Последнее время
Шрифт:
А за что уважали его? Приведу один пример. Наэкономил как-то повар наш Ризо (азербайджанец) муки на кухне, и решили мы побаловать себя блинами. После отбоя напекли целую стопку! Да только хотели из кухни в казарму их отнести… Бац! Дежурный офицер. Прозвище у него было Пиночет. Очень похож. Препротивнейший тип, которого в части все не любили за подхамиаж к начальству и стукачество. Взял он нас за жопу и приказал нести блины в штаб, для утреннего доклада командиру части о ночном ЧП. А я аккурат начальником наряда в ту ночь был.
Сидим мы утром в столовой на завтраке, размышляем, какую форму примут причитающиеся нам пиздюли. Ожидаемо, заходит в столовую наш полковник, за ним семенит светящийся от счастья Пиночет с тарелкой злосчастных блинов. Мы сидим, уткнулись
Начальником нашей пожарной команды был абсолютно молодой лейтенант. Поговаривали, что его родной дядя – главный пожарный округа. В это верилось, иначе как в воистину райский для начинающего офицера уголок попал такой придурок? Как человек он был, как дедов хуй – «не стоит, не падает». Ни злой, ни добрый. Абсолютно не контактный. Короче, никакой. С личным составом работать вообще не умел. Приказы его были порой совсем идиотские. Узнал он однажды, что солдаты в самоволки по ночам бегают через окна нашей одноэтажной казармы. Приказ забить напрочь все окна гвоздями достался мне. Взял я гвозди, молоток и забил всё, как было велено. Только в одной раме сделал фальшгвоздь. На взгляд забит он напрочь, но в реальности совсем нихуя не держал.
Проверил всё летёха. Славно торчат из оконных рам шляпки невъебенных гвоздей. Ну и прекрасно!
Лето на дворе. Проводит летёха занятия в Ленкомнате. Жара и духота ужасная. А тут командир части с проверкой. Вдохнул он нашей атмосферы и приказывает немедленно открыть окна. Лейтенант объясняет, что это невозможно, и вводит полковника в курс дела. Посмотрел полковник на нашего начальника как на умалишенного и приказал гвозди вынуть и впредь окна открывать!
На следующем же разводе мне поступает приказ от нашего лейтенанта:
– Сержант! Берите отвёртку и идите доставать гвозди из рам.
А я что? Было бы приказано! Беру отвёртку, и пошёл. Солнышко светит. Птички со свистом туда-сюда шныряют. И я стою мудак мудаком, отвёрткой гвоздь ковыряю. Понятно, что отвёрткой, при любом раскладе, гвоздя не достать, но приказ есть приказ. А инициатива – штука наказуемая. Через час моего страдания хуйнёй появляется лейтенант. Видя, что дело не двигается с мёртвой точки, берётся за него сам. Кладёт палец на раму, поддевает шляпку гвоздя отвёрткой и, положив отвёртку на палец, создаёт рычаг для вынимания гвоздя. Палец уже синеет, а гвоздь, ясен хрен, не идёт! Только я подумал, что гвоздю-то похуй, а палец сейчас сломается, он остановился. Секунд через пятнадцать выдал-таки мне свою гениальную мысль:
– Сержант, здесь нужен гвоздодёр!
Занавес.
Конечно, при любых запретах солдат найдет где выпить. Помню, даже как-то в местном магазине запретили личному составу одеколон продавать. Я к алкоголю не так трогательно отношусь, парфюмерию не пробовал ни разу. Но вот самогон хуёвый как-то пить пришлось. Он был настолько хуёвый, что приходилось делать глоток, зажимая нос.
Самогон обычно покупали у местных, а иногда, крайне редко, удавалось на него заработать.
Лето было очень жарким, и вокруг части начали гореть торфяники. Каждый день на тушение часть выделяла одну машину в помощь гражданским пожарным. Тушить торф – дело хлопотное, опасное и практически бесполезное теми силами, которыми мы обладали.
Стою я в наряде, а машины всё нет. Уже мысли нехорошие в башку лезут: как бы не провалилась машина в очаг, который под незагоревшимся торфом не видно. Что запросто может быть. Берём командирский уазик, мчимся на торфяник. А машины там нет! Всё осмотрели – нету. Везде тлеющий торф дымится, а невдалеке островок не загоревшийся, и на нём четыре берёзки молоденькие с высохшими совсем листьями стоят. И тут снизу одной берёзке в крону искорка прилетает. Полыхнули они одна за другой, как порох!
