Последнее дело Коршуна

— Так что же мне делать?

— Вешайся! — пошутил Дробот. — Лучший выход. — Но, увидев, как изменился в лице Мазурук, уже не столь зловеще добавил — Попробуй еще раз покаяться. Может, и простят.

Две ошибки Мазурука

Уверенность в своей правоте окончательно покинула Мазурука, как только он переступил порог приемной первого секретаря.

Попасть сразу в кабинет он не смог, у Степана Васильевича кто-то был.

Принимать посетителей секретарь обкома считал своей первейшей обязанностью, и люди к нему шли из дальних районов, из глухих деревень.

— Если человек пришел ко мне за сто километров, то, значит, его привело важное дело, — говорил он своему помощнику. — Пускайте ко мне таких в любое время. Звоните на квартиру. Эти люди предупреждают меня о том, с чем надо бороться.

Мазурук сел ждать в приемной около стола помощника. Вскоре дверь отворилась, и из кабинета вышли две колхозницы, одетые по-гуцульски в расшитые безрукавки. По лицам женщин было видно, что беседой со Степаном Васильевичем они очень довольны. Одна из них, поправляя ковровую шаль на сутуловатых плечах, делилась впечатлением с подругой.

— А что я говорила? Давай подадимся в область. Там помогут. Помог же Стефке Борщ! Она к нему шла со своим, а мы с колхозным делом.

Женщина увидела помощника секретаря. Великая радость была у колхозницы, и она искала, с кем поделиться ею. Поэтому женщина обратилась к помощнику и Николаю Севастьяновичу как к старым знакомым.

— Мы из колхоза Буденного. Свинарки. И пришли, значит, к секретарю обкома из-за свиней. Председатель наш, Михаил Верба, занялся хлебом и забыл про свиней. Свинарник не строит. Кормов не дает. Двести свиней. И воды для них натаскай, и месиво свари, и накорми. И все вдвоем. Крыша течет. Между стенами ветер гуляет. А чем кормим? Сказать стыдно. Вот и дохнут они. А мы с Зосей, — кивнула она на свою подругу, — отвечай. Люди ордена получают, а нас в газете пропечатали, к прокурору тягали. А за что, спрашивается?

Зося, — должно быть, более уравновешенная, — тянула подругу за рукав к выходу.

— Да успеешь еще по магазинам, — сказала та и опять повернулась к Мазуруку. — У нее дочка замуж выходит, за тракториста, так Зося хочет купить белого шелку на платье и туфли модальные.

Говорливая свинарка попрощалась с Мазуруком, с помощником секретаря и вместе с подругой скрылась в дверях.

Степан Васильевич пригласил Мазурука.

Секретарю обкома было лет пятьдесят. Среднего роста, плотный, широкоплечий. Голова чисто выбрита. От этого лоб казался особенно большим. Глаза его сейчас были слегка прищурены и сердиты.

Чтобы не смотреть в эти глаза, Мазурук неотступно следил за депутатским значком на борту пиджака Степана Васильевича.

— Знаете, Николай Севастьянович, с каким вопросом приходили ко мне эти две колхозницы? — спросил секретарь Мазурука.

Тот не ожидал такого вопроса и ответил невпопад.

— Жаловались на своего председателя колхоза.

— Не жаловались, а сообщили обкому партии о крупнейших безобразиях, которые творятся в их колхозе. Жаловаться или сообщать о чем-нибудь — большая разница, — с нажимом в голосе поправил Мазурука секретарь обкома.

— Степан Васильевич, я знаю, о чем вы сейчас будете со мной говорить. О том, что я, не проинформировав вас, пошел в управление госбезопасности.

Мазурук подбирал слова, которые помогли бы ему изложить события в наиболее мягкой форме.

— Я тогда… не успел с вами посоветоваться. Мне казалось, Что я сказал капитану Долотову не все и не так, как надо было бы. Желая рассеять некоторые свои и его заблуждения, я и пошел к нему… — Мазурук потерял мысль и не мог вспомнить конца задуманной фразы.

Секретарь обкома встал из кресла и зашагал по кабинету.

— Ну, ну, я слушаю вас, Николай Севастьянович. Дайте оценку своему поступку с позиции этики коммуниста.

— Я тут, конечно, виноват. Но никакого притупления бдительности с моей стороны не было.

— Не было? — переспросил Кудь. — Вы проявили недоверие к органам госбезопасности. Там работают ваши товарищи, коммунисты, которых партия направила на самый ответственный участок. Они нуждаются в помощи. А у вас получилось наоборот. Капитан пришел к вам по делу, а вы его заподозрили в каком-то злонамерении и побежали в отдел, чтобы «переубедить». В чем, спрашивается, надо было его переубеждать?

Мазурук не утерпел и возразил.

— Степан Васильевич! Я никогда не подозревал…

— Может быть, но выглядит это именно так.

— И… потом, на следующий день я хотел вам все объяснить, но вы уехали в Киев.

— Николай Севастьянович, — раздраженно перебил его Кудь. — Меня просто удивляют ваши рассуждения. Они напоминают оправдания школьника.

Мазурук уже не следил за депутатским значком на груди секретаря обкома, а сидел, глядя на носки своих полуботинок.

— Никакого притупления бдительности? А потеря секретного документа — не притупление бдительности? — резко продолжал Степан Васильевич. — Впрочем, об этом мы будем слушать на бюро обкома. Такие две ошибки!

«Неужели это К.?! А я любила…»

Майор Наливайко и капитан Долотов получили приказ срочно явиться к полковнику Иванилову. А это значило, что у начальника отдела есть дело чрезвычайной важности.

Полковник, чем-то озадаченный, возбужденно прохаживался по комнате, курил и постоянно стряхивал в урну быстро нагорающий пепел. Вместо приветствия он взял со стола портсигар и предложил майору папиросу. (Капитан не курил).

Рассказывать Иванилов не торопился, а расспрашивать о чем-либо самим в отделе было не принято. Докурив папиросу почти до конца, полковник заговорил.

— Нас уже давно предупреждали жители села Чернява, что к одному из односельчан два раза приходила подозрительная женщина. Впервые на нее было обращено внимание еще летом, когда она почти целую неделю гостила в селе. Председатель сельсовета не досмотрел, а соседи вначале не придали этому значения. Посторонняя женщина имела документы на имя агента статистического управления области. Но когда «агент» явилась второй раз, и все к тому же жителю, ее заподозрили и сообщили на пограничную заставу. При аресте она оказала отчаянное сопротивление. В это время ей удалось сжечь часть документов, которые она должна была перенести через границу. Во время перестрелки она бросила в окно гранату, но промахнулась, попала в раму. Разрывом гранаты связную убило наповал.

Майор и капитан слушали очень внимательно. Пока они еще не могли уловить связи всех этих событий с делом Дубовой. Но если бы ее вообще не было, то полковник не стал бы им рассказывать.

— По уцелевшим обрывкам донесения, которые удалось расшифровать, можно понять, — продолжал полковник, — что агент несла, как бы сказать, «годовой отчет» о проделанной шпионской и диверсионной работе некоего Коршуна. Донесение составлено человеком очень опытным в отборе материала. Он освещает экономические перспективы нашей области в свете директив XIX съезда партии. Занимаясь экономическим шпионажем, он указывает и пути диверсий. Вот наиболее уцелевший обрывок: