После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Летом 1842 года много неприятных переживаний доста­вили Наталье Николаевне и власти Опочецкого уезда, пы­тавшиеся возбудить процесс против наследников Пушкина и оттягать 60 десятин из Михайловских земель, якобы под­лежащих возврату.

Наталья Николаевна собиралась пробыть в деревне эко­номии ради до середины октября, но смерть Екатерины Ивановны ускорила ее отъезд.

«Ты, может быть, будешь удивлен, дорогой, добрейший Дмитрий, — читаем мы в письме от 17 сентября, — увидев пе­тербургский штемпель на моем письме. Столько разных неприятных обстоятельств, и самых тяжелых, произошли одни за другими этим летом, что я вынуждена была уско­рить на два месяца мое возвращение. Это решение было принято после письма графа Строганова, который выслал мне 500 рублей на дорогу (зная, что у меня ни копейки), на­стоятельно рекомендуя мне вернуться незамедлительно»».

Из письма Екатерины Дантес, которое будет приведено ниже, мы узнаем, что тетушка Местр, очевидно, выполняя волю покойной сестры, отдала Наталье Николаевне «все ве­щи, а также мебель и серебро». Как мы уже говорили, недви­жимое имущество между сестрами поделено не было, и Ека­терина Ивановна просила Софью Ивановну после ее смер­ти передать любимой племяннице поместье в 500 душ. Од­нако при жизни графиня Местр этого не сделала. Умерла она в 1851 году и, по завещанию, все свое состояние остави­ла племяннику Сергею Григорьевичу Строганову, обязав его исполнить волю Екатерины Ивановны в отношении На­тальи Николаевны. Впоследствии это завещание также при­чинило ей много волнений и неприятностей, так как Стро­ганов потребовал от Натальи Николаевны уплаты полови­ны долгов, лежащих на имениях, хотя львиную долю наслед­ства получал он.

В 1843 году Наталья Николаевна впервые после смерти мужа появилась в великосветском обществе и стала бывать при дворе. Очевидно, она где-то встретила императора или императрицу, и те решили украсить придворные балы при­сутствием знаменитой красавицы. Отказаться от «всемило­стивейших» приглашений было, конечно, невозможно.

«Этой зимой, — пишет Наталья Николаевна брату 18 мар­та 1843 года, — императорская фамилия оказала мне честь и часто вспоминала обо мне, поэтому я стала больше выез­жать. Внимание, которое они соблаговолили проявить ко мне, вызвало у меня чувство живой благодарности. Импе­ратрица даже оказала мне честь и попросила у меня портрет для своего альбома. Сейчас художник Гау, присланный для этой цели ее величеством, пишет мой портрет».

Это, очевидно, тот самый портрет, о котором упоминает в своих воспоминаниях Арапова. На одном из придворных костюмированных балов Наталья Николаевна появилась в костюме в древнееврейском стиле и была изумительно хо­роша в нем. В этом костюме и пожелала императрица иметь ее портрет в своем альбоме. По словам Натальи Николаев­ны, это был самый удачный из всех ее портретов. К сожале­нию, портрет этот до нас не дошел.

Наталье Николаевне было тогда 30 лет, и красота ее бы­ла в самом расцвете. Она была, по выражению Вяземского, «удивительно, разрушительно, опустошительно хороша». Денег на туалеты у Натальи Николаевны, конечно, не было, но тетушка Загряжская оставила ей в наследство свой гарде­роб, драгоценности, меха, кружева. И она, и Софья Иванов­на, мы узнаем о том из писем, часто дарили обеим племян­ницам отрезы на платья. Внучка Натальи Николаевны Е. Н. Бибикова в своих воспоминаниях, со слов матери Е. П. Ланской (по второму мужу Бибиковой), пишет, как еще при жизни Пушкина обновлялись ее туалеты:

«Наталья Николаевна тратила очень мало на свои туале­ты. Ее снабжала тетка Загряжская, а домашняя портниха их дома перешивала. Лиф был обыкновенно хорошо сшитый, на костях, атласный, и чехол из канауса, а сверху нашива­лись воланы из какого-то тарлатана, которые после каждого бала отрывались и выкидывались и нашивались новые». Как видим, упреки в огромных тратах на туалеты, которые якобы разоряли Пушкина, вряд ли справедливы.

Летом 1843 года семья Пушкиных не выезжала из Петер­бурга. Вот что пишет Наталья Николаевна брату.

«18 марта 1843 г. (Петербург)

...В этом году я буду вынуждена провести лето в городе, хотя и обещала Ване приехать на лето в Ильицыно (одно из поместий Гончаровых в Рязанской губер­нии). Приезд сюда графа Сергея Строганова полностью изменил мои на­мерения. Он был так добр принять участие в моих детях, и по его совету я решила отдать своих мальчиков экстернами в гимназию, то есть они будут жить дома и ходить туда толь­ко на занятия. Но Саша еще недостаточно подготовлен к по­ступлению в третий класс, а по словам многих первые клас­сы не благоприятны для умственного развития, потому что учеников в них очень много, а следственно, и надзор не так хорош, и получается, что ученье идет очень медленно, и ре­бенок коснеет там годами и не переходит в следующий класс. Поэтому я хочу заставить Сашу много заниматься в течение года, что мне остается, потому что он будет посту­пать в августе будущего года. А теперь, по совету директора гимназии, куда я хочу его поместить, я беру ему учителей, которые подготовят его к сдаче экзамена. Это будет тяже­лый год в отношении расходов, но в конце концов меня воз­наградит убеждение, что это решение будет полезно моему ребенку. Прежде чем решиться на это, я воспользовалась представившимся мне случаем поговорить с самим его вели­чеством, и он не осудил это мое намерение».

