ситуацию... если он находит ее настолько нестерпимой.
– Он не подросток, чтобы ему объяснять, что хорошо, что плохо!
– Это последнее сопротивление. Далее де Сандовал приобретает вид человека, которому дали четыре оплеухи подряд. Прикусывает губу, стучит кулаком по ладони. Старается удержать себя в руках. Нет, шуметь и буйствовать он не будет. Но что делать с собой в подобной ситуации - не представляет совершенно. Дошло, кажется. И, наверное, именно подобного гостю для полного счастья и не хватало.
– Он не подросток. Он человек, с которым совершенно бездарно обошлись в высшем учебном заведении.
– В школе, скорее всего, просто не заметили. Он там, наверное, выстраивал себе уровень допустимого по среднесемейному. Чтобы не огорчать родителей. С учителей спрос невелик, когда у тебя в классе 15-20 человек, очень многое можно пропустить. А вот в университете... бессовестные люди.
– Да я сейчас понимаю, что мне нужно было не сочинять планы, а просто пойти к нему... И что был неправ, тоже понимаю. Ничего бы он не сделал, особенно, если точно поставить задачу. Вы ошиблись в другом, я не знаю, на что способна эта собака. Точнее, на что она все-таки не способна, это важнее. Я не знаю, кто ее так учил. Знал бы - руки бы оторвал...
– Тут я с вами полностью солидарен...
Ну вот, теперь он начнет думать над проблемой, а через час-полтора вспомнит, что у него еще есть школа и что он этой школе очень нужен, вне зависимости от того, насколько он теперь соответствует собственным белокрылым стандартам...
– Господин де Сандовал, идите спать. Долго и крепко. До заседания Совета здесь уже не будет ничего интересного, к нашему общему счастью.
– Да... я хотел бы пока уехать. Но мне совершенно неудобно просить вас еще и присмотреть за юношей...
– А вот это уже трансмутация металлов в чистом виде. Потому что еще позавчера господин де Сандовал с удовольствием отгородил бы Алваро от меня метрами этак четырьмя армированного бетона.
– Я вряд ли смогу уделять ему достаточно времени - но я пристрою к нему кого-то из персонала и буду проверять.
– Меня это здоровое любопытство выздоравливающего, конечно, радует - но ужас же, - жалуется гость, поднимаясь.
– На четыре обвинения везде залез.
– Господин де Сандовал...
мне жаль вас разочаровывать, но Васкес был таким всегда. Сейчас он просто чуть менее активен, чем обычно. И благодарите Бога, что вы делите роль утки-матери с господином Сфорца.– М-менее?
– давится воздухом директор.
– Да, кстати... я же вам так и не сказал. Я с ним поговорил - и я так понимаю, что за то, что это чудо уцелело на базе Черных Бригад, нужно благодарить вас?
– Существенно менее. Да, я сказал Эскалере, что мальчик - замечательный материал для внедрения, и что я его беру. Он сначала удивился, потом посмотрел немного на наши занятия и поверил. Тут бы любой поверил.
– Спасибо. Он всем тут очень полезен... и не в силу своего секретарства.
– Не за что, - учитывая обстоятельства, совершенно не за что. От Эскалеры его спас я, а вот от меня Васкеса спасло исключительно чудо Господне.
– Что вы имеете в виду? То, что господин Сфорца вспомнил, наконец, сколько ему лет?
Де Сандовал изумленно встряхивает головой:
– Хм. Это до меня как-то и не доходило. Нет... просто мы тут почти поголовно страдаем туннельным зрением. Наследственным. Вчерашнее - хороший пример. Я думал о своем семействе, о Сфорца, о Совете... а что кто-то взорвет вычислительный центр, а кого-то уволят - нет, ни разу. А Алваро - такое живое напоминание о том, чем мы вообще занимаемся. Чем должны заниматься.
Те, кто платит самую высокую цену за наши... проекты, наши решения, ошибки, мгновения паники.
– Вы помните, большей частью. Просто не всегда осознаете.
А напоминать, что вы еще и способствовали, как могли, заморозке банка, через который проходит 75% средств корпорации, я не буду. Если господин Сфорца не счел нужным, то мне тем более не следует. Равно как и напоминать господину Сфорца, что если бы он соблаговолил выслушать своих близких, а не продавливал идею немедленной эвакуации, у господина де Сандовала не возникло бы непреодолимое желание отвести угрозу любой ценой... между собой они разберутся сами и потом.
– Если бы... Спасибо. Перед Максимом я извинюсь... обязательно.
Максим
Самые простые, вхруст заигранные вещи могут быть необыкновенно хороши, если случаются вовремя и к месту. Обычный, привычный, ставший фоном большой открытый бассейн, утренняя норма - но если утро началось в 4, собственно, утра, а до рассвета еще есть время, и вода - слегка прохладная, морская, мерцает в полутьме, и горит только пара фонарей... Привычное выходит из фона, ощущается остро и свежо, как в первый раз. Луна, ветер, ночные птицы, соленый привкус воды, шелест странно тяжелых листьев, крупные и чужие звезды, а уходишь на глубину - и не можешь найти дна, и тогда просто паришь в тихом космосе невесомым эмбрионом...
Всего-то и нужно - получить приказ выспаться, встать, когда сам захочешь, в 4, когда засыпают даже самые ярко выраженные совы корпорации, а жаворонки еще не проснулись. Одиночество в воде - самое правильное из известных состояний. Когда выныриваешь наружу, ощущаешь пустоту и тишину, а в воде - никогда. Может быть, потому, что вода - океанская. Из нее вышло все живое. Не-пустота, на физико-химическом уровне. Нужно спросить господина Сфорца, что он думает о теории памяти воды. В этом он должен разбираться значительно лучше, чем в организации провокаций в прямом эфире. Хотя в случае начальства ни за что нельзя поручиться. Он собирается показать Совету козу. Идет коза рогатая... и ведь забодает наверняка.