После Нуля

Официально клуб открылся через семь месяцев после этой встречи. К тому времени нас осталось шестнадцать.

Четыре года клуб процветал. Иван, тот самый человек, делал всё для развития, выбивал какие-то краевые гранты, устраивал совместные сборы с краевыми клубами, организовывал показательные выступления для школьников. За это время я построил у себя дома маленькую кузницу. Я был единственным, у кого частный дом и на эту стройку меня подтолкнул Лёха Острый, наш штатный "снайпер", хотя и владение мечом у него было на хорошем, для нас уровне. С ним и стали штатными кузнецами-самоучками клуба.

Счастье кончилось той осенью, шесть лет назад.

После хорошо проведенного субботнего вечера, где мы как обычно дубасили друг друга тренировочным оружием, все разъехались по домам, а утром выяснилось, что один из нас до дома не добрался. Острый довёз Серёгу Варяга до дома, попрощались, Лёха поехал домой, а Серёга тихонько побрел к своему подъезду. Варяг вообще не любил переодеваться после боёв, нравилась ему покрасоваться перед публикой в полной боевой экипировке. А дальше как это обычно и бывает: трое придурков, шуточки, подъёбки, слово за слово, сломанная челюсть, разбитые носы. Как итог - Серёга в обезьяннике. У мудака, со сломанным носом, папа - какая-то шишка в СК края, и какого хера его сынок в нашем городе делал? Серёге - шесть лет общего режима; Лёхе - ни за что, два года условки; клуб закрыли, даже хотели экстремизм впаять и тихонько намекнули, что если откроемся под другим именем, у всех будут большие неприятности. Сколько не пытались писать жалобы, протесты - всё бес толку. Как-то раз, люди в штатском, но с серьезными корочками, доходчиво объяснили Ивану, что жаловаться - это очень плохо и за это будет еще хуже. После этого все успокоились. Пару месяцев просто общались, без тренировок, учений, за это время наш, теперь уже подпольный, клуб сократился до 12 человек, включая Варяга. Поначалу сильно конспирировались, выезжали подальше за город, но через год поняли, что дела до нас уже никому нет, да и клуб перестал быть клубом, остался лишь кружок фанатиков. Так и дожил наш, неофициальный, клуб квадратной табуретки до наших дней.

– Сделал, вместо пластика поставил медный, если утром они развалятся, можешь смело вызывать священника освящать дом. – сказал я жене.
– Ещё полдня пластиковые предметы с дома выбрасывал, кстати, окнам тоже хана приходит, только не начинай опять про моего друга. Я по городу ходил - везде пластику пиздец приходит.

– У нас на работе, кстати, тоже дурдом полный витрины в двух магазинах вывалились. — поделилась она новостью.

– Это наверно всё-таки мой друг виноват, всю ночь ездил по городу и всем пластиковые окна портил.
– подкалывая, спросил её я.

– Муж мой, хватит бубнить, пошли спать.

Вторая ночь

Я видел свой собственный двор чужими глазами, смотрел как-то непривычно, немного ниже, чем обычно, но зато сейчас я мог управлять телом, осмотрев себя, я понял, что нахожусь в теле сына. На улице был вечер, солнце почти спряталось за горизонтом, но это был необычный закат - ярко-фиолетовый, с какими-то непонятными ярко - розовыми вспышками.

Из кузницы раздавались удары молота. Подойдя к двери, я увидел сам себя, с низко опущенной головой. Стоя перед наковальней, держа одной рукой приклад ружья и молотом, в другой руке, плющил стволы, делая из них лезвие меча.

Слова сами сорвались с губ сына:

– Папа, что ты делаешь?

– Я делаю оружие. — ответил я.

– Но так ружье и есть оружие. — удивился этому сын.

– Нет, сын, теперь это просто кусок железа и кусок деревяшки. — пояснил кузнец.

После этих слов я поднял голову и посмотрел на сына.

– Папа, что у тебя с глазами? — дёрнувшись в сторону, словно испуга, поинтересовался сын.

