Последние ворота Тьмы

Перед ним, до самого горизонта простиралось ослепительное, сверкающее поле облаков. Из него вдали, словно невероятный остров, выступал ещё более ослепительный, белый от снегов, рассевшийся конус горы Разрушения — лишь теперь Олько смог оценить её размеры: даже с расстояния в двадцать миль она напоминала грозовое облако. Белый шлейф пара над её провалившейся вершиной резко склонялся к западу — должно быть, на высоте дул очень сильный ветер. Картина была невыносимо красивая — из тех, что за одно мгновение врезаются в память навсегда — и юноша, вздохнув, отвернулся.

Он вспомнил, как смотрел на неё вчера — после их второго, очень обстоятельного слияния, плавая в томной, счастливой усталости — тогда он видел бесконечное, слегка всхолмленное поле облаков, залитое холодным свинцово-серебристым светом летней белой ночи. Посреди него возвышался заснеженный массив горы Разрушения — и над её вершиной вздымался такой же серовато-серебристый дымный столб. Зрелище было совершенно невероятное — и только легкий звон в ушах и слишком частое дыхание убеждали его, что это вовсе не сон и он в самом деле стоит почти в двух километрах над уровнем моря — это, да ещё горевшие на непривычно темном для таких светлых сумерек небе звезды…

Он не сразу заметил, что Нэйит стоит рядом с ним, положив ладони на перила и слабо улыбаясь. Она была красивой девчонкой с высокими скулами и насмешливым блеском длинных зеленых глаз. Очень светлую кожу за эти дни покрыл густой загар, тяжелая грива черных блестящих волос пришла в симпатичный естественный беспорядок и сильный ветер трепал эту её единственную, в данный момент, одежду. Олько покосился на неё, потом, смутившись, перевел взгляд — и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз.

Прямо под ними, на глубине десяти этажей, был чахлый скверик — а дальше, за кромкой обрыва, вниз косо убегал могучий зеленый склон, густо усыпанный крохотными отсюда кристалликами одноэтажных домишек. Параллелельно ему протянулся второй склон, пониже — и в распадке между ними было видно, где земля смыкается с облаками. Олько на минуту подумалось, каково жить там, где половину года ползут тучи — но эта мысль не очень долго занимала его. Пахнущий солнцем жаркий ветер овеял его, окутал запахом травы, вызвав странное, необъяснимое чувство, иногда возникавшее у него в предчувствии одиноких прогулок, — и юноша с неожиданной остротой почувствовал свое сильное, мускулистое, нагое сейчас тело.

Потянувшись, он зашел в ванную, бездумно взглянул в глубину зеркала… и вздрогнул, увидев свое хмурое, темное от загара лицо — на миг ему померещился совершенно незнакомый парень и он смотрел в зеркало, пока не закружилась голова. Олько показалось вдруг очень важным не отводить глаз, хотя его тело задрожало от напряжения. Ему почему-то представлялось совершенно другое лицо, — с золотистой от природы кожей и с волосами чернее самой ночи.

Помотав головой и умывшись, юноша оделся — это заняло совсем немного времени — и простился с подругой, зная, что уже через неделю их двухдневное безумие повторится вновь.

5.

Всего пятью минутами позже Олько быстро и упруго шел вниз по широкой, совершенно пустой улице. Ресницы его были наполовину опущены, на обнаженных плечах тяжелым плащом лежал солнечный полуденный жар. Он словно бы плыл в струящемся густом мареве, пропитанном ароматами травяных соков. Оглушительно трещали кузнечики, но он не слышал больше никаких звуков.

Несмотря на дикую жару, Олько не потел: на нем был лишь кусок синего шелка, небрежно повязанный вокруг бедер, и легкие сандалии — наряд одновременно крайне скромный и в то же время не вполне приличный. Как благонамеренный юноша, он хотел одеться более консервативно — но всего одна небольшая вспышка превратила чудесную осеннюю прохладу в июльский солнцепек. Разумеется, на пике солнечного цикла вспышек всегда больше, чем обычно и даже сейчас Олько с опаской посматривал вверх — на сегодня солнце, вроде бы, выдохлось, но если в такую жару оно вдруг станет ярче мало не вдвое…

Он усмехнулся и помотал тяжелой гривой темно-золотых волос, небрежно падавших на плечи. Олько был рослый, гибкий юноша всего лет семнадцати, с темной от загара кожей и скуластым лицом. Глаза у него были длинные, темно-зеленые, на запястье левой руки болтался браслет из нескольких ниток блестящих разноцветных галек, собранных на морском берегу. Он добрался до автобусной остановки — и ещё через час, спустившись на милю, под слой тяжелых туч, подошел к своему любимому месту, к Разлому.

Двадцать два года назад здесь произошло землетрясение, недостаточно сильное, чтобы разрушить город, однако земля раскололась. Громадный его кусок опустился почти на тридцать метров и был затоплен озером Тайлин; тогда погибло множество людей. Сейчас перед юношей была простиравшаяся до смутного горизонта вода, из которой поднимались полуразрушенные и почти целые остовы многоэтажных зданий, верхушки уличных фонарей и ветки погибших деревьев. Это было странное, зловещее, неодолимо привлекательное зрелище. Но свинцовый простор озера сегодня выглядел страшновато; ему не понравилось, как прежде, тут стоять. Впрочем, время, когда он просто стоял и смотрел на Разлом, давно прошло; сейчас у него были другие увлечения.

Он быстро пошел вдоль обрыва, пока не оказался на аллее, очень длинной, широкой и замощенной ровным асфальтом. От шоссе её отделял поросший буйной травой газон; слева тянулись непролазные, темно-зеленые заросли. Здесь не было ни души, лишь изредка попадались бетонные столбы фонарей и пустые скамейки. Мимо проносились машины — не так часто, чтобы раздражать, но и не так редко, чтобы в душе проснулся порожденный одиночеством страх. Олько не терпелось поскорее добраться до цели; он шагал широко, не чувствуя усталости. Густой, влажный и жаркий воздух совершенно не мешал ему.

Он мало что замечал, погруженный в свои мысли — ему не давало покоя странное происшествие утром — а аллея всё тянулась и тянулась, словно по волшебству. Наконец слева, в кустах, показался высокий забор из облезлых зеленых досок; его верх оплетала густая и ржавая колючая проволока. Широкие железные ворота были заперты на висячий замок, но две доски рядом с ними незаметно сдвигались. Олько улыбнулся, сошел с аллеи, и, пригнувшись, пробрался в дыру, путаясь в высокой траве; судя по ней, никто не бывал тут уже, самое малое, несколько недель.

Выпрямившись, он увидел поросший бурьяном откос, круто сбегавший к воде. Здесь было светлее. Слабый плеск волн и простор озера под сумрачными серыми небесами дышали покоем. Остовы зданий походили на причудливые скалы; среди них выделялась квадратная железобетонная башня со скругленными углами. Она заметно сужалась снизу вверх и, хотя её основание скрывалось в воде, была высотой, самое малое, в шестьдесят метров. В отличие от большинства других строений, она стояла совершенно прямо; её гладкие серые стены прорезали узкие, похожие на амбразуры окна. Над её плоской крышей поднималось несколько высоченных антенн, порыжевших от ржавчины.