Последнее лето ярла Ульфа

Сосед мой Хёдин Брунисон по прозвищу Полбочки, обнаружив непотребство, самостоятельно наказывать нарушителей права частной собственности не стал. Опознал в них берсерков и проявил разумную осторожность. Послал гонца к своему племяннику и моему хольду Скиди.

Скиди — боец отменный. Умелый, храбрый… и умный. Так что он тоже не стал проверять, кто сильнее — он или пара бешеных, а обратился к своему непосредственному начальнику. То есть ко мне.

Мой первый порыв — идти с претензиями к Скульду — пресек Медвежонок.

— Решим по-семейному, — заявил он. — Без сутулых.

Я хмыкнул. Вспомнилось, как старина Каменный Волк подбивал клинья к его матери. Каменные такие клинья, солидные. Нет, я не против и ничуть не ревную. Иметь в роду такого, как Стенульф, — это прекрасно. Однако считать родней всех боевых психов Скандинавии — это уже перебор.

Но останавливать брата не стал. Предпочел присоединиться, и к Бирниру мы отправились втроем: Медвежонок, я и Скиди как представитель пострадавшей стороны. Скиди — потому что он выглядел на порядок представительнее дядюшки.

Бесстрашный выслушал нас, нахмурился и сказал только одно слово: «Пойдем».

Берсерки встретили нас гостеприимно. Свинью они уже разделали, зажарили и съели. Не всю, разумеется. Столько мяса даже тигру в один присест не сожрать. Потому предложение устраиваться поудобнее и откушать их свинятины поступило немедленно.

— Вообще-то это моя свинья, — сказал Скиди. — И поле тоже мое.

Я удивился. Потому что знал: гренд[2] самого Скиди находится несколько южнее. А потом вспомнил, что Хёдин Полбочки разбогател, став наследником погибшего брата. Временным, то есть до совершеннолетия племянника. Просто подросший Скиди отнимать у любимого (и взаимно) дядюшки отцовский одаль не стал. Но право есть право, так что это и впрямь была его свинья.

— Ик, — сказал один из берсерков. — А ты еще кто?

А вроде не пьяные. Может, от сытости их так… разморило?

Вместо Скиди на вопрос ответил Бирнир.

— Мой меч говорит: вы взяли чужое, — сообщил лидер берсерков.

…И врезал интересующемуся ногой в ухо.

Тот упал. И остался лежать.

И не потому, что отрубился. Просто не рискнул встать, как мне показалось.

— За что, Бесстрашный? — с недоумением поинтересовался второй, но этот вопрос Бирнир проигнорировал. Наклонился, выдрал из стремительно распухающего уха подчиненного серьгу и протянул Скиди:

— Годится?

— Вполне, — изучив украшение, подтвердил тот.

— Вот и ладно, — удовлетворенно сказал Бесстрашный, присел и отмахнул ножом полупрожаренный кус свинины, махнул им в нашу сторону: — Присоединяйтесь, угощаю. Жаль, пива нет.

— Пиво будет, — пообещал Скиди.

И не обманул. Ячмень у Хёдина Полбочки произрастал не зря.

Кстати, хозяин пострадавшего уха от пива тоже не отказался. И обиды на начальника не держал. Ну не в курсе он был, что это территория уважаемого хольда, когда подбил приятеля на безобразие.

А я Бирнира зауважал. Не за то, что по уху дал, а потому что сразу опознал инициатора преступных действий. Командир, который знает, кто из подчиненных способен проявить инициативу, а кто нет, — это командир куда более высокого класса, чем тот, кто пинком побуждает к соблюдению дисциплины. Хотя пинок тоже бывает нелишним.

— Я иду с тобой! — решительно заявила Заря, нависая надо мной, что не так уж сложно сделать, когда ты в горизонтальном положении.

— А наш сын? — осторожно поинтересовался я.

— Гудрун его сбережет. Она согласна.

Гудрун согласна, значит. С чего бы? Опасается, небось, что я еще одну жену привезу? Хотя нет, это вряд ли. Она же старшая. Увеличение количества жен и наложниц — это расширение ее штата.

