После Нуля

Спустившись в подвал, он оказался один, в средних размеров, квадратной комнате. Ни Маши, ни её матери, там не было. Но там было кое-что странное - в центре комнаты, подвязанная стальной проволокой к крюку в потолке, висела большая, круглая металлическая чаша. В ней, потрескивая и немного искря, горел огонь, который необычно сильно обдавал жаром.

– Уголь и водка.
– произнёс хриплый голос.
– Горит больше суток и много жара даёт. Я мерзлячка, вот и разожгла.

Шкура вышла из двери, которая была как раз напротив лестницы. В этот раз Казимир смог рассмотреть её: смуглая, а может быть до такой степени грязная кожа; редкие, засаленные волосы; опухшее лицо; огромные мешки под глазами, из-за которых, этих самых глаз, совсем не было видно; массивный так называемый второй подбородок и крепкие, по виду мужские руки, с огромными кулачищами, в которых она сжимала обрезки ржавых труб. Было ли у неё грудь - Казимир не смог понять, но если и была, то её скрывал большой, грязный, меховой жилет. А вот то, что у неё был довольно увесистый живот, Малевич заметил сразу. Довершало картину то, что всё "это", стояло на несоразмерно тонких, ногах, засунутых в валенки.

– Мама, не надо!
– выкрикнула Маша, хватая мать за руку.
– Он нам поможет убежать, мы будем жить в его доме.

Шкура совсем не слушала её. Отшвырнув дочь, она двинулась на Казимира, обходя чашу с огнём по часовой стрелке. Совершенно не желая ссориться со своей возможной тёщей, Малевич точно так же, по часовой, начал пятиться от неё. В тот момент, когда он почти дошёл до Маши, в комнату начали входить бойцы Короля. Шесть человек, четверо из которых, довольно опрятные, чистые люди, похожие на тех, кого Казимир убил там, наверху. Следом сам Рамс, а за ними, источая вонь, которая мгновенно заполнила собой всё помещение, вошли трое бомжей-разведчиков. Все, включая вонючек, были вооружены ножами, огромных размеров и топориками, а у двоих - обычные, садовые вилы. Расположившись вдоль стены, они, все, включая Рамса, пристально смотрели на Казимира, при этом изредка бросая злые взгляды на Шкуру. Через минуту, Король бомжей обратился к беглецам:

– Я думал, что ты примешь смерть как бродяга, по-пацански, чисто на ножах: я и ты, ну и ещё несколько моих парней.
– Король на мгновение замолчал, при этом противно скалясь, и после паузы добавил.
– А ты, подстилка ебаная, чего тебе не хватало? Жрала вдоволь, спала в тепле. Спрашиваю, какого хуя тебе не хватало!!!

– Не ори на неё!
– закричал Казимир в ответ.
– Заткнись сука!

– Вот как, заступник у шлюхи нашелся, - усмехнувшись, сказал Рамс.
– Подойди тогда сюда и предъяви мне за оскорбления твоей дырявой шалавы.

– Я тебе, Вася, кишки выпущу.
– прошипел Малевич, и сделал шаг вперёд. Сделать второй шаг ему не дала Машка, повиснув на нём.

– Не надо, пожалуйста, не ходи к ним.

– Поздно Маша, в тупике мы. Теперь я, скорее всего, погибну, но знай, - Казимир нежно, боясь нечаянно сделать девушке больно, отстранил её от себя, и спокойно добавил.
– Я ни с кем не чувствовал себя так хорошо, как рядом с тобой.

Комната наполнилась противным, мерзким смехом, который резал слух. Слыша этот смех, возникало непреодолимое желание, немедленно прекратить его, перерезав глотки всем, кто издавал этот звук. Пока все смеялись, Шкура медленно, маленькими шажками, отходила от бомжей, в сторону дочери.

– Да ну нахуй, Казимир, ты чё, влюбился в неё? Она же шлюха, она за хавку у всех сосёт!
– сквозь смех спросил Рамс.
– Слышали бы тебя пацаны на зоне, уже продырявили бы тебя.

Кровь ударила в голову Казимира, и он, не видя ничего, кроме мерзкой, смеющейся рожи Васи Рамса, рванул вперед. Бомжи выставили вилы в его сторону, защищая своего Короля, но смеяться не прекратили, видимо не считая Казимира достаточной угрозой для себя. Малевич сделал несколько широких шагов, и его грудь напоролась на что-то твёрдое и тёплое. Шкура, выставив руку, остановила Казимира, посмотрела ему в глаза и шёпотом попросила:

– Спаси её. Уведи её отсюда.

