Последнее лето

– Это кто же тебе такое сказал, что махорка не такая вредная? – усмехнулся Матвей. – Кто ей торгует, однако?

– Да нет. Так, слышал где-то. Дескать, чище она, здоровее, а покупной химией ещё какой-то обрабатывают. Не знаю.

– Да ну, глупости, – возразила Клавдия.

На какое-то время умолкли.

– Да, чего сказать-то ещё хотел! – вдруг снова оживился Фёдор.

Все посмотрели на него.

– Говорят, Ленинград-то теперь по-новому звать будут.

– Как это, по-новому? – не понял Матвей.

– А вот так! На попятную переименовывают, в этот, как его… в Петербург. Санкт-Петербург. Дескать, как при Петре-то ещё было. При Первом. Выходит, тогда не по-новому, а наоборот – по-старому, – он тихонько засмеялся. – Во как!

– Да ну… Выдумываешь чего ни попадя, – недоверчиво махнула рукой Клавдия. – Какой ещё… бург…

– Ничего я не выдумываю, – обиженно нахмурил брови Фёдор. – Райка моя сегодня в магазине слыхала. В газете, говорят, прописывали, да и по телевизору говорили. И это ещё… Японцы, говорят, острова назад себе требуют. На Дальнем Востоке.

– Какие острова? – глянула на него снизу-вверх Зина.

– Курильские.

– Ну и чего?

– Как это чего? Острова-то наши после войны стали.

– Ой… – соседка поморщилась. – А тебе велика забота? Пущай у кого надо голова и болит об островах этих. Нам-то чего?

– Здрасьте пожалуйста! – Фёдор сердито взмахнул руками. – Я там три пальца на левой ноге оставил, когда с япошками (с япосками) этими воевал! Я там контуженый был, чуть не пол-языка потерял, а ты – чего нам острова эти?! Ежели так рассуждать, так знаешь, что будет! Охотников много найдётся чего у нас оттяпать!

– Чего разошёлся-то? – нахмурившись, мотнула головой Зина. – Я так только сказала.

– Сказала она…

Снова замолчали.

– В церкву-то не ходили нонче? – спросила Зина Клавдию после некоторой паузы.

– Нет, – отрицательно покачала та головой, – не ходили. Ты-то была?

– Да нет, в это воскресенье тоже не была. В то вос-кресенье, на Троицу, ходила, но так мы с тобой тогда вместе были, а нонче Нина Луцик была, сказывала, народу много пришло, человек пятнадцать. Петров пост ведь со вчерашнего-то дня начался. Вы-то поститесь?

– Ой, матушка… – неопределённо махнула рукой Клавдия. – Стараемся, да не всегда выходит. Желудок иной раз так сведёт…

– Ничего, это для Господа. Матвей, – глянула на соседа Зина, – а ты-то пошто в церкву ходить перестал? Даже на Троицу не был.

– Ой! – Клавдия недовольно поёрзала на лавке. – Я ж тебе не сказывала, ты не знаешь… На батюшку он у нас осерчал.

– Ну вот ещё… – сердито посмотрел на жену Матвей. – Делать мне больше нечего, как серчать на него. Ерунду какую-то городишь.

– Ну а что, не так, что ли? Полез тогда с вопросами своими, вечно ему больше всех надо. Вот отец Евгений-то и говорит, мол, высокоумием грешен, покаяться бы надо, а этот и психанул.

Матвей сердито помотал головой:

– Ваш отец Евгений сам ничего не понимает. Высокоумие какое-то выдумал. Сам сказать толком не может, вот и придумывает.

– А чего спрашивал-то? – Зина, прикрыв глаза ладонью от низкого солнца, снова посмотрела снизу-вверх на соседа. – Чего тебе не поглянулось?

– Да после службы-то, как проповедь батюшка стал читать… – начала было Клавдия.

– Во-он они, – перебил её Фёдор, глядя вдаль, – идут.

– Кто? – не поняла его Зина.

– Коровы, кто ещё.

– Тьфу ты… Я уж подумала, отец Евгений откуда-то идёт. – Она поднялась с лавки, закряхтела, заохала, снова сзватилась за поясницу и, прищурив глаза, тоже стала смотреть в конец улицы. – Ага, идут, кажись.

Вдалеке, вытянувшись вдоль дороги и поднимая за собой клубы пыли, не спеша шло стадо. Стало слышно натужное мычание коров, блеяние овец и коз, короткие окрики пастуха.

Клавдия тоже встала, подошла к дороге:

– Ох, матушки вы наши. Чего-то долго их сегодня Степан не гнал.

– Да чего ему… Как проспался, так и погнал. Ну ладно, пошла я к себе тогда, – и Зина заковыляла через дорогу.

– Давай, ступай с богом, – махнула вслед ей рукой Клавдия.

– Ну и я тогда пойду, – кивнул Заречневым Фёдор, но, приостановившись, спросил Матвея: – Ты на рыбалку-то нынче не ходил ещё?

– Да нет. Послезавтра, в четверг, хочу на пруд сбегать.

– На Звонихинский?

– Ну.

– А-а… Я бы тоже сбегал, да в четверг не могу, уголь поеду выписывать в райцентр.

– Рано ты чего-то нынче, лето только началось.

– Да, думаю, лучше сейчас, а то к осени народу у них завсегда больше бывает. Сегодня утром, кстати, Саню Саенко видел, говорит, в пятницу на Звонихинском пруду был.

– Ну и чего?

– Говорит, карасей натаскал чуть не полный садок.

– Ага, он наговорит, Саня этот… – скептически покачал головой Матвей. – Соврёт, недорого возьмёт.

– Ну, не знаю… Может, и врёт, конечно. А я вот хочу в Колбиху махануть как-нибудь, да не на чем пока. Искать надо, к кому б в попутчики напроситься, кто из мужиков туда ездит.

– Вон, Вовка Зорин, говорят, любитель на тамошнем пруду порыбачить. – Матвей неопределённо мотнул головой в сторону. – У него мотоцикл с коляской.

– Это учитель который? Я-то не шибко с ним знаком.

– Ну или с геологами напросись. У них, вроде бы, через Колбиху нынче буровиков на вахту возят, куда-то ажно под Петенёвку.

– Да? – Фёдор удивлённо поднял брови. – Не слыхал. Ладно, может, с ними как-нибудь напрошусь.

Пока говорили о рыбалке, подошло стадо.

– Ну, бывай! – кивнул Гуменников. – Пошёл я, а то уж, вон, бык наш идёт. – И протянув кусок хлеба подошедшему годовалому бычку, он зашагал к своей ограде.

От устало бредущего, пахнущего травой и парным молоком стада, отделилась белая, в крупных бурых пятнах, корова-восьмилетка и направилась к дому Заречневых.

– Дочка, Доченька ты моя, – ласково позвала её Клавдия, – кормилица ты наша.