Последние дни Помпей

— Во имя Юпитера, — воскликнула Нидия, ломая руки, — скажи, почему меня здесь заточили? Что нужно могучему Арбаку от бедной и слабой девушки?

— Сам не знаю. Разве только он хочет, чтобы ты прислуживала своей госпоже, которую принесли сюда сегодня в носилках.

— Как! Иона тоже здесь?

— Да, она здесь, бедняжка. И боюсь, что не по своей воле. Но, клянусь храмом Кастора, Арбак любезен с женщинами. Ты знаешь, что он опекун твоейгоспожи.

— Отведи меня к ней.

— Она больна, обезумела от гнева и негодования. И, кроме того, мне не велено это делать. А сам я сроду не рассуждаю. Когда Арбак поставил меня служить в этих комнатах, он сказал: «Я требую только одного — пока ты служишь мне, у тебя не должно быть ни ушей ни глаз ни мыслей. Ты должен только повиноваться».

— Что ж плохого, если я увижусь с Ионой?

— Не знаю. Но, если тебе скучно, я охотно поговорю с тобой, потому что мне самому тоскливо в моей каморке. Кстати, ты ведь родом из Фессалии — так не знаешь ли какого-нибудь гаданья, не умеешь ли предсказывать судьбу, как многие в твоей стране? Глядишь, и время быстрей пройдет.

— Молчи, раб, или, если уж хочешь болтать, расскажи, что ты слышал о Главке.

— Хозяин пошел на суд. Главку плохо придется ва его преступление.

— Какое?

— Убийство жреца Апекида.

— А! — сказала Нидия, прижимая руку ко лбу. — Я об этом слышала, но ничего не поняла. Кто посмеет тронуть хоть волос на его голове?

— Боюсь, что это сделает лев.

— Милостивые боги! Какой ужас!

— Ну конечно, если его осудят, тогда палачом ему будет лев или, может, тигр.

Нидия подскочила, словно сердце ее пронзила стрела. Она громко вскрикнула, а потом, упав к ногам раба, закричала так, что тронула даже его грубое сердце:

— Ах! Скажи, что ты пошутил, обманул меня! Говори же, говори!

— Поверь мне, я ничего не смыслю в законах. Может быть, дело не так уж плохо. Но его обвиняет Арбак, а многие требуют жертвы для арены… Да тыне убивайся! Что тебе за дело до судьбы этого афинянина?

— Просто он был добр ко мне. Так ты не знаешь, что с ним будет? Арбак его обвиняет! О судьба! Люди, люди! Ах! Ведь они могут видеть его лицо, неужелиу них хватит жестокости? Впрочем, разве сама любовь не была к нему жестокой?

Она уронила голову на грудь и замолчала. Жгучие слезы потекли по ее щекам, и раб, как ни старался, не мог ни утешить ее, ни вывести из оцепенения.

Когда раб вышел, Нидия попыталась собраться с мыслями. Арбак обвиняет Главка; Арбак заточил ее здесь; разве это не доказывает, что на свободе она могла бы помочь Главку? Да, видно, ее завлекли в западню: она помогла погубить человека, которого любила. О, как жаждала она вырваться на волю! Девушка забыла про все свои страдания и думала лишь о побеге. Взвешивая возможности избавления, она стала спокойной и сосредоточенной. Она знала многие женские хитрости и в рабстве научилась искусно владеть ими. Какой раб был лишен хитрости? Она решила обмануть своего стража и, вспомнив его суеверный вопрос про ее фессалийское искусство, подумала: а не поможет ли это найти средство для побега? В таких раздумьях она просидела до самого вечера и не спала всю долгую ночь, а когда на другое утро раб Сосий пришел к ней, она сразу завела с ним разговор о том, о чем он так недавно говорил с таким интересом.

Однако она понимала, что может убежать только ночью, поэтому ей пришлось смириться и ждать наступления темноты.

— Ночь, — сказала она, — единственное время, когда можно узнать веления судьбы. Тогда и приходи ко мне. Но что хочешь ты узнать?

