Последние дни

Несколько секунд спустя Раффи кивает, и мы выскальзываем в ночь.

Мы бежим со всех ног. Мое сердце отчаянно колотится в груди, изо рта вырывается пар. Запах земли и деревьев указывает путь к лесу. Шелест ветвей на ветру заглушает наш топот.

Раффи может бежать намного быстрее, но держится рядом.

Луна скрывается за облаками, и в лесу темнеет. Едва мы оказываемся среди деревьев, я перехожу на шаг, чтобы не врезаться в ствол.

Я боюсь, что часовые услышат мое тяжелое дыхание. Адреналин иссякает, и я снова чувствую себя напуганной и усталой. Останавливаюсь и сгибаюсь, пытаясь перевести дух. Раффи кладет ладонь мне на спину, мягко поторапливая. Он даже не запыхался.

Он указывает вглубь леса. Я качаю головой, показывая на лагерь. Нужно обойти его кругом, чтобы забрать крылья. Мой рюкзак можно заменить, но крылья – нет. После короткой паузы Раффи кивает. Я знаю, что он никогда не перестает думать о своих крыльях, так же как и я о маленькой Пейдж.

Мы по лесу обходим лагерь, стараясь не терять его из виду. Порой это непросто, поскольку луны почти не видно, а сам лагерь закрыт пологом из веток. Мне приходится полагаться на ночное зрение Раффи больше, чем хотелось бы.

Даже зная, что он все видит, я не могу идти быстрее, не рискуя налететь на ветку или споткнуться. Чтобы пробраться через лес в темноте, требуется немало времени, а еще больше – чтобы найти тайник.

Когда я уже вижу дерево, под которым спрятано наше добро, за спиной раздается отчетливый щелчок предохранителя.

Я поднимаю руки, прежде чем солдат успевает сказать:

– Стоять!

18

– За то, что прервали мой сон, пойдете в наряд по уборным.

Оби явно не из ранних пташек, и он даже не скрывает, что сейчас куда охотнее спал бы, а не разбирался с нами.

– Чего ты от нас хочешь? – спрашиваю я. – Я уже сказала – мы не убивали тех людей.

Все пошло по второму кругу – мы с Раффи сидим, привязанные к стульям в комнате, которую я уже начинаю считать нашей.

– Гораздо проще сказать, чего мы не хотим. Мы не хотим, чтобы вы рассказывали другим о нашей численности, местоположении, вооружении. После того как вы видели лагерь, мы не можем вас отпустить, пока не снимемся с места.

– И как скоро это случится?

– Придется подождать. – Оби неопределенно пожимает плечами. – Не очень долго.

– Мы не можем ждать.

– Будете ждать столько, сколько скажем мы, – говорит Боуден, поймавший нас часовой. По крайней мере, это имя написано на его форме. Конечно, форму он мог просто снять с мертвого солдата. – Вы будете делать все, что прикажет Сопротивление. Иначе мы все обречены, черт бы побрал эту ангельскую сволочь…

– Хватит, Джим, – устало говорит Оби, и я догадываюсь, что старина Джим, а может быть, и другие солдаты миллион раз повторяют одно и то же с пылом новообращенных.

– Это правда, – продолжает Оби. – Организаторы Сопротивления предупреждали нас, что такое время наступит. Говорили нам, куда идти, чтобы выжить, поднимали наш дух, пока остальной мир разваливался на части. Мы всем обязаны Сопротивлению. Оно – наша величайшая надежда пережить этот кошмар.

– Есть и другие лагеря? – спрашиваю я.

– Это целая сеть по всему миру. Мы лишь начинаем узнавать о существовании других, пытаемся наладить связь, скоординировать свои действия.

– Здорово! – говорит Раффи. – Значит ли это, что мы застряли здесь до тех пор, пока не забудем, что вообще когда-либо слышали о вашем Сопротивлении?

– Как раз об этом вы должны сообщить всем, кому только сможете, – отвечает Оби. – Весть о том, что в мире существует Сопротивление, несет надежду и единение. И мы должны распространить ее как можно шире.

– Вас не беспокоит, что если об этом узнают ангелы, они вас просто уничтожат? – спрашиваю я.

– Этим голубкам нас не уничтожить, даже если они пошлют всю свою чирикающую стаю, – насмешливо заявляет Боуден. Его лицо краснеет, а глаза сверкают так, словно он рвется в бой. – Пусть только попробуют!

Он сжимает приклад с такой силой, что белеют пальцы. Мне становится слегка не по себе.

– Нам пришлось задержать немало народу с тех пор, как начались нападения каннибалов, – говорит Оби. – Вы единственные, кому удалось выбраться. Здесь найдется место для вас двоих. Место, где есть еда и друзья, где жизнь имеет смысл и цель. В данный момент мы расколоты, нас вынуждают жрать друг друга. Мы не устоим, если будем убивать друг друга из-за банки собачьего корма.

Он с интересом наклоняется к нам:

– Этот лагерь лишь начало, и нам нужен каждый, если мы хотим иметь хоть малейший шанс отвоевать свой мир у ангелов. Нам пригодятся такие, как вы, – люди, у которых хватает опыта и решимости, чтобы стать величайшими героями человечества.

Боуден презрительно фыркает:

– Куда уж им! Болтались вокруг лагеря, словно пара гондонов. Откуда у них опыт?

Понятия не имею, при чем тут гондоны. Но он прав в одном: нас может поймать даже идиот.

В итоге в наряд по уборным я не попадаю – подобной чести удостаивается лишь Раффи. Меня же ставят на стирку. Впрочем, не уверена, что это многим лучше. Мне еще никогда в жизни не приходилось столь тяжко трудиться. О том, что миру пришел конец, начинаешь понимать, когда ручной труд в Америке становится дешевле и проще, чем использование машин. Мужчины, проводя немало времени в лесу, способны основательно испачкать джинсы и прочую одежду, не говоря уже о нижнем белье.

В течение дня мне приходится выслушать немало презрительных замечаний. Но зато я кое-что узнаю от других прачек.

После долгого настороженного молчания женщины начинают разговаривать. Некоторые пробыли в лагере всего несколько дней и до сих пор не верят, что здесь их никто не обидит и не будет приставать. Они постоянно озираются, стараясь говорить как можно тише, и даже когда беседуют друг с другом, я все равно ощущаю царящую среди них напряженность.

Пока мы вкалываем как лошади – или, точнее, как еноты-полоскуны, – я узнаю, что Оби пользуется среди женщин всеобщим уважением и что Боудена с его дружками следует избегать. Оби – главный в лагере, но не во всем Сопротивлении. Ходит слух, по крайней мере среди женщин, что Оби мог бы стать прекрасным лидером борцов за свободу.

Мне нравится мысль о лидере, который выведет нас из темных времен. Нравится романтическое ощущение причастности к людям, которым суждено стать героями.

Вот только это не моя борьба. Я борюсь за то, чтобы моя сестра вернулась назад живой и здоровой. За то, чтобы с моей мамой ничего не случилось и я смогла отвести ее в безопасное место. За то, чтобы дать еду и кров остаткам моей семьи. И пока в этой борьбе не будет одержана победа, я не могу позволить себе такой роскоши, как участие в грандиозной войне между богами и романтическими героями.