Последнее желание гейши

– Кречетов точно будет в ресторане?

– Да. Я разговаривал с ним по телефону час назад, он обещал никуда не отлучаться…

– Как думаешь, меня там покормят?

– Тебя обязательно, – делая ударение на первом слове, сказал Митрофан. – Как посмотрят в твои голодные глаза…

– Я побежал! – Леха вскочил со стула, залпом выпил настой зверобоя, поморщился. – Жалко, что от вина придется отказаться. Я ж при исполнении… Но тарелку спагетти точно съем!

– Главное, не забудь за едой о главном, – крикнул вслед уносящемуся оперу Голушко. – И не наглей там! Тарелку спагетти, и все!

– А если добавку предложат? – спросил Леха, просовывая голову в дверь.

– Добавку расценивай как взятку! То есть отказывайся наотрез!

Смирнов тут же испарился, а Митрофан доел остатки сыра, сполоснул стаканы, руки, вспотевшее лицо, после чего покинул кабинет. До набережной ехать почти полчаса, а он не хотел опаздывать на встречу с бывшим продюсером покойной Афродиты.

Марго

Траурный платок Марго сделала из рукава черного кружевного пеньюара. Натянула темно-синие джинсы и футболку цвета «мокрый асфальт» – более подходящего одеяния найти не удалось.

Перед тем как выйти из комнаты, она выглянула в окно. Первое, что увидела, это гроб, стоящий на круглом столе с гнутыми ножками (красное дерево, серебро, инкрустация, ХVIII век). В нем лежала мертвая Афродита, закутанная в белоснежный саван. У изголовья стояли цветы: белые хризантемы, ее любимые. Чуть в отдалении старинная икона, принесенная Багирой (ее она стащила из отчего дома, перед тем как сбежать), свечи, опущенные в стаканы с пшеном, большая фотография покойной. Вокруг гроба сидели девочки. Пришли пока не все, только трое: Багира, Далила, Жизель. Запаздывали Мамба, Ева и Катя. Первой было долго добираться, у второй приболел ребенок, третья училась в университете на вечернем отделении…

Марго задернула драпировку, поправила платок, вышла.

Спускаясь по лестнице, она разглядывала лица девочек: непривычно скорбные, застывшие, постаревшие… Она никогда не замечала, что горе настолько состаривает даже самые молодые лица. Вот взять, например, Далилу. Обычно она веселая, озорная, улыбающаяся во весь рот, от этого юная, свежая, но сейчас без ямочек на щеках, без хитро прищуренных глаз, вздернутого носика, она уже не казалась такой юной. Тридцать с хорошим хвостиком, именно столько дала бы ей Марго. Жизель и вовсе походила на старуху. Умело накрашенную, загримированную, подтянутую в клинике тетку. Только сейчас Марго обратила внимание на то, что у Жизели глубокие скорбные складки у рта. Через пяток лет они станут еще глубже, и лицо приобретет бульдожье выражение…

– Вот и Маргоша! – воскликнула Мадам, увидев девушку на лестнице. – Девочки, помогите ей спуститься…

Багира встала со стула, подошла к Маргарите, подала ей руку, чтоб та на нее оперлась, и повела вниз.

– Во сколько похороны? – бесстрастным голосом киношного андроида спросила Жизель.

– Вынос в двенадцать. Погребение в час, – ответила Мадам.

– Отпевать будут?

– Афа некрещеная.

– А крест носила, – заметила Далила.

– Как украшение… В Бога она не верила.

– Как и я, – прошелестела Жизель.

– Бог есть, даже если вы в него не верите, – убежденно сказала Багира, усадив Марго в кресло рядом с Мадам. – Он нас спасет…

– Тогда почему он не спас те двадцать миллионов человек, которые погибли в войну? – все так же бесстрастно спросила Жизель. – Где он был, когда их сотнями сжигали в крематориях?

– С ними.

