Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Все это так. Но, как оказалось значительно позже, дискуссия сторонников Лысенко с вейсманисто-менделистами стала «полезной» еще для целой плеяды других бесплодных дилетантов-паразитов. Не вникая в профессиональную глубину научного спора и не понимая его существа, тысячи интеллектуалов пера зарабатывали на хлеб с маслом, тиражируя «критику» в адрес Сталина, якобы устроившего «гонения» на ученых-«генетиков».

Кстати, о «принципиальности» убеждений говорит уже тот факт, что многие сторонники «вейсманизма» тут же на сессии стали каяться в своих заблуждениях. Присутствовавший на диспуте Юрий Жданов уже 7 июля написал письмо Сталину с признанием неверности своей позиции, и 4 августа оно было опубликовано в «Правде».

Конечно, это было выяснение конкурентных точек зрения. Позже корреспондент «Молодой гвардии» задал вопрос бывшему наркому земледелия Бенедиктову: «Как вы расцениваете широко распространенное утверждение о шарлатанстве Лысенко и мученичестве Вавилова?»

Бенедиктов ответил: «Как типичнейший пример групповщины. В интересах утверждения своей монополии определенные люди — а последние 20 лет, как известно, «генетики» держат в биологии ключевые участки — распространяют заведомо ложные, порочащие «конкурентов» сведения».

Казалось бы, что все ясно. Но вместо точки в споре лысенковцев и вейсманистов поставим перед здравым читателем почти детские вопросы.

Что он предпочтет на десерт? Ароматное селекционное мичуринское яблоко? Или же плод генной мутации, не имеющий ни вкуса, ни запаха, ни даже названия? И пожелаем ему аппетита.

Еще одной проблемой, тоже основанной на амбициозных замашках, с которой советский Вождь столкнулся в 1948 году, стали противоречия с Югославией.

Запад болезненно реагировал на любое проявление растущего международного влияния Советского Союза. В значительной степени это касалось складывающегося блока государств, вставших на путь социалистического развития, и Югославия занимала серьезное место в содружестве стран народной демократии.

Сталин с большой симпатией отнесся к борьбе балканских народов против фашизма; его расположенность распространялась и на югославских лидеров. Однако его беспокойство вызывала «революционная» наивность и поспешность шагов молодых руководителей Югославии, не учитывающих политических нюансов международной обстановки и реальностей «холодной войны».

Одной из первых шероховатостей в советско-югославских взаимоотношениях стало заключение договора между Болгарией и Югославией. Болгария рассматривалась всем миром как бывший союзник Германии, побежденный в результате войны. Сталин принципиально одобрял заключение такого договора, но он противоречил международным требованиям к Болгарии как стране, воевавшей на стороне Германии.

И советское правительство просило участников соглашения отложить его подписание до момента ратификации мирного договора с Болгарией. Однако воодушевленные эйфорией «коммунистического братства» Тито и Димитров игнорировали эту просьбу. Более того, подписав договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, они поспешили объявить его «бессрочным».

Сталин ясно понимал, что Запад крайне нервозно отнесется к этому очевидному намеку на план создания болгаро-югославской федерации. Еще 12 августа 1947 года в письме Тито Сталин писал: «Советское правительство считает, что своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии».

Пророчество Сталина подтвердилось в ближайшее время. Запад объявил договор «агрессивным балканским, или славянским, блоком». И хотя, признав ошибку, Тито и Димитров попытались ее исправить и через два месяца после ратификации мирного договора с Болгарией организовали подписание нового болгаро-югославского договора с 20-летним сроком действия, и новый договор был воспринят в западных странах как серьезная угроза Греции.

Обладавший несравненно большим политическим и государственным опытом, чем молодые руководители братских стран, Сталин до определенного периода ограничивался их «кулуарной» критикой. Однако единства мнений не было и в руководящих кругах «балканского узла».

Когда Югославия приступила к реализации намерений присоединения к ней Албании, против этих планов выступил председатель Госплана Албании Нику Спиру, которому противостоял член Политбюро албанской партии труда Кочи Дзодзе.

В самой Югославии этот шаг объясняли желанием «создания единого государства для албанцев, проживающих как в Албании, так и в Косово — Метохии».

Руководитель Албании Энвер Ходжа писал позже в своих мемуарах, что представитель ЦК КП Югославии в Албании С. Златич по поручению Тито заявил, что «по мнению югославского руководства, создаваемый шаг за шагом союз наших стран, включая Болгарию, по существу представляет основу будущей балканской федерации, ядром которой является Югославия…».

Противоположные мнения в среде албанских лидеров и югославов привели к конфликту в руководстве албанской партии. Златич назвал Нику Спиру «агентом империализма», и его поддержал Кочи Дзодзе. Противоречия достигли такого накала, что в результате политических обвинений Спиру застрелился, направив перед этим письмо в советское посольство. Он писал в нем: «После тяжелых обвинений югославского руководства в мой адрес я вынужден покончить с собой».

Сталин не мог не отреагировать на такое обращение. И в послании к Тито от 23 декабря 1947 года для прояснения ситуации попросил прислать «в Москву ответственного товарища, может быть, Джиласа или другого наиболее осведомленного о положении в Албании. Я готов выполнить все Ваши пожелания, но нужно, чтобы я знал в точности эти пожелания».

Прибывший 9 января 1948 года в Москву Милован Джилас уже через три часа после размещения в гостинице был приглашен к Сталину. Сталин встретил Джиласа словами: «Значит, члены ЦК в Албании убивают себя из-за вас! Это очень нехорошо, очень нехорошо».

Выслушав югославского представителя, он сказал: «У нас нет особых интересов в Албании. Мы согласны, чтобы Югославия объединилась с Албанией… Между нами нет расхождений. Вы лично напишите Тито телеграмму об этом от имени Советского правительства и передадите мне завтра».

Идея создания в центре Европы объединенного государства, по примеру Советского Союза, нашла много сторонников. Еще до отъезда из СССР Джиласа, 17 января, Г. Димитров заявил о желательности образования федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран с включением Польши, Чехословакии и Греции.

В Греции в этот момент шла война между монархистами и коммунистами, и было очевидно, что Димитров забегал вперед хода событий. Это заявление вызвало яростную кампанию на Западе против «вредоносного советского изобретения».

Сталин понимал опрометчивость таких намерений, вызывавших на Западе реакцию, подобную действию красной тряпки на быка. И он постарался разрядить ситуацию. «Трудно понять, — пишет Сталин 24 января 1948 года Димитрову, — что побудило Вас делать на пресс-конференции такие неосторожные и непродуманные заявления». Чтобы сгладить накал страстей, 28 января газета «Правда» представила идею «организации федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран» как «проблематичную и надуманную».