Зрелище! Поворачиваюсь, а уазик наш почти по самые колёсные диски в торф ушёл. Удрали мы оттуда. Приезжаем в часть, а машина уже там. Как же мы разминулись? А просто! Заебало наших доблестных пожарных торф тушить, и отправились они местным жителям огороды поливать за самогон и закусь. Долбоёбы.Можно было попросить местных девиц купить водки, но для солдатской зарплаты дороговато выходило. Было дело, попросили мы барышню одну. Раскошелились. Приносит она в клуб во время кино бутылку «Пшеничной», а она горячая прямо! Я ей, мол, что не из холодильника? А она объясняет, что её отец, если где-то в квартире спрятана бутылка водки, неважно где, найдёт её и выпьет! А надёжно спрятать бутылку можно только у него на диване под его подушкой. А он пришёл с работы пьянющий и спать завалился, вот бутылку-то и нагрел. Парадоксальная история. Хотя позже я был знаком с человеком, который по поведению жены вычислял, что в доме есть водка, а раз есть, то он находил её и выпивал. В 90 % случаев. Конечно, такой талант сильно усложнял подготовку семейного стола к праздникам.
Не могу обойти вниманием ещё одну историю. Дело было в далёкие брежневские времена. Даже я помню, что от наплыва страждущих винные отделы в магазинах переделывали под отдельный вход, а витрину заваривали решёткой. Ещё не было одиннадцати часов, а очередь уже формировалась у дверей. Томился в такой очереди и мой отец, поведавший впоследствии эту историю.
Очередь состояла из очень разномастных личностей. От культурно одетых интеллигентов до работяг и совсем опустившихся на фоне алкоголизма товарищей. Бузотёров, желающих пролезть первыми, в рядах ожидающих не оказалось, поэтому, когда открылась дверь, все спокойно прошли в магазин в порядке, в котором были на улице. В числе первых очередников находился один дяденька, и было ему совсем хуёво. Прям хуёво настолько, что его трясло ужасно, а руки ходили ходуном так, что непонятно, как он в приёмное окошко-то попал кулаком с деньгами! Получил он свою заветную чекушку и, не выходя на улицу, решил сразу опохмелиться. Каким-то чудом открыл бутылку, дёрнув пробку за алюминиевое ухо, и собрался уже поднести её ко рту, чтобы сделать глоток, но руки предательски разжались, и наебнулась его бутылка о кафельный пол вдребезги!
Все в очереди замерли и смотрели на него, а он стоял, трясся, глядя то на людей в очереди, то на разбитую чекушку, и плакал…
Кто-то бросил клич, все присутствующие сбросились деньгами и коллективно купили дяденьке тому новую бутылку, но в руки уже не дали. Продавщица принесла свою кружку. Совместными усилиями, т. к. нижняя челюсть у дядьки тоже ходила ходуном, водку в него залили. Дождались «лечебного» эффекта, заткнув чем-то початую бутылку, положили её товарищу в карман пиджака и отправили восвояси. А у всех в очереди поднялось настроение, несмотря на похмелье, в состоянии которого все сюда пришли. Ведь понимали эти граждане, что, судя по тремору того дядьки, без опохмела пиздец грозил прийти к нему в любую минуту. Как это не знать тем, кто приходит в винный отдел к открытию?
В то время дома наши считались новостройками. Новосёлами в них стали жители соседней деревни, которую решено было снести, а также расселенцы коммуналок, находящихся чуть ли не в центре города. Контингент получился весьма разномастным. Профессоров не припомню, но перемешались на местной территории и весьма интеллигентные люди, и откровенные маргиналы. Одним из запомнившихся мне персонажей была Баба Маня. Нас с братом родители порой оставляли под её присмотр. В хорошую погоду она собирала сумку с пледом, полотенцами и нехитрым перекусом и везла нас на Академический пруд. Там мы перебирались на остров, где плескались и загорали почти весь день. Зачем ей нужно было тащиться именно туда, имея под боком два немаленьких водоёма? Нравилось, наверное. А мы стоически терпели поездки по полчаса в одну сторону в битком набитом автобусе, который еле ехал, разбивая подвеску о шестиугольные бетонные плиты тогдашней дороги.