Она стояла спиной к бойцам Короля, в полутора метрах от них, рядом с огненной чашей. Шкура перехватила трубу из правой руки в левую, быстро сунула руку в карман жилета, достала ключ и отдала его Казимиру.

– Я задержу их, а вы бегите.

– Эй, уродина, давай его сюда.

– приказал ей Король.
– А за это, я обещаю, что не буду избивать твою дочь, она отделается только жёсткой еблей с двумя отрядами вонючек.

– Никто больше не притронется ней!
– заревела своим хриплым голосом Шкура.
– Никто!

После этих слов, она отпихнула Казимира в сторону и схватив рукой край чаши, попыталась её опрокинуть на Короля и его бойцов.

Отчасти ей это удалось. Опрокинуться чаше не дала проволока, на которой она была привязана в четырёх местах, но наклонить её, Шкура всё-таки смогла, и из неё посыпались горящие угли и густая, горящая масса. Упав на пол, горючая смесь образовала огненную лужицу у ног бомжей, а угли, разлетевшись на мелкие кусочки, обдали стоящих рядом людей, нестерпимым жаром и множеством ярких искр. Король и его бойцы, отпрыгнули назад, пытаясь отстраниться от сильного жара и огненной лужи. Большинству это удалось, но у одного их вонючек, от жара, а может от брызг горящей водки, на коленях, вспыхнули штаны. Он нагнулся вперёд и энергично заработал руками, стараясь потушить огонь, но от близости с огнём, у него вспыхнула борода, и этот горе пожарный, забыв о коленях, принялся колотить себя ладонями по бороде. Потушить растительность на своей морде, ему удалось лишь тогда, когда от бороды практически ничего не осталось. Вспомнив о горящих штанах, он скинул с себя грязную, засаленную до блеска куртку, и накрыл ею горящие ноги, перекрыв огню кислород.

Не дожидаясь, пока бомжи опомнятся, Казимир бросился к Маше, схватил её за руку и потащил её в ту комнату, откуда она, совсем недавно, вышла со своей матерью.

– Мама! Идём с нами! Мама!
– закричала девушка.
– Пожалуйста, мама!

Шкура обернулась, глазами-щелочками взглянула на дочь и произнесла:

– Бегите. Спасайтесь. Я задержу их!

– Нет! Я не пойду без тебя, мама, идём с нами!

"И откуда в ней столько силы" - подумал Казимир, безуспешно пытаясь тащить за собой Машу - девушка брыкалась, извивалась и отталкивала его, не давая взять себя на руки. Плюнув, он закричал Шкуре:

– Мамаша, бегом сюда, дочь твоя идти не хочет!

Шкура, поняв, что дочь не уйдет без неё, засеменила к ним, на ходу дуя на сильно обожжённую руку. Машка же, увидев идущую к ней мать, прекратила вырываться из рук Казимира и позволила ему увести себя в другую комнату.

Это была та самая комната, в которую несколько часов назад швырнули Малевича с двухметровой высоты на подгнившие доски. Странная квадратная комната, площадью квадратов девять, не больше, но с очень высоким, метров пять, потолком. Помещение было подсвечено восковой свечой, которая стояла на облезлой тумбочке, рядом с видавшей виды кровати, с металлическими спинками. Сверху, на сетке кровати, лежал ужасного вида, ватный матрац, покрытый бурыми пятнами, а на нем, огромной неаккуратной кучей, лежали несколько замызганных, клетчатых пледов.

– Кровать к той стене двигай.
– прохрипела Шкура, указывая Казимиру на стену, в которой на высоте двух метров, была дверь.
– Доски сверху бросай, а потом тумбу на них ставь. Так мы сможем вылезти отсюда.

Говоря это, мать Маши, а по совместительству и будущая тёща Казимира, по крайней мере, в его фантазиях, которые уже довели его до официального, насколько это возможно в этом Новом Мире, брака, запирала на ключ дверь, в которую они только что вошли.

– Ключ, который я дала, - продолжила Шкура.
– От верхней двери. Залезь и открой её.

Казимир сделал так, как подсказала ему Шкура, и теперь стоя на тумбочке, мог спокойно достать ключом до замочной скважины. Два оборота ключа и путь к свободе открыт. В этот момент в дверь, которую только что заперла «тёща», начали ломиться.

Казимир вскарабкался в открытую дверь, лёжа на животе развернулся на полу и протянул руку Маше, желая помочь ей поскорее выбраться наверх.

– Мама, иди сюда, давай сначала ты.
– обратилась девушка к матери.
– А я тебе снизу помогу.