Последнее предложение

— Но я больше не видел никаких цифр — ни разу! — рявкнул Нечаев. — И ты тоже!

— Может, они и были, да кто-то их стер случайно, или сами собой исчезли, — Роман досадливо сжал губы, потом подумал о прутике в детской руке, вырисовывавшем в пыли снежинки. Нахмурился и покачал головой, потом встал и огляделся. Подошел к журнальному столику, взял валявшуюся рядом с газетой ручку и нарисовал на полях газетного листа три пересекающиеся линии.

— А такое видел где-нибудь?

Валерий подошел, взглянул на рисунок и хмыкнул, потом прищурился.

— Вроде бы не… Возле машины Шмаева такое было, когда он уже… Мелом на плитке нарисовано, но я не обратил внимания… это не цифры, просто детский рисунок, скорее всего он был там уже давным-давно. Только… — он отнял у Романа ручку и нарисовал рядом со снежинкой еще две. — Вот такой он был. А что?

— Денис такое нарисовал при мне… Я думал, он просто забавляется… потому и тебе не сказал. Оба сваляли дурака. Вот что значит не обращать внимания на мелочи.

— Я вначале думал, он их нумерует — убитых, в смысле, — пояснил Валерий. — Но в первых трех случаях ничего не было, да и по нумерации тогда бы не совпало… а потом номеров больше не попадалось…

— Но они были, я уверен, — Роман хмуро посмотрел на дополненный Валерием рисунок. — И он действительно нумерует… но не убитых.

— Тогда что же?

Роман отвернулся и подошел к книжному шкафу. Открыл дверцу, пробежал пальцами по корешкам книг, потом спросил, не оборачиваясь.

— А ты ведь, Валера, читаешь эти книжки, верно?

— Нет, конечно! — огрызнулся тот. — Только уголовный кодекс по складам. Я и азбуки-то толком не знаю.

— Не злобствуй, — Роман снял с полки одну из книг, полистал ее и поставил на место. Взял другую, пролистал, потом поманил Валерия. — Взгляни сюда.

Нечаев подошел и хмуро посмотрел на его палец, упиравшийся ногтем в три черные звездочки, разбивавшие текст на две части. Роман перевернул несколько страниц и постучал пальцем по надписи «Глава III».

— Но слово «глава» пишут отнюдь не всегда, ограничиваются цифрами — римскими, арабскими, и когда хотят разделить повествование в главе на отрезки, часто используют не звездочки, а пробелы. Каждый пишет по-своему, — он поставил книгу обратно в шкаф.

— Да… я знаю, — медленно произнес Нечаев и запустил пальцы в свои волосы. — Это что же получается… эта сволочь книгу пишет, что ли таким образом?! Вот это все… — он выплюнул длинную матерную фразу, — для него книга?!

— Может, этот Лозинский был неудачливым писателем, которого никак не издавали, и он зело гневался, — Роман пожал плечами.

— Если все дело действительно в Лозинском. К тому же, это все равно не объясняет того, как он все это…

— Но это книга, — Роман захлопнул дверцу шкафа, так что стекло жалобно дребезгнуло. — И вполне возможно, Денис вовсе ее не пишет. Возможно, он ее уже написал, а теперь просто приводит все в соответствие со своим чертовым творением. И оформляет, как положено. Помнишь, что я тебе рассказывал про Аберман?

— Говорящая покойница… — кисло пробормотал Нечаев. Савицкий кивнул.

— Она сказала: «И про тебя там тоже есть». Там — в книге, вот где. Значит, она уже написана, понимаешь? Прочтешь книгу — узнаешь, что с тобой будет. Черт, если б я заглянул тогда в его тетрадь… он же так просил ему почитать. Может, это она и была… больше я его с этой тетрадкой не видел.

— Откуда ж ты мог знать? — Валерий моргнул, и у него стало выражение лица человека, который выбросился из окна и уже в полете осознал, что всего лишь собирался закрыть форточку. — Но зачем ему нужно, чтоб ты ее читал? Он бесится, что мы можем эту, — он снова завернул ругательство, — книжонку его испортить, но тогда почему ты? Все нелепости… нестыковки начались, когда ты появился. Это соответствовало его замыслу? Или он уже в процессе заменил Спирина на тебя, потому что ты показался ему более интересной фигурой? Но тогда ведь он сам себе противоречит, он сам ломает собственное повествование, сам его портит. Это бессмысленно.

— Сейчас это не важно — важно найти книгу, и есть человек, который знает, где она, или, по крайней мере, ее читал, — Роман огляделся. — Где моя рубашка?

— Твоя рубашка превратилась в лохмотья, — сообщил Нечаев. — К тому же ты сейчас все равно никуда не пойдешь! Я сам поеду и…

— Ты не понял?! Ты можешь только больше все запутать, к тому же тебе она ничего не скажет. Занимайся своими делами, у тебя их выше головы, к тому же еще достаточно народу из того списка живы… я надеюсь. Ты хотел мне что-то вколоть?

— Сейчас, — Нечаев наклонился и полез в тумбочку. — Поворотись-ка, сынку.

Роман послушно повернулся и чуть вздрогнул, когда игла вонзилась в бицепс его правой руки, потом слабо улыбнулся, проведя ладонью по месту укола.

— А ты, Нечаев, оказывается славная медсестра!

Валерий что-то угрюмо пробурчал и ушел в соседнюю комнату. Через минуту вернулся, плечом прижимая к уху телефонную трубку, и протянул Роману бледно-зеленую рубашку.

— Почти новая… от сердца отрываю, — сообщил он, а по его лицу стремительно растекалась тревога. — Что-то Майка не отвечает.

В этот момент в дверном замке скрежетнул ключ, и Валерий с облегчением бросил телефонную трубку на диван. Входная дверь распахнулась, в прихожей вспыхнул свет. Дверь грохнула о косяк, Майя, встрепанная, в кое-как застегнутом пиджаке привалилась к стене и посмотрела на полуголого Романа удивленно, зло и не без женского интереса. Ее губы расползались, смуглые щеки раскраснелись, голова чуть покачивалась из стороны в сторону, глаза маслянисто блестели, а лицо казалось необычайно сосредоточенным.

— И кто это у нас тут?! — она болтнула ногой, сбрасывая туфлю, и та полетела через всю прихожую. — И-и хто это у нас тут стоит?!.. Да это ж Рома!.. Старый добрый Ром-ма!.. — Майя сбросила вторую туфлю, и та стукнулась о тумбочку. Судя по всему, «боевая секретарша» была пьяна вдребезги.

— Майка! — Валерий проскочил мимо него и обхватил жену за плечи. — Ты почему не отвечала… я звонил… Ты где так надралась?!

— Как будто в городе мало мест, где можно надраться! — Майя вырвалась и шатающейся походкой прошла в комнату. Остановилась возле Романа, молча надевавшего рубашку, и крепко ухватилась за полу. — Это Валеркина, кто тебе разрешил…