Последние ритуалы

— Зачем он это делал? — спросила Тора. Она не понимала, что заставляет молодежь так себя уродовать.

— Бог его знает, — сказал Маттиас. — Гаральд никогда не был абсолютно нормальным. С момента как я познакомился с его семьей, помню, что он постоянно ошивался рядом с маргинальными элементами. То это были защитники окружающей среды, то антиглобалисты. Когда он увлекся историей, я подумал, что наконец-то перебесился. — Маттиас показал на желтую папку. — Почему он стал заниматься всем этим — выше моего понимания.

Тора промолчала, размышляя об увиденном на фотографиях и о том, что это, наверное, очень больно.

— Но что именно это такое? — спросила она и сразу добавила: — Меня не затошнит.

Официантка принесла заказ — кофе и отдельно для Маттиаса экзотические закуски, которые подают только здесь. Они ее поблагодарили, подождали, пока уйдет, и Маттиас попробовал объяснить:

— Все это результат диких экспериментов и хирургических операций. Меня больше всего поражает его язык. Ты ведь поняла, что на одной из фотографий был рот Гаральда?

Тора кивнула, и Маттиас продолжил:

— Его язык разрезан вдоль, раздвоен, словно змеиный.

— А он после этого нормально говорил? — спросила Тора.

— Доктор говорит, что, возможно, он стал шепелявить, но не факт. Еще он уверяет, что слышал о таких операциях. Они очень редки, но Гаральд при этом не первооткрыватель.

— Но он же не сам себе язык разрезал? Кто их делает?

— Патологоанатом утверждает, что эта недавняя операция, потому что рубцы еще не зажили. Он представления не имеет, кто хирург, но говорит, что любой, у кого есть анестетик, зажимы и скальпель, сделает это довольно легко. Врач, ассистент хирурга, дантист… Еще он сказал, что этот же человек мог выписать антибиотики и обезболивающие, или имеет к ним доступ.

— Господи, вот и все, что я могу на это сказать! А что насчет всех этих штуковин: железок, шрамов, знаков, выпуклостей и бог знает чего еще?

— Гаральд вживлял себе под кожу всякие предметы, и на теле образовывались выпуклости в форме того или иного импланта. То же самое с шипами, которые, если ты заметила, торчат из его плеч. Мы насчитали тридцать два разных предмета, включая гвоздики, похожие на те, что ты видела на его гениталиях. — Маттиас смущенно взглянул на Тору. Она отхлебнула кофе и улыбнулась, давая понять, что ее это не волнует. Он продолжил: — Еще на нем были символы, и все они связаны с черной магией и культом сатаны. В общем, Гаральд трудился не покладая рук, чтобы себя как следует украсить, — на нем живого места нет. — Маттиас съел кусочек африканского фаршированного хлеба. — Кажется, обычный татуаж он не уважал. Эти шрамы…

— От удаления татуировок? — попыталась догадаться Тора.

— Нет-нет. Имеется в виду декоративное шрамирование, когда или делают глубокие порезы, или выкраивают лоскуты кожи так, чтобы в результате получился рисунок. На такое надо решиться. Доктор сказал, что от этого нельзя избавиться, разве только пересадить кожу, а это значит сделать еще больший шрам.

Гора не могла всего этого даже представить. В ее юности считалось чрезмерным, если в ухе более двух пирсингов.

— И еще я узнал от доктора, что один из порезов на груди Гаральда сделан уже после его смерти. Сначала они подумали, что это недавнее тату, но при более пристальном рассмотрении выяснилось, что нет. Похоже на магический символ…

Маттиас достал из кармана ручку и потянулся за салфеткой. Он начертил символ и подвинул салфетку к Торе:

— В чем тут смысл, никто не знает. Полиция не смогла его расшифровать, и не исключено, что убийца импровизировал на месте. По другой версии, преступник нервничал, и у него не получилось так, как он хотел. Вырезать по коже, наверное, трудно.

Тора придвинула салфетку и посмотрела рисунок. Он напоминал поле для игры в крестики-нолики. Только на концах всех линий имелись дополнительные перекрестья, а в центральном квадрате был изображен небольшой круг, от которого отходила горизонтальная черта с полукругом на конце.

Тора вернула салфетку.

