Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все…

Зря он это сделал, притихшая боль, вновь запустила свои щупальца в его голову.

«Черт, с ним, с Вялым, уходить надо. Вот только на улице холодина, не дойдет он ни до отдела, ни до дома. Транспорт не ходит, денег на тачку нет. Звякнуть что ли в отдел? Пусть машину пришлют».

Он достал телефон. Вяло выругался и вновь бессильно опустился на папку. Экран китайского смартфона был тёмен. Конечно, с самого утра закрутившись, он забыл его зарядить, и старенький аккумулятор почти совсем не державший заряд сдох.

Егор запахнул пальто, завязал пояс, но теплее от этого не стало.

«Чёртов тесть, подсунул это конфискованное барахло. Нет, конечно, пальто выглядело стильно – черное, плотное, спускающееся ниже колен. До минус пятнадцати оно еще грело, но как только столбик термометра опускался ниже, начинало казаться, что он выходит на улицу в одном пиджаке. Конечно, какая к черту, верблюжья шерсть – полиэстер пополам с вискозой. Ах да, был всё-таки в ткани какой-то процент шерсти, как говорится с паршивой овцы».

С наступлением настоящих морозов Егор мерз в нем страшно – до поджатых яичек и зубовного перестука, и вот умудрился простудиться. Хоть обычно симптомы были другие.

Егор выругался, вышло не злобно, а жалобно и жалко.

Надо было уходить, но силы совсем покинули его. Он снова присел на ступени и уронил голову на сложенные руки. Уснуть бы.

«…Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…»

Но даже этого он был не в состоянии сделать, лишь бессильно сидеть на ледяных ступенях и ждать. Чего? Он не знал. Покоя? Смерти? Избавления? Может быть чуда?

Егор услышал, как скрипнула дверь, как прошелестели легкие шаги и замерли за спиной.

– Простите.

Голос женский, спокойный и усталый.

Он хотел обернуться, но даже для такого простого действия не нашел сил. Поэтому остался сидеть, как сидел, надеясь, что его оставят в покое и уйдут.

«А может, вызовут наряд? А что, это было бы неплохо, отвезли бы в дежурку. Он бы там отогрелся. Нет вряд ли, не тот район. Здесь полицию не вызывают. Если только кого-нибудь укокошат, но сейчас не тот случай».

– Вам плохо? – раздалось над самой головой.

«Нет, надо что-то делать. Не сидеть же так, а то, в самом деле, окочуришься».

Егор, преодолев слабость, поднял голову и повернулся. Перед ним, присев на корточки, на расстоянии вытянутой руки сидела девушка, женщина? В тусклом свете, слабенькой лампочки, светившей ей в спину, определить возраст было невозможно. Он лишь разглядел толстый халат, в который она была закутана.

– Кха-кха, – Егор откашлялся, – да, вот, что-то не можется.

Женщина молчала.

Егор разозлился.

«Какого хрена, она тогда вышла, что бы вот так сидеть и смотреть на него, не фиг тогда было вылазить. Или он ее разбудил, когда ломился к «Вялому»? Да и хрен с ней».

Егор опять положил голову на руки.

Неожиданно он почувствовал, как его подхватили под мышки и потянули вверх. Попытка поднять его провалилась, она лишь вызвала новую волну боли.

– Не надо, – жалобно попросил он, – оставьте меня в покое. Если я вас разбудил, приношу свои извинения, только не трогайте меня, мне плохо. Я сейчас отсижусь и уйду.

– У вас голова болит, я вижу, пойдёмте. Я таблетку дам. Боль пройдёт, и вы пойдёте. Если здесь останетесь – замерзнете. Подъезд почти не отапливается. Или вас ограбят, в лучшем случае, в худшем – убьют. Пойдёмте, пойдёмте. Вот обопритесь на мое плечо. Тут недалеко.

Он тяжело поднялся, опёрся на подставленное плечо – узкое, но крепкое, постаравшись не слишком наваливаться на женщину. Они ввалились в квартиру, и он рухнул на низенький пуфик.

Уф. Егор тяжело выдохнул. Благословенное тепло. В квартире царил полумрак, скрадывавший детали, но и без деталей было видно, что здесь живут если не бедно, то уж точно не шикуют.

Женщина ушла, но вскоре вернулась. Егор увидел перед собой маленькую розовую ладонь с двумя белыми пяточками таблеток и тонкостенный стакан, до половины наполненный водой.

Он проглотил таблетки, не замечая горечи на языке, и отпил теплой воды. Благодарно кивнул. Голова тут же отозвалась болью. Он прикрыл глаза, а через минуту, когда боль угнездилась на привычном месте, спросил:

– Как вы узнали, что у меня болит голова.

Женщина усмехнулась:

– У вас всё на лице написано.

– Да? И что же там написано?

– Складка между бровями, белки с лопнувшими капиллярами, затуманенный взгляд. Жилка на виске набухла и пульсирует.

Голову Егору, кто-то принялся неторопливо набивать ватой, и этот ком погребал под собой боль, загонял её куда-то вглубь. Мысли стали медленными, но более четкими.

– Откуда такие познания?

Он открыл глаза, но все еще не мог разглядеть свою спасительницу. Бра над его головой не горело, а свет, падающий из кухни, освещая фигуру женщины сзади, не давал рассмотреть лицо.

– Я медсестрой работаю, всякого навидалась.

Вата в голове всё прибывала, и боли он почти не чувствовал, вот только слабость в теле никуда не делась. Он пошевелился.

– Можно позвонить? – И пояснил. – Мой телефон не выдержал холодов и разрядился.

– Конечно. Только, – она улыбнулась, – мой сотовый тоже без заряда остался, со стационарного наберите, он на кухне.

Егор сделал слабую попытку встать с низкого пуфика. Получилось плохо, он едва не своротил полочку с ключами, расческой и прочей женской мелочевкой. Женщина подхватила его под руку и помогла подняться. До кухни он добрел сам. В небольшом помещении горел приглушенный свет, а на подоконнике тихо мурлыкал магнитофон. Егор машинально отметил, что тот был старым, можно сказать допотопным, проигрывающим кассеты. Он сел на белый табурет, и наконец, смог рассмотреть женщину.

Рассмотрел и выругался про себя. Никакая это была не женщина. Нет, в смысле гендерной принадлежности конечно женщина, но не тетка пятидесяти лет, как он вначале решил, видимо из-за толстого халата и волос, забранных в пучок на затылке, а вполне себе симпатичная дама. Ненамного старше его. Лет тридцати пяти.

Овальное лицо, бледная кожа, несколько еле различимых веснушек, чуть вздернутый нос, печальные глаза и четко очерченные губы со скорбно опущенными уголками. Рыжеватые волосы, сколотые на затылке, открывали тонкую, беззащитную шею. Одна прядь выбилась и падала на правую щеку. Это прядка, тонкая, чуть вьющаяся, придавала женщине загадочный вид, делая взгляд странным – зовущим и одновременно отстраненным. Словно она видела что-то такое, чего он видеть не мог.