— А кормить его кто будет? — осведомился я, поцеловав набухшую грудку младшей жены. Всего-то — чуть голову приподнять.

— Халла, жена Берси Собаки, нашего арендатора. У него сын — ровесник нашему. Берси Собака себя славным воином показал. И сын у него таким же вырастет. Будет нашему Эдгарду верный помощник, брат молочный.

— А то у него других не будет, — проворчал я.

— А хочешь — с собой возьмем? — внесла еще одно предложение Заря.

Нет, ну нормально? Младенцу едва годик исполнился, а его — в боевой поход?

— А что? Спросят его потом, когда он первый раз в вик ходил, будет что ответить.

Логика, однако.

А может, их всех с собой забрать? Как-то неспокойно стало на этом острове. Хотя где сейчас спокойно? На Руси? Вот уж вряд ли.

— А неплохо бы родне его показать, — зацепилась за предложение Заря.

— Не в этот раз, — отрезал я.

Нет, я не сомневаюсь, что тот же Трувор будет рад внуку. Но обрадуется ли он викингам Сутулого? Ой, сомневаюсь! Трувор — человек Рюрика. А Рюрик… С ним все сложно. Но «Слейпнира» Рюрик вряд ли отдаст. Конечно, восемь сотен отборных хирдманов — огромная сила. Не говоря уже о берсерках. Еще лет десять назад успех миссии Скульда был бы неотвратим. Но теперь, благодаря Рюрику (вынужден это признать), положение изменилось. Теперь Сутулый может разве что Ладогу отжать, и то ненадолго. Даже Новгород ему не по зубам. А если еще подмога подтянется…

Нет, подключись к делу я со своими, ситуация могла измениться. Как минимум Трувор и Ольбард остались бы в стороне, а с моим знанием местности и территории и, главное, с моими стрелками Новый Город не устоял бы.

Вот только я поддерживать Сутулого не собираюсь. Хочет решать силой — его риск. Тем не менее, как ни крути, а на будущую Русь и нынешнюю Гардарику я прибуду в компании Скульда. Причем именно по Неве, а не через мое кирьяльское ярлство. Так и прокормиться сложнее, и не хочу я, чтобы эта слабо контролируемая орда там кормилась. Вот будь там свеи, тогда другое дело. Но насколько мне докладывали, свеи у моего острова больше не показывались. Разве что купцы, которые исправно платили мыто и даже торговали с моими лесовиками. И торговля происходила прямо на острове. Под контролем и с гарантиями безопасности от «коменданта» Гуннара Гагары. Теперь вообще торговые пути от залива (в будущем Выборгского), что к Ладожскому озеру и далее к Днепру, что к Белозеру и оттуда водными путями к Итилю-Волге, контролировались либо моими подданными, либо варягами.

— Ты меня не любишь?

Заря истолковала мое молчание чисто по-женски. А поскольку она была женщиной решительной, то, не дожидаясь ответа, проверила, насколько я ее «не люблю». Ножкой, поскольку руки ее были заняты.

— Не разлюбил, — удовлетворенно констатировала она и тут же перешла из позы «я победила» в позу всадницы. И поскакала к новой победе. Вернее, к новым победам. В моей помощи она не нуждалась, но я ей все же помогал. Самую малость. Только чтобы ощущать, как напрягаются ее бедра и ягодицы, и не дать ей забыть, что я тоже участвую. Но позволяю ей вести свою игру. И Заря вела. Причем не только пылко, но и умело. И всю себя, снаружи и внутри, отдавала нашему поединку. Но она была горячей девчонкой и никогда не останавливалась. Поэтому, даже почти не двигаясь, именно я решал, кто станет победителем. И победа Заре доставалась только тогда, когда я ей это позволял. И это тоже было наслаждением. Обоюдным. Вот такая она, любовь во плоти. В ней побеждает тот, кто отдаст больше. Но все равно это игра. Танец вроде того, который я танцую с моим Волком. Великолепный поединок. Единоборство в исконном значении этого слова. Заренка даже падает на меня в изнеможении так, словно хочет задушить своими налитыми грудками.