— Увы, я ничего не понимаю в магических символах. У меня когда-то было руническое ожерелье, но я не помню, что там что означало.

— Значит, надо поговорить с теми, кто разбирается. Боюсь, полиция в эту сторону не копала. — Маттиас разорвал салфетку на четыре части. — Убийце зачем-то требовалось нанести этот знак, он вкладывал в него какой-то смысл. В большинстве случаев преступники думают лишь о том, как побыстрее скрыться.

— Быть может, убийца — психопат? — предположила Тора. — Вряд ли кто в здравом уме станет вырезать на теле руны и выковыривать глаза. — Ее передернуло. — Или же обкурился до потери сознания. А это похоже на того парня, которого держат сейчас под арестом.

— Может быть. — Маттиас пожал плечами и отхлебнул кофе. — А может быть, и нет. Нам бы встретиться с ним как можно скорее.

— Я свяжусь с его адвокатом, — сказала Тора. — Пусть организует свидание, это в общих интересах. Если мы найдем настоящего убийцу, то тем самым оправдаем его клиента. Но перед встречей надо изучить все улики, а для этого получить от полиции следственные документы. Надеюсь, мой запрос уже у них. Родственникам потерпевших материалы расследования обычно выдают без задержки, за исключением особо деликатных случаев.

Маттиас взглянул на часы.

— Не осмотреть ли нам сейчас квартиру Гаральда? У меня есть ключи, и полиция уже вернула часть изъятого при обыске.

Тора согласилась. Она послала сыну эсэмэску, попросив на обратном пути из школы забрать сестру с продленки. Как-то спокойнее, когда Соулей дома. Гильфи нормально реагировал на ее редкие просьбы, а она этим не злоупотребляла. Не успела Тора закрыть телефон, как пришло сообщение от Гильфи: «Ок когда верн-ся?» Тора тут же ответила, что около шести, и задалась вопросом: чего это Гильфи интересуется, когда она придет? Наверное, хочет, чтоб никто его не дергал, пока он играет на компьютере. Странно, в последнее время он стал ее об этом спрашивать довольно часто. Потом позвонила в офис предупредить, что задержится. Никто не снял трубку, и после пятого звонка включился автоответчик. Пришлось оставлять сообщение неизвестно кому. Подходить к телефону — одна из основных обязанностей Беллы. Торе иногда приходилось звонить в офис, но трубку снимали только в половине случаев. Она вздохнула, зная, что бессмысленно это комментировать.

— Я готова, — сказала она Маттиасу, который воспользовался паузой и доел свой деликатес. Тора выпила остатки кофе, встала и надела пальто.

Они подошли к кассе. Маттиас заплатил, подчеркнув, что все расходы за счет Гунтлибов. Тора не знала: он так сказал, чтобы ситуация не выглядела как его приглашение — а значит, свидание, — или же просто оповестил ее о положении дел. Она неопределенно кивнула и поблагодарила.

Они вышли на холод и забрали машину с крытой автостоянки. Квартира Гаральда находилась в Тингхольте — центральном квартале Рейкьявика, на Бергстадастрайти, недалеко от Хверфисгата. Тора хорошо изучила движение по Тингхольту, когда начала работать на Скоулавёрдустигур, и без проблем сориентировала Маттиаса, хотя иностранцы там обычно путались: улиц не много, но все узкие и с односторонним движением. Они припарковались у дома с величественным фронтоном. Это был двухэтажный особняк, в прекрасном состоянии, к тому же на одной из самых престижных улиц, и Тора даже не пыталась представить себе его цену. Теперь понятно, почему в договоре аренды Гаральда указана астрономическая сумма квартирной платы.

— Ты здесь был? — спросила Тора, пока они огибали дом и шли к боковому входу. Парадная дверь, выходящая на улицу, вела к апартаментам на нижнем этаже, где, как сказал Маттиас, жили владельцы дома.

— Да, был, — ответил Маттиас. — Два раза приходил с полицией. Им требовался свидетель, когда они изымали документы и вещи и когда возвращали. Но по собственному, так сказать, почину я здесь первый раз. Мы осмотрим квартиру более тщательно, чем это сделали полицейские. Они уже тогда были уверены, что убийца — Хюги, поэтому проводили обыск достаточно формально.