После – долго и счастливо

– Мне нет оправданий, для меня это была просто игра, – вздыхаю я, жалея о том, какой я кусок дерьма.

Не из-за Зеда, не из-за Саманты, а из-за этой красивой милой девочки, в глазах которой нет ни капли осуждения даже теперь, когда она смотрит на меня, ожидая дальнейших объяснений.

– Не забывай, до того, как мы познакомились, я был другим человеком. Совсем непохожим на того, кого ты знаешь. Знаю, ты думаешь, что сейчас я полный идиот, но, поверь, раньше ты возненавидела бы меня еще сильнее. – Я отворачиваюсь и смотрю в окно. – Может, так и не кажется, но ты мне очень помогла, Тесс. Ты дала мне цель.

Я слышу ее судорожный вздох и с досадой понимаю, как, должно быть, жалко и неискренне звучат мои слова.

– Какую цель? – робко спрашивает она, нарушая неожиданно опустившееся безмолвие ночи.

– Я пока пытаюсь это понять. Но я разберусь, поэтому, пожалуйста, постарайся побыть рядом, пока я не найду ответ.

Она смотрит на меня, но не произносит ни слова.

Я благодарен ей за молчание: вряд ли я смог бы справиться с отказом прямо сейчас. Повернув голову, я смотрю в кромешную темноту за окном и радуюсь, что с ее губ не сорвалось ничего окончательного и непоправимого.

Глава 39 Тесса

Я просыпаюсь от прикосновения рук, обнимающих меня за талию, когда меня выносят из машины. Белый огонек на крыше такси напоминает о прошлой ночи. Я оглядываюсь вокруг, на миг испугавшись, пока не понимаю, что мы у дома Кена, а не…

– Я бы никогда не привез тебя туда снова, – говорит Хардин мне на ухо, в точности зная, о чем я буду беспокоиться, еще до того, как эта мысль появится у меня в голове.

Я не делаю попыток вырваться, пока Хардин несет меня по подъездной дорожке к дому. Карен еще не легла и сидит в кресле у окна, листая кулинарную книгу. Хардин ставит меня на ноги, и меня немного покачивает.

Поднявшись, Карен подходит ко мне и обнимает.

– Милая, чем тебя порадовать? Я испекла карамельные пирожные, тебе понравится. – Улыбнувшись, она обнимает меня теплой рукой и увлекает на кухню. Хардин и бровью не ведет.

– Отнесу твою сумку наверх, – доносится до нас его голос.

– Лэндон спит? – спрашиваю я его мать.

– Думаю, да. Но мне кажется, он не будет против, если ты его разбудишь. Еще рано, – улыбается Карен и, прежде чем я успеваю ее остановить, перекладывает на тарелку маленькое, покрытое карамелью пирожное.

– Нет, все в порядке. Увидимся с ним завтра.

В добрых глазах матери Лэндона светится привычная нежность. Ее пальцы нервно теребят обручальное кольцо.

– Знаю, сейчас неподходящий момент, но я хотела поговорить с тобой кое о чем. – В ее теплых карих глаза мелькает беспокойство, и она жестом предлагает мне заняться десертом, а сама наливает два стакана молока.

Я с полным ртом киваю, чтобы она продолжала. До этого у меня не получилось перехватить ни кусочка – было не до того, и день выдался длинный. Я тянусь за добавкой.

– На тебя и так слишком много свалилось за последнее время, так что, если хочешь, я просто оставлю тебя в покое. Я не обижусь, хотя мне действительно важно знать твое мнение по одному вопросу.

Я снова киваю, наслаждаясь десертом.

– Это насчет Хардина и Кена.

Мои глаза округляются, я в тот же момент давлюсь пирожным и тянусь за глотком молока.

«Она знает? Хардин что-то рассказал?»

Карен стучит меня по спине, пока я пью холодное молоко, и растирает ее круговыми движениями.

– Кен очень рад, что Хардин наконец начал относиться к нему терпимо. Он так счастлив, что отношения с сыном стали налаживаться, – он всегда этого хотел. Хардин – его самый большой повод для раскаяния, и долгие годы мне было больно видеть его таким. Я знаю, что он совершал ошибки – много-много ошибок, – и не собираюсь его оправдывать.

Ее глаза наполняются слезами, и она вытирает уголки глаз.

– Извини, – улыбается она. – Я так переживаю. – Пару раз глубоко вздохнув, она добавляет: – Он уже не тот человек, что раньше. Он прошел через годы терапии и трезвости, годы осознания и угрызений совести.

«Она знает».

Карен знает про Триш и Кристиана. В груди что-то сжимается, и мои глаза тоже наполняются слезами.

– Я понимаю, что вы хотите сказать. – Я переживаю за них. Люблю как родных и волнуюсь за каждого в этой семье, полной секретов, зависимостей и сожалений.

– Понимаешь? – Она вздыхает с явным облегчением. – Лэндон рассказал тебе о ребенке? Мне следовало догадаться. Значит, Хардин тоже в курсе?

Я снова давлюсь пирожным. После неловкого приступа кашля, в течение которого Карен не спускает с меня глаз, я наконец спрашиваю:

– Что? Ребенок?

– Так ты не знала, – мягко смеется она. – Конечно, я намного старше, чем представляется, когда речь заходит о беременной женщине, но мне только слегка за сорок и доктор заверил, что я вполне здорова…

– Ребенок? – Слава богу, она не знает о том, что Кристиан – отец Хардина. Однако подобного сюрприза я тоже никак не ожидала.

– Да, – улыбается она. – Я была поражена так же, как и ты. Кен тоже. Он так волновался за меня. У Лэндона чуть не случился нервный срыв: он знал обо всех моих походах к врачу, но я не говорила ему о причине, и он, бедняжка, решил, что я больна. Я чувствовала себя ужасно, пришлось признаться. Это не было запланировано, – она заглядывает мне в глаза, – но теперь, оправившись от первого шока в связи с таким поздним прибавлением в семействе, мы счастливы.

Я обнимаю ее, и впервые за последние дни мне радостно на душе. На место пустоты пришла радость. Я люблю Карен и в восторге за нее. Это такое прекрасное чувство. Я уже начала бояться, что никогда не смогу испытать его снова.

– Это потрясающе! Я так рада за вас обоих! – вырывается у меня, и ее объятия становятся крепче.

– Спасибо, Тесса. Я знала, что ты обрадуешься. Чем дольше я живу с этим знанием, тем счастливее себя чувствую. – Отстранившись, она целует меня в щеку, потом смотрит прямо в глаза. – Я просто волнуюсь, как к этому отнесется Хардин.

В тот же миг моя радость за Карен трансформируется в тревогу за Хардина. Вся его жизнь оказалась ложью, и он не слишком хорошо воспринял новости. У мужчины, которого он считал отцом, скоро родится другой ребенок, и про Хардина забудут. Правда это или нет, но я знаю его достаточно хорошо и понимаю, о чем он подумает. Карен тоже об этом знает, вот почему она так волновалась.

– Вы не возражаете, если я сама ему сообщу? – спрашиваю я. – Если нет, я не обижусь.

Я не позволяю себе слишком задумываться о происходящем. Конечно, я веду себя непоследовательно, но, если мы с Хардином расстаемся, мне нужно удостовериться, что я не оставляю за собой хаос.