Последнее интервью

Мы на горе всем буржуями,

Чтобы знали, что почем,

Прям по собственному х..

Просто т р а м п н е м кирпичом!

Проигрыши приходилось делать после каждого куплета, потому что аплодисменты шли по нарастающей, а после последнего…. Зал устроил Лешке настоящую овацию – такую овацию, что Антон Колпаков даже на мгновенье нахмурил свое знаменитое чело, и шевельнул своими знаменитыми ушами, но тут же взял себя в руки и бешено захлопал вместе с остальными (он ведь был не только талантливый, но еще и просто хороший парень). Лешке пришлось несколько раз подходить обратно к микрофону и раскланиваться – зал не хотел его отпускать.

– Про министра давай!… – раздались выкрики. – Про Люлюкаева выдай!.. Чего терять, все равно посадят!… – смех и скандирование: – Лю-лю-ка-ев! Лю-лю-ка-ев!!.

Лешка оглянулся на Марика, тот, надо отдать ему должное, с лица не спал, а ободряюще кивнул, показал большой палец и сказал:

– А действительно, чего терять – на двушечку… с конфискацией вы уже спели. А нас – вообще закроют. Выдавайте, – и обреченно махнул рукой.

Лешка взял нежный аккорд и выдал:

За что ж вы Лешку Люлюкаева?

Ведь он ни в чем не виноват.

Главнефть сама чуток слукавила,

А он ни в чем не виноват.

Главнефть по проволоке ходила.

Махала черною рукой

И страсть Алешеньку схватила

Своей мозолистой рукой.

Он в офис к ней зашел на площади,

И чемоданчик подхватил.

Ему б чего-нибудь попроще бы,

А он брифкейсик подхватил.

Он все прикинул по фасончику,

Чтобы Главнефти угодить

срубить на завтрак два лимончика,

Чтоб ей, конечно угодить.

Не думал, что так огорошит -

Ведь от любви беды не ждешь.

Ах Леша, Леша, что ж ты, Леша!

Ведь сам по проволоке идешь …¹

Реакция зала была сдержанней, чем на первую, но… Все равно – не хилая.

Лешка не раз уже сталкивался с очень теплыми и даже восторженными приемами своей персоны – один раз, когда во Львове читал главу из «Аэровокзала» (про мать русского солдата), многие женщины утирали слезы и весь небольшой зальчик в конце даже встал, – но такую реакцию и от т а к о г о зала (огромного, нежно пахнущего Шанелью и Кристианом Диором, набитого костюмами и платьями от Gucci и Armani) он к себе никогда в жизни даже не примерял.

По всему его телу разлилось приятное тепло. Он подошел к Колпакову, отдал ему гитару, сказав, «спасибо» (тот кивнул с дружелюбной улыбкой и «было здорово – вам спасибо»), и сошел со сцены. Когда он садился на свое место в первом ряду, зал еще продолжал одобрительно гудеть.

Натягивая в гардеробе куртку, он почувствовал, что его плеча довольно настойчиво коснулось нечто мягкое. Но упругое. Развернувшись, он уперся взглядом в стоявшую рядом с ним длинноногую блондинку (ноги, казалось, росли прямо от коренных зубов) – подойти к нему вплотную ей не давали две чисто физиологические особенности, выдающиеся далеко вперед из короткого топа.

– Я – Анжела, – сказала блондинка низковатым голосом, от которого у Лешки моментально заныло в паху.

– Я – Леша, – сказал он.

– Я знаю, – кивнула она. – Леша, мы с друзьями сейчас хотим съездить в один клуб. Не хотите составить компанию? Там будет весело.

– Зачем вашим друзьям компания пожилого, усталого…

– Не моим друзьям, а м н е, – перебила его назвавшаяся Анжелой, глядя на него в упор очень умело подведенными и очень красивыми… даже не глазами, а прямо Есенинскими «синими брызгами», – Потом, если вы захотите, я отвезу вас домой, к жене. И не кокетничайте – это тоже оставьте мне. Просто скажите: да, или нет, – она облизнула кончиком языка полные губы, словно спрыгнувшие с лица Анжелины Джоли.

– Да, – сказал Лешка вместо уже готового слететь с языка «нет»,

(Танька будет ждать, волноваться… Ну, ладно, звякну ей попозже, скажу у Димки засиделся, выпили…)

– Я на колесах, – добавил он, а потом… вдруг услышал собственный голос: – Кстати, я – не женат.

* * *

Было уже начало второго ночи, когда Лешка, кинув машину на стоянке, шел по тускло освещенной подворотне к своему дому. Неожиданно выход из подворотни закрыли четыре тени. Они быстро приближались. Потом…

Перед Лешкой возник здоровенный битюг, упакованный в кожу, с дурацкой шапочкой на голове a la у известного всему смотрящему телек населению байкера по кличке «Уролог», и с мушкетерской бородкой, выглядевшей на его широкой плоской морде крайне нелепо.

– Ну что, сволота жыдобандеровская, – неожиданно тонким голоском проскрипел битюг, – допрыгался? – трое подельников за его спиной тоже материализовались из теней; выглядела вся четверка гротескно, но довольно внушительно.

Лешка отступил от битюга на пол шага, слегка развернул право плечо, и… Его левый глаз брызнул искрами, и в следующее мгновение он found himself² в сидячем положении, привалившимся к стене подворотни и видевшим окружающую среду лишь одним глазом.

– Shit happens… – пробормотал он…

– Иш ты, по-пиндосски забалакал, – ласково пропищал кожаный.

– Врежь ему, Валет, – рявкнул кто-то из троих, стоявших за спиной кожаного битюга, – чтоб эта падла русский вспомнила! А потом уже мы с ним побалакаем…

– Может, тебе говорили, – насмешливо протянул битюг, – что лежачих не бьют? Так тебя обманули, таких га-андонов мы… – он отвел правую ногу назад.

– А может, и не обманули, – вдруг раздался чей-то холодный и какой-то неживой голос из-за спин битюга и его товарищей по оружию.

Битюг и трое остальных, как по команде развернулись, и в просвете между ними Лешка одним глазом увидел ладную мужскую фигуру в отлично сидящем на ней… сером костюме.

(Тот самый, что тогда… в зале 62-й… Черт, голова кружится… И не холодно ему в костюмчике зимой… Впрочем, как он может чувствовать холод – если э т о то, что мне тогда показалось, он вообще ни ничего не может чувствовать, потому что…)