— Клянусь Поллуксом, я хотел бы знать все, что знает мой хозяин! Но на это нечего и надеяться. Скажи мне, по крайней мере, скоплю ли я довольно денег, чтобы выкупиться на свободу, или же египтянин отпустит меня задаром? Иногда он бывает щедр. И потом, если это мне суждено, стану ли я хозяином той уютной лавочки с благовониями, которую давно уже присмотрел? Ремесло парфюмера благородное и как раз подходит для вольноотпущенника, который сам не лишен благородства!

— Так! Значит, ты хочешь получить ответы на эти вопросы? Для этого есть разные способы. Есть говорящий камень, который отвечает детским голосом, но этот камень редок и стоит дорого. А еще можно гадать по воде: демон являет в воде бледные и ужасные видения, предвещающие будущее. Но для этого нужныособые сосуды со священной водой, а у нас их нет. Поэтому, я думаю, самый простой способ удовлетворить твое желание — это воздушная магия.

— Надеюсь, в ней нет ничего страшного? — спросил Сосий с испугом. — Я не люблю призраков.

— Не бойся. Ты ничего и не увидишь, только узнаешь по бульканью воды, суждено тебе счастье или ист. Главное, как только взойдет вечерняя звезда, приоткрой ворота, чтобы демон мог войти, да положи у ворот фрукты и поставь сосуд с водой в знак гостеприимства; а через три часа после наступления сумерек принеси сюда чашу чистой и холодной воды, и ты узнаешь свою судьбу по фессалийскому способу, которому научила меня мать. Но не забудь оставить приоткрытыми ворота — от этого зависит все; их нужно открыть за три часа до того, как ты придешь, и так оставить до конца гаданья.

— Не беспокойся, — сказал простодушный Сосий. — Я знаю, что чувствует благородный человек, когда дверь захлопывают у него перед носом, как не раз поступал со мной повар. И знаю также, что уважаемая особа, каков, конечно, этот демон, будет довольна всяким знаком гостеприимства. А пока вот тебе завтрак.

— Что слышно насчет суда?

— Суд все еще идет, они там болтают да болтают, это будет тянуться до завтра.

— До завтра? Ты в этом уверен?

— Так говорят.

— А что Иона?

— Клянусь Вакхом, ей, видно, получше стало, раз у нее хватило сил заставить хозяина сегодня утром топать ногами и кусать губы. Я видел, как он вышел от нее темнее тучи.

— Ее комната близко?

— Нет, она наверху. Но мне недосуг больше болтать с тобой.

ГЛАВА X

Оса осмеливается залететь в паучьи тенета

Наступил вечер второго дня суда. Примерно в это нремя Сосий должен был заглянуть в ужасную неизвестность, но в ворота, которые он оставил открытыми, пошел не таинственный дух земли или воды, а грузная и вполне земная фигура Калена, жреца Исиды. Он едва обратил внимание на скромные дары — кучку недозрелых плодов и сосуд кислого вина, — которые благочестивый Сосий счел подходящими, чтобы приманить невидимого незнакомца. «Наверно, жертва богу сада, — подумал Кален. — Но клянусь головой моего отца, если этому богу всегда так мало жертвуют, придется ему отречься от своего божественного звания. Ах, если бы не мы, жрецы, богам пришлось бы туго. А теперь поспешу к Арбаку — я иду по зыбучим пескам, но должен дойти. В моих руках жизнь египтянина — во сколько же он ее оценит?»

Рассуждая так, он прошел через дверь в перистиль, где в эту звездную ночь горело несколько светильников, и тут сам Арбак вышел ему навстречу из двери за колоннадой.

— А, Кален! Ты ищешь меня? — сказал египтянин, и в голосе его послышалось некоторое замешательство.

— Да, мудрый Арбак. Надеюсь, я тебе не помешал?

— Ничуть. Только что мой вольноотпущенник Каллий трижды чихнул справа от меня, поэтому я знал, что меня ждет приятное, и вот боги послали мнеКалена.

— Не пройти ли нам в твои покои, Арбак?