Последние дни Сталина

Он и не думал уходить от дел.

Стороннему наблюдателю произносимые на съезде речи показались бы образчиками стандартной безжизненной риторики сталинской эпохи: уверения в беззаветной преданности, обязательства выполнить задачи пятилетки, обещания с удвоенной энергией изучать теорию марксизма-ленинизма, которая лежала в основе любой надежной экономической и политической деятельности. Но во многих речах и, в частности, в докладе ЦК — главном документе съезда — отчетливо звучала беспокоящая тема идеологической бдительности. С учетом драматических событий, которым предстояло развернуться в последующие несколько месяцев, подобные высказывания при всей их победоносной риторике предупреждали партийных деятелей о том, что нужно быть начеку.

Пробуждая леденящие душу воспоминания, Маленков обратился к чисткам 1930-х годов, когда партия вела непримиримую борьбу «с капитулянтами и предателями, пытавшимися свернуть партию с правильного пути и расколоть единство ее рядов». «Доказано, — заявлял Маленков, — что эти гнусные предатели и изменники ждали военного нападения на Советский Союз, рассчитывали нанести в трудную минуту Советскому государству удар в спину». Но ликвидация таких врагов, как Троцкий и Бухарин, обеспечила сплочение и единство страны, не дав «пятой колонне» подорвать ее моральный дух во время войны. «Если бы это своевременно не было сделано, то в дни войны мы попали бы в положение людей, обстреливаемых и с фронта, и с тыла, и могли проиграть войну». Маленков был, безусловно, искренен, утверждая, что чистки ликвидировали «пятую колонну», которая в противном случае поставила бы страну под угрозу во время последовавшей вскоре войны. Призыв к бдительности был главной темой на съезде, ясным и угрожающим сигналом того, что стране требовалось вести холодную войну и на внутреннем фронте [86] .

86

Gruliow, Current Soviet Policies, 117. На русском языке см. Материалы XIX съезда ВКП(б) — КПСС https://stalinism.ru/dokumentyi/materialy-xix-s-ezda-vkp-b-kpss.html?showall=1

Обращаясь к болезненному и зловещему уроку, Маленков хотел избежать его ошибочного понимания своей аудиторией и страной. Да, говорил он, после триумфальной победы коммунистической революции в Китае и создания социалистических демократий в Центральной и Восточной Европе Советский Союз «теперь уже не является одиноким островом, окруженным капиталистическими странами». Этот тезис противоречил предупреждению об угрозе «капиталистического окружения». Но изменения на международной арене не должны дать советским гражданам повод думать, что безопасность государства гарантирована. Сталин всегда говорил, что по мере движения страны к коммунизму классовая борьба будет обостряться. «Мы не застрахованы также от проникновения к нам чуждых взглядов, идей и настроений извне, — заявлял Маленков, — со стороны капиталистических государств, и изнутри, со стороны недобитых партией остатков враждебных советской власти групп». Если предыдущий раунд борьбы с «врагами народа» подготовил Советское государство к смертельной схватке с нацистской Германией, то для обеспечения безопасности государства теперь, по словам Маленкова, может потребоваться новая кампания против враждебных идеологических элементов. Такова была параноидальная перспектива, которую Сталин собирался вновь навязать стране [87] .

87

Там же. С. 120.

Александр Поскребышев, заведующий канцелярией Сталина в Кремле, высказался на близкую тему, при этом его слова были одними из самых радикальных на съезде. «Товарищ Сталин учит, что охрана социалистической собственности является одной из основных функций нашего государства. Советский закон строго карает расхитителей общественного добра… Вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже» [88] . Смысл его слов станет ясным вскоре после съезда.

88

Там же. С. 214.

Собственная речь Сталина прозвучала в заключительный день собрания. До этого, если не считать полностью выслушанной им речи Молотова, он держал дистанцию, появляясь время от времени на пятнадцать — двадцать минут. Эта неуловимость была частью его шарма. Шепилов вспоминал:

Сталин выступал публично очень редко: в отдельные периоды один раз в несколько лет. Поэтому попасть на его выступление, послушать и увидеть живого Сталина считалось величайшей редкостью и счастьем. И любой человек, попавший на выступление Сталина, старался не пропустить ни звука. Вместе с тем на протяжении трех десятилетий вся печать, радио, кино, все средства устной пропаганды и искусства внушали людям мысль, что каждое слово Сталина — это высшее откровение, это абсолютная марксистская истина, кладезь мудрости, познание нынешнего, прорицание будущего. Вот почему зал всегда находился под гипнозом всего этого и слушал Сталина завороженно [89] .

89

Shepilov, The Kremlin's Scholar, 229.

Этой речи было суждено стать последним публичным выступлением Сталина. Когда Ворошилов объявил его, произнеся: «Слово предоставляется товарищу Сталину», весь зал поднялся, «громовые овации сотрясали здание дворца». Но Сталин, казалось, был безразличен к восторгам присутствующих. «По его лицу нельзя было определить, какие чувства испытывал в этот момент диктатор, — писал Шепилов. — Иногда он переминался с ноги на ногу и указательным пальцем поглаживал усы или потирал подбородок. Пару раз он поднимал руку, как бы прося аудиторию позволить ему начать говорить. В эти моменты овации удесятерялись» [90] .

90

Там же. С. 228.

