Последнее искушение Христа (др. перевод)

Иисус открыл глаза. Иордан, Креститель, толпы людские, верблюды и рыдания — все растаяло и исчезло. Пустыня лежала перед ним. Поднявшееся солнце жгло, и камни дымились, словно только что испеченные хлеба. Внутренности его скрутил голод.

— Я хочу есть! — бормотал он, глядя на камни. — Я есть хочу!

Он вспомнил старуху-самаритянку, подавшую им хлеба. Как вкусен и сладок он был! Он вспомнил мед, оливки и финики, что подавали им в деревнях, которые они проходили, вспомнил, как они снимали аппетитную рыбу с жаровни на берегах Генисарета. И, наконец, смоквы, виноград, гранаты, которые они срывали по пути.

Горло саднило и горело от жажды. Сколько рек течет по земле! Они перекатывают свои воды по камням из конца в конец Израиля, гонят их в Мертвое море, где те исчезают, а у него нет даже капли! И при мыслях об этих водах жажда еще больше усилилась. Взор начал меркнуть, голова кружилась. Хитрые бесы в обличье маленьких зверюшек вынырнули из горячего песка и принялись плясать перед ним. Увидев пустынника, они взвизгнули и радостно бросились к нему — прыгнули к нему на колени, начали карабкаться на плечи. Один был прохладен на ощупь, как вода, другой — горяч и благоуханен, словно хлеб. Но стоило ему жадно протянуть к ним руки, как оба растворились в воздухе.

Он закрыл глаза и погрузился в размышления. Господь пришел ему на ум, рассеяв голод и прогнав жажду. Иисус думал о спасении мира. О, если бы день Господа пришел как любовь! Разве Всемогущий не может это сделать? Почему ему не совершить чудо, не дать расцвести сердцам людей? Каждый год на Пасху голые стебли и колючки расцветают от одного Его прикосновения. О, если бы люди проснулись в один прекрасный день и увидели бы, что души их расцвели!

С улыбкой Иисус взирал на цветущий мир, раскинувшийся в его воображении. Царь-кровосмеситель крестился, и душа его очистилась. Он отослал свою невестку Иродиаду, и она вернулась к мужу. Первосвященники и богачи раскрыли сундуки и раздавали добро беднякам; бедняки, вздохнув свободно, изгнали из своих сердец ненависть, зависть и страх… Иисус взглянул на свои руки. Секира, которую передал ему Предтеча, зацвела — теперь в его руке была благоухающая ветвь миндаля.

И с этим чувством облегчения завершился день. Он лег на камень и заснул. Но всю ночь сквозь сон он слышал шум бегущей воды, топотанье пляшущих зверюшек, странные шорохи и чувствовал, как чей-то влажный нос обнюхивает его, — кажется, то был голодный шакал, размышлявший, труп перед ним или нет. Животное замерло, словно не в силах решить, и Иисус пожалел его во сне. Он готов был разъять свою грудь и накормить его, но вовремя сдержался, его плоть была нужна людям.

Иисус проснулся до рассвета. Сетка звезд покрывала небо, прозрачный воздух голубел над пустыней. «В этот час, — подумалось Иисусу, — пробуждаются деревни, кричат петухи, люди открывают глаза, взирая на небеса, вновь дарующие свет. Просыпаются и плачут младенцы, к ним подходят матери с полной грудью…» И на мгновение над пустыней развернулся целый мир с людьми, домами, петухами, младенцами и матерями, сотканный из ветра и утренней прохлады. О, если б солнце никогда не вставало и не сжигало его! «Если б я мог продлить навеки эту жизнь!» — с замиранием сердца подумал пустынник. Но Господь есть бездна, и любовь Его — пропасть ужаса. Он создает мир и уничтожает его как раз тогда, когда тот готов заплодоносить, и создает новый. Иисусу на ум пришли слова Крестителя: «Кто знает, может, любовь это тоже секира?..» Вздрогнув, он посмотрел на пустыню. Огненно-красная, она дышала под лучами вставшего солнца. Подувший ветер принес запах смолы и серы. И он вспомнил о Содоме и Гоморре, их дворцах, тавернах и блудницах, которых поглотила горящая смола. Авраам кричал: «Смилуйся, Господи, не сжигай их! Где милость Твоя? Сжалься над своими созданиями!» И Господь ответил ему: «Я справедлив, а посему сожгу их».

Так вот каков путь Господа? Какой дерзости тогда набралось сердце Авраама — горсть праха, — чтобы восстать и воззвать: «Остановись!..» «В чем наше предназначение? — спрашивал себя Иисус. — Искать на земле следы Господа и следовать им. Я смотрю и ясно вижу печать Его на Содоме и Гоморре. Все Мертвое море отмечено печатью Господа. Он ступил — и все исчезло! Он ступит еще раз, и вся земля с царями, первосвященниками, фарисеями и саддукеями опустится на дно».