– А что с ними не так? — удивился я.

– Они горят!

Глаз действительно не было, вместо них, в пустых глазницах, сильно искрясь, горел огонь.

– Это не глаза горят, это догорает последний порох цивилизации.

После этих слов, глаза отца вспыхнули ярче и тут же угасли. Наступила тьма.

Я проснулся от звука бьющегося стекла, схватив топорики, которые всегда лежали под кроватью, побежал на звук в комнату сына.

– Что случилось? — спросил я, вбегая к сыну.

– Я не знаю пап, окно выпало. — с заспанным, но напуганным лицом, ответил Слава.

Аккуратно, стараясь не наступить на разбитое стекло, подошёл к окну, выглянул - никого нет, только Людоед спокойно сидит в своём вольере.

– Если уж он спокойный, значит, там точно никого нет.- ответил я, на немой вопрос жены, стоящей возле сына. — Пока все окна не вывалились, я их завтра сам вытащу и поставлю деревянные рамы, только нужно будет к Косте заехать, взять всё что нужно да и его самого, пусть поможет.

– Так если у всех пластиковые окна испортились, тогда Косте некогда будет, заказов много. — предположила жена.

– Ну, я же не все для него, да и не бесплатно попрошу. Сколько, кстати, время?

– Шесть, начало седьмого. — ответила она мне.

– Уже и хер поспишь. — расстроился я.

К половине восьмого мы, с сыном, вырвали то, что раньше было пластиковыми окнами, и наспех закрыли их фанерой.

– Жена, мне сегодня машина нужна будет, так что, я отвезу тебя на работу, сына в школу, а сам займусь окнами. — предупредил я супругу.

О забывшемся ночном кошмаре напомнили звуки выстрелов, сразу вспомнился порох, оружие... что за чертовы пророческие сны? Как только мы проехали переезд и свернули на тридцатку, то увидели, кто стрелял. Сквозь ряд деревьев было видно, как, судя по виду, сотрудники полиции, разгоняли выстрелами в воздух, каких-то дебилов, которые до этого, пытались избить полицейских. Почему дебилов, ну а кто же ещё с полицией драться будет?

Мы не остановились ни, чтобы помочь, ни, чтобы поглазеть. Я только прибавил скорость.

– Предупредительные херачили, хотя, по-моему, они никого и не остановили. — с видом знатока, коим я точно не являлся, произнёс я.
– Ты аккуратней на работе, с деньгами не таскайся. –посоветовал я жене.

– Хорошо, муж любимый.

– Я не шучу, город ,по-моему с ума сходит. — сказал я её, словно чувствуя будущие перемены.

Как будто в подтверждение моих слов, навстречу нам, пронеслись две полицейские машины, за ними, спустя метров пятьсот - "скорая".

– Сына, ты из школы тоже никуда не выходи, я тебя заберу.
– сказал я сыну, высаживая его у школы.

– Я постараюсь.

– Не постараюсь, а не выходи! — более строго повторил я.

– Хорошо, я буду в школе, пока ты не приедешь за мной.

Загрузив машину, для кого-то уже изготовленными рамами, мы с Костей ехали ко мне.

– А этим, для кого окна делал, что скажешь? – спросил я его.

– Да придумаю что-нибудь, деньги то они всё равно отдали, подождут еще недельку или что мне тебя, без окон оставлять? – после этих слов дружеская ухмылка расползлась по лицу Кости.

– Костян, две минуты, к брату заскочу узнать как дела у него , смотрю тоже окна стеклит по-новому. — попросил я Пальца.

– Судя по всему, у него такая же херня. – сказал я Косте, когда вернулся в машину.
– Если у меня быстро закончим ему, поможем по-братски?

– Да не вопрос.

– Сашка, мы тогда сначала ко мне как всё сделаем сразу к тебе.
– крикнул я уже через окно машины, отъезжая от дома брата.

Закончили к четырем, конечно поставили окна мы как попало - наспех всё.