Еще в 1841 году Плетнев писал: «...Чай пил у Пушкиной (жены поэта). Она очень мило передала мне свои идеи на­счет воспитания детей. Ей хочется даже мальчиков, до уни­верситета, не отдавать в казенные заведения. Но они записа­ны в пажи — и у нее мало денег для исполнения этого плана».

Сыновья Пушкина были записаны в пажи вскоре после смерти поэта по распоряжению императора, и именно этим объясняется, что Наталье Николаевне пришлось «посовето­ваться» с Николаем I, так как она боялась вызвать его неудо­вольствие. Ей так хотелось иметь детей при себе, дома, сле­дить за их успехами и здоровьем, видеть их каждый день! Но главное, она считала необходимым дать детям солидное общее образование. Саша Пушкин поступил во 2-ю Петер­бургскую гимназию (здание сохранилось, ныне это школа № 232 на улице Плеханова), а год спустя за ним последовал и брат. По-видимому, оба мальчика окончили гимназию, но в силу денежных обстоятельств им не удалось поступить в университет. Плетнев говорит, что у Натальи Николаевны мало денег даже на гимназический курс. Как трудно ей при­ходилось, свидетельствуют ее письма к Д. Н. Гончарову.

«19 мая 1843 года, Петербург

...Я не смогла ответить на твое письмо так быстро, как мне хотелось бы, по многим причинам, но главная — не бы­ло времени. Вскоре все уезжают из города, и я, признаюсь тебе, в восторге от этого. Меньше обязательных выездов, а следственно, и меньше расходов. Местры будут жить в Цар­ском Селе, Строгановы - на Островах. Друзья разъезжают­ся. А мы прочно обосновываемся здесь и никуда не двинем­ся. Дети продолжают усердно и регулярно заниматься.

Зная, что ты находишься в постоянных заботах, я пони­маю, что надоедаю тебе с нашими делами, но если сейчас у тебя голова посвободнее, мой добрый брат, ради Бога, поду­май немножко о нас. Мне нет необходимости говорить те­бе, что мы испытываем большой недостаток в деньгах, что, прислав нам обеим то, что нам полагается, ты чрезвычайно облегчишь наше положение, и мы считали бы это настоящим благодеянием. С тем, что нам причитается на 1-е июня, сумма достигает 3000 рублей, это такая большая сумма, что для нас она была бы помощью с неба. Прости, тысячу раз прости, любезный Дмитрий. Пока я могу обходиться без твоей помощи, я всегда молчу, но, к несчастью, я сейчас на­хожусь в таком положении, что совершенно теряю голову и обращаюсь к тебе, ты моя единственная надежда».

«...Право, прости дорогой, добрый брат, что я так надое­даю тебе, — пишет Наталья Николаевна 26 июня 1843 го­да, —самой смерть совестно, ей-Богу, но так иногда жутко приходится, а теперь нахожусь в самом жалком положении».

Но летом 1843 года Наталья Николаевна серьезно забо­лела и по предписанию врачей вынуждена была поехать в Ревель принимать морские ванны. В те времена морские ку­пания пользовались большой славой, и летом в Ревель, где было много пансионатов и купальных заведений, съезжалось на лечение и отдых светское общество Петербурга. Очевидно, узнав о болезни Натальи Николаевны, Е. А. Ка­рамзина пригласила ее к себе в гости. Карамзина родилась и, возможно, выросла в Ревеле, можно предположить, что у нее там был свой дом, так как она часто и подолгу живала в Ревеле; приезжали туда и Вяземские. Вряд ли и Вяземский уговаривал Екатерину Андреевну провести зиму в Ревеле, если бы ей пришлось жить в пансионате. Из переписки вид­но, что Наталья Николаевна и Александра Николаевна езди­ли туда на две недели, и ванны принесли большую пользу больной.

Осенью 1843 года пришло из Сульца известие о смерти Екатерины Николаевны. Реакция и Натальи Николаевны, и Александры Николаевны была очень сдержанной. Об этом мы расскажем в одной из следующих частей книги.

ВТОРОЕ ЗАМУЖЕСТВО

В течение многих десятилетий эта тема была каким-то «табу», ее избегали касаться... Почему? Вероятно, в силу ка­кого-то внутреннего осуждения... Жене поэта и раньше не прощали ничего, очевидно, и теперь многим хотелось бы, чтобы она осталась верна Пушкину навсегда. Это очень ро­мантично, но... нежизненно. Перенесемся почти на полто­ра столетия назад, войдем в положение этой молодой, необыкновенно красивой женщины, которой трудно живется с четырьмя маленькими детьми, которую преследуют недву­смысленные ухаживания поклонников. Вспомним, что ей было всего 24 года, когда погиб ее муж. Вспомним, что сам Пушкин, умирая, завещал ей носить по нему траур два года, а потом выходить замуж за порядочного человека. Он был мудр и хотел ей добра, он понимал, зная ее мягкий характер и тяжелое материальное положение семьи, как трудно будет ей без него. Такой порядочный человек нашелся. Не будем же осуждать ее за то, что она решила опереться на друже­скую мужскую руку, чтобы поднять детей, чтобы иметь твер­дое положение в обществе.