Последнее отступление
Шрифт:
— В Шоролгай? — Артем долго молчал, потом медленно покачал головой, поднял на нее серьезные глаза. — Нет, сейчас не поеду, Нина. Послушал я Серова, а сегодня Жердева — и, знаешь, страшно становится. Думал: революция прошла, делать больше нечего. А ее, Нина, прикончить собираются. Со всех сторон лезут. Я теперь так понимаю: одни должны строить города, большие и красивые, нищету всякую вытеснять, другие — охранять строителей. Я буду охранять, и раз пошел на это, пятиться назад мне никак невозможно.
Он сказал это так, что Нина не решилась ему возражать — бесполезно.
В воскресенье он был целый день свободен. Они сходили в лес. Земля под
По тропе, петляющей меж сосен, устланной желтыми листьями и рыжей хвоей, спустились к Селенге, остановились на высоком яру. Река еще не тронулась, но лед уже обветшал. На нем расплывались лужи, под берегом хлюпала вода. За рекой солдатским сукном стлалась Иволгинская степь, с сопок на нее сбегал молодой сосновый лесок.
Возвращались домой по Большой улице. У вывески «Фотография Татьяны Урсу» Артем остановился, несмело попросил:
— Зайдем сюда. Пусть тебя на карточку снимут.
— Зачем мне карточка?
— Не тебе… Я выкуплю и себе оставлю.
— А тебе зачем? — допытывалась Нина.
По его лицу она поняла, что ему трудно объяснить это и что он не рад затеянному разговору и не знает, как из него выпутаться.
— У меня есть фотографии. Если хочешь — пришлю.
— Верно, пришлешь? И письмо напишешь?
— Ну, конечно, Артем. А не купить ли нам горячих пирожков? — улыбаясь, спросила она.
— Нету теперь пирожков. Не продают, — вздохнул Артем.
В гости к Артемке пришли Дугар Нимаев и Клим Перепелка. Дугар поглаживал рукой черный барашковый мех шапки с красной кисточкой на макушке, ласково смотрел на Артемку.
— Батька твой велел поклон передать. Он большой друг мне, твой батька Захар.
— Сумлеваюсь в его дружбе. Он с тобой долго возиться не станет. Знаю я Захара. Он дружбу не ценит, — не стерпел, ввернул-таки Клим.
Дугар укоризненно покачал головой.
— Зачем так говоришь? Хорошего человека, как юрту в степи, далеко видно. Я Захара знаю. Сына его не знал, теперь тоже знать буду. — Дугар наклонился к Артему: — Ты совсем похож на моего Базарку. Совсем такой. Поехали домой. В гости тебя позову. Мой Базарка, ты на охоту пойдете, утку, гуся стрелять станете. Скоро уток много-много будет.
— Пускай тут обтесывается, — сказал Клим. — Там только покажись, батька в момент захомутает.
Артемке представились луга в чешуе мелких озер, шалаши из таловых веток. Он любил на закате солнца сидеть на берегу озера, поджидая прилета птиц. Кругом кричат лягушки, над озером проносятся чирки-свистунки, хлопают крыльями тяжелые кряквы, кружатся над водой утки-вострохвостки… А еще лучше ночевать на лугах вдвоем с товарищем. На бугорке, на сухом месте, можно разжечь костер, напечь в золе картошки, а потом дремать под зипуном, прислушиваясь к шуму реки на перекатах… Ох, и хорошо сейчас дома! Не хочешь идти на охоту — ступай с девками и ребятами за деревню, в степь. Уж и песни поют там — дух захватывает!..
— Артем, поставь на стол самовар, а я в погреб за капустой схожу, — попросила его Матрена.
За столом Матрена подливала гостям чай, подкладывала в чашку квашеной капусты, сдобренной толченым конопляным семенем, расспрашивала про съезд, про деревенское житье.
— Съезд нам такую линию начертил, что только шагай бодрее и не верти
головой по сторонам. Теперь заскрипит наша домашняя буржуазия. Попридавим теперь мы ее. Дано разрешение хлеб отбирать у богатеев.Артемка не слушал Клима. Вяло, неохотно жевал капустный лист. Утром он проводил Нину в Шоролгай, и сейчас у него было такое чувство, будто что-то утерял.
— Захар велел спросить: у тебя денег на лошадь есть маленько?
— Есть, есть, Дугар. Насобирал.
— А ты старательный, — удивился Клим. — В батьку, видно, удался.
— Спасибо тетке Матрене, она мне помогла.
— Мне вот никто не поможет, — вздохнул Клим.
Передавая Климу деньги, Артем оставил несколько кредиток себе: купить наган. Надо найти Федьку…
Поздно вечером, проводив Клима и Дугара до постоялого, на обратном пути завернул в клуб анархистов. Из распахнутой двери полуподвала в нос ударил густой сивушный запах. Внизу слышалась хриплая песня, надрывные звуки гармошки. Столики густо облепили люди. Посередине, между столами, было свободно и там стоял невысокий бородатый человек. В руках он держал бутылку с водкой и раскачивался в такт музыке. Гармошка играла где-то в дальнем углу. Музыкант, видимо, не отличался особенно тонким слухом, гармонь истошно взвизгивала, надрывно охала и стонала.
Преодолевая отвращение, Артемка спустился в подвал, прошел между столиками. Они были залиты вином и водкой. В тарелках с недоеденным супом плавали желтые окурки. Многие гуляки спали, уткнувшись лицом в груды объедков.
Ни Федьки, ни Савки Гвоздя здесь не было. Артемка попросил женщину в белом переднике позвать Любку и вышел на улицу. Вдохнул полной грудью свежий воздух. Из дверей вылетели клубы смрадного тепла и чада, из них выплыла Любка.
— А, миленок мой! На свиданьице? Ну, пошли.
— Куда это?
— Где-нибудь сядем рядком, поговорим ладком.
— Не стану я с тобой лясы точить, Любка.
— Не нравлюсь тебе? А ты посмотри на меня лучше, видишь, какая я сдобная.
Артемка плюнул.
— Такие слова вон тем говори…
— А зачем сюда бегаешь? Опять письмо потерял?
— Федька мне нужен, а не ты и не эти гадкие пьянчуги.
— Федька не гадкий? — Люба перестала играть плечами. — Мне, может, они не меньше, чем тебе, противные. Может, и сама я себе противная… Ты же ничего не знаешь.
— Припала мне нужда знать, кто тебе там противный! Противные — не водись с ними, и весь сказ. А то бегаешь, ловишь ухажеров.
— Мне от этих ухажеров хоть камень на шею да в воду. Пошли ко мне, Артем. Поговорим. Неужели я такая для тебя постылая? Или, может, брезгуешь…
— Дура ты, Любка, вот что! Просто жалко смотреть на тебя. Откачнись ты от этой шатии-братии! Кругом полно народу хорошего… До свидания. Не забудь, скажи Федьке, пусть зайдет ко мне. Он сулился наган купить.
— Тебе наган нужен?
— Нужен. Хочу в Красную гвардию попасть. С наганом меня сразу бы приняли. Ладно, Люба, топай до дому. Еще раз советую — откачнись от этой братии.
Артем кивнул Любке головой и пошел. А Любка оперлась рукой на штакетник палисадника, постояла, прислушиваясь к скрипу дресвы под его ногами, и тихо всхлипнула.
Вода холодная. Она обжигает лицо и, попав за воротник, заставляет вздрагивать. Зато умоешься, и усталость как рукой снимет. Вернувшись с работы, Артемка всегда умывается холодной водой, налитой в умывальник прямо из колодца. День работы порядочно-таки выматывает, а тут еще учения.