Последнее желание гейши
Шрифт:
– Думаешь, кто-то ходит по потайной лестнице? – поежившись от накатившего страха, спросила она.
– Не кто-то, а Афродита!
– Мертвая? – в ужасе воскликнула Марго.
– Какая мертвая – живая! До того как умереть, Афродита, как пить дать, утюжила эту лестницу каждый день! Неужто ты не замечала, что она все время исчезала неожиданно. Только вроде в комнате своей была, уже нет! А начнешь ее искать – фиг найдешь! Это она в Моцартову нору ныряла… – Ева отдернула портьеру, за которой скрывалась дверь, наклонилась к замочной скважине, дунула в нее, затем уверенно сказала: – Точно у нее был ключ! Смотри – в скважине
– Но где она раздобыла ключ?
– Я не знаю. Честно. Потому что помню, как над ним Моцарт трясся – никому не давал его в руки, даже Мадам… Но Афа была такой лисой, может, как-то измудрилась – дубликат сделала… Ты, кстати, поищи его, может, она его в этой комнате припрятала…
– Уже искала… Здесь ничего нет… Ничего, Ева!
– В смысле?
– Ни косметики, ни одежды, ни презиков… Пустые шкафы и ящики.
– Вот еще одно доказательство того, что у нее был ключ! Через главный вход она ничего не выносила…
– А три дня назад шкафы были полны! Я знаю это, потому что Афа одалживала мне пояс для чулок, доставала его из ящика для белья. Он был набит до отказа! А теперь он пуст… Выходит, за день до смерти Афа тайно вывезла все свое барахло… Почему, как думаешь?
– Значит, Афа собралась линять из нашего борделя по-английски, не прощаясь…
– Но почему?
– Может, боялась чего… Или кого-то… – Ева с задумчивым видом покусала алый ноготь указательного пальца. – А, скорее всего, ей было стыдно смотреть в глаза Мадам… Я знаю, Афе давно надоел наш «Экзотик», она еще год назад хотела уйти.
– Куда уйти? В другой бордель? Но у нас самые высокие заработки…
– Как-то она обмолвилась, что в Москве девочки нашего уровня получают в три раза больше. Может, она надумала уехать в столицу? Тебе она ничего такого не говорила?
– Нет… Я даже не в курсе того, что она хотела покинуть «Экзотик»… Мне казалось, ей тут нравится…
– Она здесь работала только из благодарности и чувства долга – Афа очень обязана Мадам.
– Чем обязана?
– После того как Афка сбежала из Германии, кинув немчуру, а заодно и своего продюсера, ей туго пришлось. Конь повсюду кричал, что придушит гадину собственными руками. Он бы обязательно это сделал, не сомневайся…
– Но не придушил же!
– Ее Мадам спасла.
– Как?
– Поговорила, с кем надо, и Коню велели оставить девушку в покое… А Афу обязали возместить тому убытки.
– Она отдала ему все заработанные деньги?
– Как бы не так! На них она себе сразу по приезде квартиру купила! С Конем Мадам расплачивалась. А Афа ей потом в течение года эту сумму частями отдавала. – Ева, хлопнув рукояткой плетки по бедру, подытожила: – Так что Афродита хозяйке многим была обязана, в том числе жизнью!
– Как многого я, оказывается, о ней не знала, – растерянно проговорила Марго.
– Афка не любила вспоминать те времена… Она ж звезда! Счастливица! Баловень судьбы! Избранная! А видела бы ты ее в тот год, когда она вернулась из Германии… Изможденная, худая, больная – она там какую-то заразу подцепила, но ее заставляли работать даже с температурой, потому что контракт… Платили копейки – десять тонн за фильм, когда другие по пятьдесят-семьдесят загребали. С продюсерами и их друзьями приходилось трахаться за спасибо. Вот она и сбежала! А тут Конь на нее накинулся!
Начал баки с нее требовать…– Бедняжка, – шмыгнула носом Марго.
– Я слышала, она даже повеситься хотела! Но тут, как крестная фея из известной сказки, появилась Мадам. Отбила, вылечила, под свое крыло взяла. И уже спустя несколько месяцев Афку было не узнать – королева! – Ева хотела еще что-то добавить, но тут ее взгляд упал на настенные часы, которые показывали десять минут четвертого, и она воскликнула: – Черт! Я ж про своего заморыша забыла…
– Про кого?
– Про клиента! Я его к кровати привязала, отхлестала, а потом к тебе пошла, чтоб умыться…
– А он?
– А он остался лежать мордой вниз… Как и положено провинившемуся рабу!
– Ой, он уже двадцать минут там лежит! У него, наверное, руки затекли…
– Да хрен с ним! Главное, чтоб не задохнулся.
– А вдруг ему в туалет хочется?
– Слушай, точно! Обгадится еще, а кому убирать? – Ева нахлобучила фуражку на самые глаза, сунула плетку за вырез корсажа, подтянула голенища сапог, после чего шагнула к двери. – Пойду, отвяжу его и выпровожу! Все клиенты уже отбыли, один мой заморыш остался…
Когда Ева ушла, Марго вместо того, чтобы лечь, подошла к окошку, выглянула в гостиную, дабы посмотреть, остался ли кто из клиентов. Оказалось, что все уже разошлись – за барной стойкой обнаружилась только Мадам и переодетая в «гражданку» Жизель. Первая колдовала над бутылками, а вторая просто сидела, неотрывно смотря на свои искусственные пальцы. Лицо ее при этом была совершенно безучастным, будто застывшим, а глаза пустыми… Со стороны казалось, что она если не умерла, то впала в анабиоз, как впадает в него вмерзшая в лед ящерица… Не мертвая, но и не живая!
Эдакая Снежная королева! Представить такую плачущей практически невозможно. Как и любящей. Марго всегда казалось, что в тот день, когда Жизель потеряла мужа и свои руки, вместе с ними на рельсах остались все ее человеческие чувства. Когда умер ее любимый, умерла и ее душа. А искалеченная, но все еще красивая оболочка осталась, приноровившись существовать без своей вечной спутницы. Ни горя, ни радости, ни сочувствия, ни ненависти – ни одной эмоции не отражалось на красивом лице Жизели. Иногда она улыбалась, но такой ледяной улыбкой, что при виде ее по спине бежали мурашки…
Интересно, что нашла в этой мумии Афродита?
Пока Марго ломала над этим голову, к барной стойке подошла Багира. Она успела переодеться: сменила свой золотистый пеньюар с вырезами до бедер на черный свитер под горло и мешковатые джинсы – в этой одежде, скрывающей все тело, она ходила постоянно, в ней она чувствовала себя обычной девушкой Бэлой, а не звероподобной волосатой Багирой.
Мадам, исполняющая обязанности барменши, налила ей красного вина, Жизели «Мартини», а себе водки (она пила только ее). Они чокнулись, выпили, о чем-то поболтали, потом Мадам, позевывая, ушла, оставив девушек вдвоем. Как только она скрылась в арочном проеме, Багира выудила из кармана мятую пачку «Золотой Явы» выбила из нее сигарету и сунула в рот – при Мадам она не курила, так как та была ярой противницей женского курения. Жизель последовала ее примеру: вынула из сумочки изящный серебряный портсигар, достала «Беломорину» с таджикской анашой и, сунув грубую папиросу в свой нежный рот, щелкнула зажигалкой.