И вдруг Иисус начал кричать — душа его яростно противилась этому. Забыв, что колени у него подгибаются, он вскочил и тут же бессильно рухнул наземь.

— Разве Ты не видишь, я не могу! — закричал он, поднимая глаза к полыхающим небесам. — Я не могу! Зачем Ты выбрал меня? Я не вынесу! — и тут он вспомнил черный полуразложившийся козлиный труп. Вспомнил он и то, как, нагнувшись, увидел в его застывших глазах собственное отражение.

— Я — козел отпущения, — сказал Иисус. — Господь специально поместил его на моем пути, чтоб показать мне, кто я есть и что со мной будет… Я не хочу… — внезапно заплакал он, — я не хочу… Не хочу быть один! Помоги мне!

Но пока он плакал, сгорбившись, запах смолы и трупная вонь рассеялись, и свежий ветер принес благоухания. До пустынника донесся плеск воды, приближающийся смех и звон женских украшений. Почувствовав свежее дыхание, тело его воспряло, и он открыл глаза. На камне перед ним, высовывая кончик раздвоенного жала, лежала змея с глазами и грудью женщины. Пустынник в ужасе отступил. Что это? Змея? Женщина? Или хитрый бес пустыни? Точно такая же, обвившись вокруг запретного дерева в Эдеме, соблазнила первых мужчину и женщину, которые, совокупившись, дали жизнь греху… До него донесся смех и нежный женский голос:

— Мне стало жаль тебя, сын Марии. Ты кричал: «Я не хочу быть один! Помоги мне!» Я пожалела тебя и пришла. Что ты хочешь?

— Я не хочу тебя! Я не звал тебя! Кто ты?

— Твоя душа.

— Моя душа! — воскликнул Иисус и в ужасе закрыл глаза.

— Да, твоя душа. Ты боишься одиночества. Твой праотец Адам боялся его тоже. Он тоже звал на помощь. И тогда женщина возникла из его ребра, чтоб скрасить ему жизнь.

— Я не хочу тебя, не хочу тебя! Я помню яблоко, которое ты скормила Еве. Я помню ангела с мечом.

— Эта память и причиняет тебе боль, из-за нее ты и кричишь, не зная, какой путь выбрать. Я укажу путь. Дай мне руку. Не оглядывайся и не думай ни о чем. Гляди лишь на мою грудь, она укажет тебе путь. Иди за ней, супруг мой.

— Ты и меня приведешь к сладкому греху и в ад. Нет. У меня другой путь.

Змея ехидно рассмеялась, обнажив свои смертоносные зубы.

— Ты хочешь идти путями Господа, путями орла, ты, червь? Ты, сын плотника, хочешь взвалить на себя грехи человечества? Разве тебе мало собственных грехов? Что за гордыня думать, что долг твой спасти мир!

«Она права… права… права, — дрожа, подумал пустынник. — Что за гордыня желать спасти мир!»

— Я открою тебе тайну, мой милый сын Марии, — нежно промолвила змея, и глаза ее блеснули.

Словно вода, заструилась она всем своим пестрым телом к Иисусу. Добравшись до него, она вползла к нему на колени и, обвившись вокруг бедер, живота и груди, опустила свою головку ему на плечо. И пустынник вопреки своей воле прислушался к ней. Змея коснулась уха Иисуса. Голос ее был сладок и доносился словно издалека, — казалось, он идет из самой Галилеи, с берега Генисаретского озера.

— Магдалину… Магдалину… Магдалину…

— Что? — вздрогнул Иисус. — Что ты знаешь о Магдалине?

— …Магдалину ты должен спасти, — настойчиво шипела змея. — Не мир, забудь о мире, а лишь ее, Магдалину!

Иисус попробовал стряхнуть змею прочь, но она, прижавшись к нему крепче, еще настойчивей зашептала:

— Тело ее прекрасно, прохладно, совершенно. Все народы прошли через нее, но в скрижалях Господа записано — она с детства была предназначена тебе. Возьми ее! Господь создал мужчин и женщин, чтобы они соединялись, как ключ и замок. Открой ее. Твои дети лежат, свернувшись, в ее чреве в ожидании, когда ты смоешь немоту с их членов, и эти дети смогут встать и выйти на солнце… Слышишь, что я тебе говорю? Подними веки, дай мне знак. Кивни головой, возлюбленный, я тут же отнесу тебя на свежее ложе твоей жены.