– С ними его не было. С ними были горе и страх… – Она уставилась пустыми глазами в мертвое лицо Афродиты. Всем было ясно, что горюет она не по двадцати миллионам жертв Великой Отечественной, а по одному человеку, погибшему на рельсах. – И ничего больше… Пустота!

– Опять травы накурилась? – нахмурилась Мадам. – Вечно ты, как косяк задавишь, ахинею несешь…

– Я ей говорила, пей лучше водку, – встряла Далила, – но она не слушает: чебарит и чебарит! И ладно бы на нее, как на других, трава действовала, так ведь нет! Все хохочут, звездам улыбаются, а Жизель сядет, в одну точку уставится и бормочет всякий вздор…

Жизель никак не отреагировала на их слова, только перевела взгляд с лица Афродиты на свои руки.

«Интересно, – подумала Марго. – Эти искусственные пальцы могут сжимать пистолет? Могут крепко его держать, нажимать на курок? Жизель часто жаловалась на то, что до сих пор не свыклась с ними, не научилась действовать ими, как родными руками. Протезы не слушались ее, поэтому она постоянно что-то роняла: то вилку, то сумку, то стакан. Писать и вовсе не могла. Тогда зачем ей понадобился пистолет? Оружие, которым не сможешь воспользоваться, бесполезно… Значит, ей по силам его удержать! Значит, когда надо, она способна заставить чужеродные конечности действовать…»

Жизель заметила пристальный взгляд Марго, повернула к ней свою гладкую змеиную голову и хрипло спросила:

– Что смотришь? Пытаешься прочитать мои мысли?

– У тебя есть пистолет? – выпалила Марго, не успев подумать, стоило ли задавать этот вопрос или нет.

– Есть, а что?

– Зачем он тебе?

– Для самозащиты.

– Покажи.

– Он дома. – Жизель отвернулась от Марго и вперила свой взгляд в восковое лицо покойницы. – Сегодня мне ничто не грозит, ведь так, Афа?

– Вот до чего докурилась, уже с мертвецами разговаривает! – сокрушенно покачала головой Далила.

– Я только с ними и разговариваю… С живыми неинтересно… – Жизель облизнула сухие губы. – Раньше у меня был один собеседник, теперь три… – Она улыбнулась своей фирменной улыбкой Ганнибала Лектора. – Если завтра еще кого-нибудь убьют, круг моего общения расширится!

– Не могу больше ее слушать, – психанула Багира. – Скажите ей, Мадам, пусть заткнется!

Жизель рассмеялась, от ее смеха по коже Марго побежали мурашки. Похоже, последние смерти довели несчастную балерину до полного сумасшествия.

– Совсем с катушек съехала, – озвучила Далила мысли Марго. – Если так пойдет, то через пару дней тебя в смирительную рубашку запеленают…

Жизель, не переставая хохотать, встала со стула, вытянула свои протезы вперед и медленными шагами стала приближаться к Далиле.

– Ты чего? – струхнула та.

– В одном черном-черном доме, – замогильным голосом заговорила Жизель, – была черная-черная комната, в этой черной-черной комнате стоял черный-черный гроб…

– Уйди от меня, – в панике воскликнула Далила, отступая. – Ненормальная!

– Из черного-черного гроба…

– Замолчи!

– Вылезла черная-черная рука! – Жизель выбросила протезы вперед, молниеносно обхватила пальцами шею Далилы. – И задушила глупую проститутку! А потом ей ничего за это не было, потому что она сумасшедшая! – Закончив свою страшную сказку вполне нормальным голосом, Жизель отпустила шею насмерть перепуганной Далилы. – Так что не вякай, а то быстро тебе шею сверну! И не смей больше называть меня ненормальной!

Далила заревела и кинулась к Мадам, чтоб та ее пожалела. А Жизель как ни в чем не бывало опустилась на стул, сложила черные-черные руки на коленях и тихо, даже нежно сказала, обратив взор на Афродиту: