Последний апостол
Шрифт:
Но, уже смахивая, понял, что поторопился. Евреи посмотрели на него неодобрительно, и он, вздохнув, отошел.
– Ты слышишь Его сейчас?
– спросили спутники Павла.
– Нет.
– Он ушел?
– Не знаю.
"Тише, тише!
– зашептали евреи.
– Вы мешаете ему слушать. Слушай, Павел!".
Павел сидел на камне, улыбался, слушал.
Просидел так всю недолгую ночь. Евреи вздремнули по очереди и утром отвели Павла в Дамаск.
Павел доверчиво шел, держа за руку раба Димаса, грека. То и дело подносил другую, свободную, руку к глазам и счастливо смеялся,
Как мудр Господь, радовался Павел, что увел раба своего от безобразия плоти! Глаза были его, Павла, привязью, не пускавшей на волю. Он видел небо, пески, холмы - и они закрывали от него Вселенную. Он видел города, храмы, книги - они закрывали от него Создателя. Он видел лица - бородавки, морщины, язвы - они закрывали от него людей. Он видел слюнявые пасти и не видел Слова. Он видел кривые с толстыми коленями ноги, тщедушное тело с мертвыми оазисами пыльных волос, пористую прыщавую кожу, маленький коричневый пенис в буром серпике обрезанной плоти - он не видел себя, Павла. Павла, которого любит Господь.
Димас вел его мимо пахучего стойбища рыбаков, и Павел был легкой, бестелесной рыбой, сквозь пустые глазницы повешенной на солнце. Солнце грело сквозь него, ветер не задерживался в нем, пролетал, лаская вывернутое пустое чрево.
Димас подвел его к городским воротам. Павел слышал, как кричали под стенами дерущиеся птицы и кричали на стенах сердитые люди - римляне строили крепость. Павел был камнем, надежно вставленным между прочих, таких же. Спокойным тяжелым камнем, теперь на столетия для него - только ветер. То холодный, утренний - с реки; то свирепый, горячий - из пустыни. Высота, ветер и крики птиц - на века.
Господь песчинкой гнал его по дороге, пчелой по цветам, поднимал к облакам дымом от кипящей похлебки. Не было глаз, закрывающих мир, а было слово Иисуса, открывшее мир: "Я люблю тебя, Павел".
Дамаск подхватил Павла разноязычным щебетанием, запахом многих тел и нагретой пыли. Придавил к земле, сбил с шага. Павел напряженно вслушивался, различая знакомые наречия; вслушивался, ожидая услышать галилейский акцент Иисуса.
Первые три дня слепой Павел провел в доме некоего Иуды, в переулке, который называется Прямой. Три дня он не ел и не пил. Ему очень нравилось, что плотское уничтожено для него...
"А в Дамаске был один ученик по имени Анания; и Господь в видении сказал ему:
– Анания!
И тот сказал:
– Вот я, Господь.
А Господь ему:
– Встань и пойди в переулок, который называется Прямой, и разыщи в доме Иуды тарсянина по имени Савл; который сейчас молится и увидел в видении, как человек по имени Анания вошел и возложил на него руки, чтобы он прозрел.
Но Анания ответил:
– Господь, я слышал от многих об этом человеке, сколько злого он сделал Твоим святым в Иерусалиме; и здесь он имеет власть от главных священников связать всех, кто призывает Твое имя.
Но Господь сказал ему:
– Иди, ибо этот человек у Меня избранный сосуд, чтобы понести Мое имя перед язычниками,
и царями, и сыновьями Израиля. Ибо я покажу ему, сколько он должен претерпеть за мое имя.И Анания пошел и вошел в тот дом; и, возложив на него руки, сказал:
– Савл, брат, Господь послал меня - Иисус, явившийся тебе на дороге, которой ты шел, - чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа". Деяния 9:10-17.
Павел уже ждал Ананию, ждал с печалью от того, что ему снова суждено видеть.
Сначала он не почувствовал разницы. Только тише стали гоготать гуси под окнами, тише стали шаги в доме и крики на улице. И уже не так вкусно пахло хлебом со двора. Потом глаза немного привыкли к свету, и в полумраке комнаты Павел заметил Ананию, такого же кряжистого, короткошеего, щекастого, как в недавнем видении.
Анания окрестил его водой из миски, которую держал в руках, поцеловал троекратно и сказал грубым голосом: "Давай-ка, поешь, а то ослаб совсем. Поскольку Павел продолжал сидеть неподвижно, втиснул ему в рот кусочек хлеба, размоченного в воде.
– Ешь!".
Павел начал есть, отяжелел, прошло ощущение невесомости и наслаждения бестелесностью. Вздохнув, он уснул, впервые за почти четверо суток.
Спал без снов и проснулся с удивительным ощущением всезнания и всепонимания. Будто все вопросы и все ответы заключались в нем; будто он весь мир впитал в ничтожную оболочку своего тела.
Но весь мир - это слишком много для одного Павла, и он поспешил в местную синагогу - делиться.
– Мир вам, иудеи, - сказал он.
– Я брат ваш от семени Давидова, колена Вениаминова. Саул, тарсянин, посланный сюда синедрионом.
– И тебе мир, коли не шутишь, - ответили дамасские иудеи.
– Мы слышали о тебе. Что скажешь, Саул, тарсянин?
– Откуда эта обезьяна?
– брезгливо прошамкал ставосьмилетний старец в лисьей шапке.
– Агент синедриона, - вполголоса пояснили ему.
Старик недовольно промолчал, сжал высохший посох своей лапкой древней мумии.
Павел чувствовал, как много вложено в него, не знал, с чего начать делиться. Стоял, смотрел на евреев сияющими от любви глазами, маленький, неказистый.
– Братья, - начал наконец он.
– По дороге в Дамаск я встретил пророка Иешуа-бен-Пандеру из Назарета.
– Вот как?
– изумились слушатели.
– Разве он жив? Разве не его казнили три года назад?
– Его казнили, - объяснил Павел.
– Но он стал бессмертным и теперь хочет спасти нас.
– Спасти? От кого и от чего?
– Спасти нас от смерти, а Господа от боли за нас.
– Почему он не цитирует Моисея?
– обиделся ставосьмилетний старик в лисьей шапке.
Ему не ответили.
– Разве можно жить после того, как тебя казнили?
– любопытствовали евреи.
– Если нам начертано умирать со смертью, зачем Господь вложил в нас тревожную душу?
– вопросом на вопрос ответил Павел.
– Значат ли твои слова, что мы оживем после смерти?
– Не все, а только по суду Его.
– Что он там говорит?
– сердился старец в лисьей шапке. Он очень плохо слышал.
– Говорит, что спаситель уже пришел в мир и что это Иешуа из Назарета, распятый три года назад.