Последнее письмо

Мое облегчение от того, что она здесь, уступало лишь чувству вины.

— Я бы не хотела, чтобы вы отказывались от своих выходных.

— Ерунда. Я буду там примерно через полчаса. Кроме того, это даст мне повод не слушать мнение мамы о платьях подружек невесты. Ты делаешь мне одолжение, клянусь.

— Вы выходите замуж? — как я могла этого не знать?

— Через шесть месяцев, — сказала она, и улыбка засияла в ее голосе. — Я скоро буду там, просто держись крепче.

Мы повесили трубку, когда вошел Бекетт со знакомым бело-зеленым стаканчиком.

— Ты Бог среди людей, — сказала я, взяв чашку, держа ее между ладонями, надеясь, что тепло передастся моей коже и разбудит мои нервы. В последнее время мне казалось, что оцепенение — это мое привычное состояние.

— Я буду приносить тебе кофе чаще, — пообещал он, пододвигая стул, чтобы сесть рядом со мной. — Как она?

— Без изменений. Не знаю, чего я жду. Мгновенных результатов? Чтобы она волшебным образом исцелилась от инфекции, которую я никогда не видела? Как я вообще могла не заметить?

— Потому что ты не ходячий анализ крови. Ты должна быть немного помягче к себе, Элла. Если доктор сказал, что этого никак нельзя было предвидеть, значит, ты должна ему поверить. Обижайся на себя за выбор бейсбольной команды или за то, что на две тысячи миль просрочила замену масла, но не за это.

— Что не так с «Рокиз»?

Он пожал плечами.

— Ничего, если тебе нравится проигрывать.

— Эй, это же родная команда, а я не фанат со слабым характером.

— Вот что мне в тебе нравится, — с улыбкой сказал он, наблюдая за Мэйзи. — У тебя есть непоколебимая преданность даже команде, которая явно отстой.

— Только потому, что ты фанат «Метс». Я указала на его бейсболку.

— Виноват, — он посмотрел на меня и подмигнул, и тут же стало ясно, он отвлек меня от самобичевания.

Я покачала головой и вздохнула, благодарная за кофе и за ту долю секунды, что у меня была, чтобы очистить голову от ненависти к себе, которая не принесет Мэйзи ничего хорошего.

— Мне страшно.

— Я знаю, — его рука накрыла мою, которая лежала на моих коленях.

— Это плохо.

— Да, — его простое признание значило больше, чем любая благонамеренная банальность. С Бекеттом мне не нужно было делать храброе лицо или улыбаться, когда кто-то говорил мне, что уверен, что с Мэйзи все будет хорошо, хотя на самом деле ничего подобного не знал. С этим человеком я могла быть предельно откровенной.

— Я не хочу хоронить свою дочь, — я наблюдала за тем, как поднимается и опускается ее грудь под больничным халатом с узорами. — Я не знаю, как планировать подобное или даже думать об этом. Я не знаю, как смотреть на Кольта и говорить ему, что его лучший друг… — мое горло сжалось, не давая остальным словам вырваться наружу, в чем они так отчаянно нуждались. Я так долго держала их в себе, что они стали казаться еще сильнее, словно я кормила монстра, пряча его подальше.

Бекетт сжал мою руку. Все в нем было огромным, включая эти длинные, сильные пальцы, которые держали мою руку с такой силой и заботой.

— С того момента, как мне сказали ее шансы, я отказывалась планировать это. Потому что планировать это, было равносильно признать поражение, как будто я уже отказалась от нее. Поэтому я не стала этого делать. Я просто отказывалась верить, что такое возможно. А потом…. — я закрыла глаза, когда воспоминания нахлынули на меня, пронзив таким острым горем, что я едва не истекала кровью. Опускание гроба. Пушки с берега. Суровое лицо солдата, протянувшего мне свернутый флаг. — Потом я похоронила Райана. Что за Бог так поступает? Забирает твоего единственного брата и при этом думает о том, чтобы забрать твою дочь?

Большой палец Бекетта провел по костяшке моего пальца, но он промолчал. Он ничего не мог сказать — мы оба это знали.

— Ты был в ярости? Когда он умер? — спросила я, отрывая взгляд от Мэйзи, чтобы посмотреть на Бекетта.

Его взгляд переместился вниз.

— Да.

— На Бога, — предположила я.

— На себя. На каждого солдата в нашем подразделении, который не спас его, не получил ту пулю. На правительство за то, что оно послало нас туда. На… — он сглотнул. — …Повстанцев, которые спустили курок. На всех, кто жил после его смерти.

— Как ты это пережил? — он был так спокоен, как озеро в пять утра, пока ветер не потревожил его поверхность.

— С чего ты решила, что это так? — его глаза встретились с моими, и я увидела в них боль, которую он тщательно скрывал. Насколько глубокой она была? Сколько вреда было нанесено ему за эти годы?

Бекетт Джентри знал обо мне почти все, что только можно было знать, и все же я ничего не знала о нем. Потому что я не спрашивала? Потому что я была так поглощена Мэйзи? Кольтом? Потому что втайне не хотела знать?

— Иногда мне кажется, что я не знаю тебя по-настоящему, — тихо сказала я.

Уголок его рта приподнялся в кривой полуулыбке.

— Может, ты и не знаешь многого о моем прошлом, но поверь, ты знаешь меня настоящего, а это гораздо важнее.

Прежде чем я успела задать ему еще один вопрос, дверь открылась, и вошла доктор Хьюз. На ней были джинсы и блузка, а также стандартный белый халат.

— Привет, Элла.

— Доктор Хьюз, — ее имя прозвучало с облегчением.

— Как дела? — она взяла в руки карту, лежащую на краю кровати.

— Мы ждем, когда лекарства подействуют или не подействуют, — откажут органы Мэйзи или нет. Будет она жить или умрет.

— Многообещающе, — сказала она, приподняв брови.

— Виновата, — ответила я.

Она посмотрела на Бекетта, а затем на наши соединенные руки.

— А, это Бекетт Джентри, — сказала я, освобождая руку и похлопывая его по плечу. Отстой.

— Он… — черт возьми, кто он? Как я должна его представить? Он не был моим парнем. Этот парень даже не поцеловал меня, хотя был рядом двадцать четыре на семь.

— Я лучший друг ее покойного брата, — объяснил он, вставая и подавая руку. — Как я понимаю, вы — специалист по нейробластоме Мэйзи. Она вас обожает.

Доктор Хьюз пожала ему руку и улыбнулась.

— Что ж, я, конечно, рада это слышать. Мэйзи — моя любимица. И я рада познакомиться с вами, мистер Джентри. Элла определенно нуждалась в поддержке. Я рада, что она ее получила.

— Я буду здесь до тех пор, пока она во мне нуждается, — он ответил на вопрос, который она не задала, и ее глаза стали мягкими.