Сталин оставался во власти, но его голос и внешние признаки старения не могли не обратить на себя внимания. Он невнятно произносил слова (явный признак предыдущих микроинсультов), а пожелтевшая кожа и поредевшие седые волосы подчеркивали его недолговечность. Его замечания были краткими и едва ли заняли больше десяти минут, они сводились к одной теме. Он выразил благодарность братским коммунистическим партиям, представители которых находились в зале, особо выделив присутствовавших здесь руководителей французской и итальянской партий — товарищей Тореза и Тольятти, поскольку они обещали, что «их народы не будут воевать против Советского Союза». Ни словом не был упомянут Мао Цзэдун, хотя китайский лидер был самым выдающимся коммунистом после самого Сталина. Особо отметить китайскую делегацию и победу революции в их стране Сталин предоставил другим. Он призвал своих товарищей-коммунистов продолжать неустанную защиту мира, предупредить развязывание войны капиталистическими правительствами, что было главным приоритетом советской внешней политики с тех пор, как американцы сбросили атомные бомбы на Японию.

Затем Сталин поставил перед ними еще одну задачу. Буржуазия становилась все «более реакционной», теряя «связи с народом». Она уже научилась «либеральничать, отстаивала буржуазно-демократические свободы и тем создавала себе популярность в народе». Сталин подчеркивал, что «права личности признаются теперь только за теми, у кого есть капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим материалом, пригодным лишь для эксплуатации… Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт». Он продолжал: «…это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять». Присутствовавшие — сплошь непоколебимые сторонники идеи — внимали Сталину как завороженные. Когда он закончил речь — а последние его слова были «Долой поджигателей войны!», — аудитория знала, как реагировать. Как писала газета Правда, все поднялись с мест. Раздались «бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Слышались возгласы: „Да здравствует товарищ Сталин!“, „Товарищу Сталину ура!“, „Да здравствует великий вождь трудящихся мира товарищ Сталин!“» [91] . Ритуал растянулся на долгие минуты, что, несомненно, льстило тщеславию Сталина. Никто, кроме него, не вызывал подобного неестественного обожания. Спустя годы Хрущев утверждал, что эта короткая речь Сталина показала ему и коллегам, что силы Сталина на исходе. «И мы все сделали вывод, насколько уже он слаб физически, если для него оказалось невероятной трудностью произнести речь на семь минут» [92] . Но даже если Хрущев и другие действительно подумали так в тот момент, они никогда не решились бы высказать это вслух.

91

Там же. С. 235–236.

92

Memoirs of Nikita Khrushchev, vol. 2, Reformer [1945–1964], ed. Sergei Khrushchev (University Park, Pennsylvania: Pennsylvania State University Press, 2004), 108. На русском языке: Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. [Воспоминания]: В 4 кн. — М.: Моск. новости, 1999.

Делегаты вернулись домой успокоенные. Серьезных перемен, похоже, на горизонте не просматривалось. Все основные партийные фигуры были на месте: Молотов открывал собрание, Ворошилов закрывал его. Берия, Каганович, Хрущев выступили перед делегатами, а Маленков зачитал доклад Центрального комитета вместо Сталина. Помимо прочего, съезд принял две второстепенные резолюции: изменить официальное название партии, долгое время носившей неуклюжее имя «Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)», на более благозвучное «Коммунистическая партия Советского Союза», а также переименовать Политбюро в Президиум и расширить его состав до двадцати пяти человек, сделав его более трудноуправляемым.

Именно в этом Сталин реализовал свои подспудные планы относительно съезда. С тех пор как страна в последний раз пережила смену руководства, прошли десятилетия. Сталин был решительно настроен и дальше держаться за власть, а также хотел напомнить своим приспешникам, насколько они не готовы стать его преемниками. Как пишет Хрущев в своих воспоминаниях, «он любил повторять нам: „Слепцы вы, котята, передушат вас империалисты без меня“» [93] . Сталин посылал сигнал ветеранам из своего окружения. В расширенный Президиум должны были войти несколько малоизвестных и едва ли опытных людей, чье присутствие в расширенной группе подчеркивало шаткость позиций сталинских «соратников». Как выразился Шепилов, «состав Президиума (Политбюро) был разжижен за счет людей весьма посредственных и неизвестных партии и народу» [94] .

93

Там же. С. 89

94

Shepilov, The Kremlin's Scholar, 234

Сталину нравилось порочить имена потенциальных наследников и демонстрировать, насколько каждый из них не годится для этой роли. По словам Хрущева, Сталин испытывал удовольствие, отпуская в их адрес колкости:

Кого после меня назначим Председателем Совета Министров СССР? Берию? Нет, он не русский, а грузин. Хрущева? Нет, он рабочий, нужно кого-нибудь поинтеллигентнее. Маленкова? Нет, он умеет только ходить на чужом поводке. Кагановича? Нет, он не русский, а еврей. Молотова? Нет, уже устарел, не потянет. Ворошилова? Нет, стар и по масштабу слаб. Сабуров? Первухин? Эти годятся на вторые роли. Остается один Булганин [95] .

95

Цит. по: Gorlizki, Khlevniuk, Cold Peace, 149. На русском цит. по: Хлевнюк О. В., Горлицкий Й. Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры. — М.: РОССПЭН, 2011.