Последний бой Лаврентия Берии

– А что, жена его сидит? По какому обвинению?

– Обвинение не предъявлено, изолирована как социально-опасный элемент – член семьи изменника Родины.

– Ребенку сколько лет? Где он находится?

– Когда взяли, было два месяца. Находится с матерью в тюрьме.

Берия выругался и взялся за следующее письмо, потом еще за одно…

«Дорогие Л. П. и Г. М.

Прошло уже более года, а меня все еще беспрерывно допрашивают. Приводят умопомрачительные показания разных лиц. Многие сидели в холодильнике и лгут, кто как может…

…Все это время мне ставили большое количество вопросов – странных, нелепых и просто провокационных…

…Сколько вранья, клеветы и грязи написано на бумаге. Они, очевидно, должны взять отказные протоколы от людей, который врали и клеветали. Иначе как можно оставить бумаги с такими записями…

…Еще раз прошу о жене и ребенке. Верните их домой. У жены здоровье плохое, а ребенку нужен воздух. Иначе можно погубить и ее, и моего дорогого единственного сына. Прошу Вас, помогите мне в этом…»

– А это еще что? – удивленно поднял брови Берия, читая приписку к последнему письму.

«Л. П., записку, которую я написал Вам, оставьте у себя…»

Вместо ответа Кобулов положил перед ним на стол несколько листов бумаги. На каждом штамп его секретариата, адрес: МГБ, лично т. Игнатьеву. «Товарищи Берия Л. П. и Маленков Г. М. ознакомлены». [86] Подпись Берии и дата.

Добрых полминуты Берия молча смотрел на листки, потом разразился такой руганью, что даже Кобулов, кажется, удивился.

86

Трудно сказать, как на самом деле поступил бы Берия, получив такие письма, но руководству МГБ надо было быть полными идиотами, чтобы их пересылать. Они-то не могли знать, как Берия поступит! И действительно, судя по отсутствию резолюций на первых листах писем Абакумова, они никуда не пересылались. Однако листки с пометками секретариата Берии и его подписью в деле есть. Вероятно, тоже фальшивые. Удивляться не стоит, при ближайшем рассмотрении количество фальшивок, сфабрикованных хрущевской командой, зашкаливает за все ограничители.

– Этот Рюмин… он нормальный?

– А что тебя удивляет? Ты думал, он отправит письма по адресу?

– Нет, этого я не думал. Но дойти до такой наглости…

– А чем они рисковали? Кто мог предполагать, что мы не дадим игнатьевской команде времени на передачу дел и они не успеют почистить свои сейфы? А Витька на допросах может показывать что хочет: он скажет, Рюмин отопрется, разбирайся, кто из них врет, – Богдан махнул рукой. – Изображает из себя ненормального. Освидетельствовать я его не собираюсь. Пусть отвечает.

– Ты с ним говорил?

– С Рюминым? – удивился Кобулов. – Конечно.

– С Виктором! – рявкнул Берия. – Не притворяйся, будто не понимаешь!

– Нет, – глухо ответил Богдан.

– Почему?

– Ты курировал органы, ты его и вызывай! – внезапно вспылил Кобулов. – Хочешь на меня свалить? Нет уж, объясняйся сам, почему ты полтора года не интересовался делом арестованного министра госбезопасности и почему вообще допустил такое в МГБ.

– Хорошо, – кивнул Берия. – Объяснюсь.

– Только боюсь, что все хуже, Лаврентий. Не сможем мы ни объясниться с ним, ни освободить.

Берия поднял голову, вглядываясь в серое от бессонных ночей лицо Богдана. Да, отвык он в Германии от настоящей работы… Эта мысль мелькнула и пропала, ибо вид у Кобулова был, мягко говоря…

– Что еще случилось? – он поднялся и подошел к Богдану вплотную, глаза в глаза.

– Скажи, пожалуйста, у нас существует высшая мера за антисоветские разговоры?

– Ты о чем? – удивился Берия. – Заболел?

– Три дня назад я смотрел дело маршала Кулика. Того, недавно расстрелянного. Так вот: создается впечатление, что его расстреляли за антисоветские разговоры. Других материалов в деле нет. Вот и вопрос: или Витька рехнулся на пару с Военной коллегией, или кто-то изъял из дела все эпизоды по измене Родине. И не только по этому делу, но и по некоторым другим.

– А по «ленинградскому»?

– Смотри-ка, ты еще мышей ловишь! – горько усмехнулся Кобулов. – Лучше поздно, чем никогда. В том-то и дело, что и по «ленинградцам» тоже. Изъято всего ничего, пара десятков протоколов, я нашел дырки лишь потому, что искал. Но мне это очень не нравится: похоже, кто-то зачищал концы. Если Абакумова посадили, чтобы отомстить, – это одно. А если для того, чтобы МГБ руки обрубить, – совсем другое. Кроме того, часть тех, кого Витька придерживал на следствии, очень быстро выпихнули в лагеря – впечатление, что с той же целью: сдать дела в архив и забыть. Надеюсь, ты помнишь ежовское наследство?

Еще бы не помнить. Когда Берия пришел в органы в тридцать восьмом, во многих делах были такие же зияющие дыры. И только когда после кропотливой работы выяснили, что было на месте уничтоженных протоколов, Берия понял, как прав оказался Сталин и как близко они тогда стояли к перевороту. Если это так и сейчас и если Виктор раскопал заговор, то его нельзя не только выпускать, но даже допрашивать один на один, чтобы не спугнуть заговорщиков. Да ему даже улыбнуться на допросе нельзя – одна улыбка, и до завтра он может не дожить.

– Собирай материал на Игнатьева, готовь арест, – сказал Берия. – Абакумов и его ребята пусть пока сидят. Ничего с ними не станется, потом извинимся, скажем, такой была оперативная необходимость.

– А как их держать, если дело развалилось?

– Я найду что сказать, – фыркнул Берия. – А ты потом прокомментируешь. Мы с ним после войны все время ругались. Смелый он очень стал, пер вперед, как танк, мне своей бдительностью все время мешал работать. Вот и шепнешь кому надо, якобы я с ним старые счеты свожу.

– Может, жену выпустить? – неуверенно спросил Богдан..

– И жена пусть посидит. Чем она лучше других? Другое дело, что закон этот давно отменять надо. Ничего, два года терпели, потерпят еще два месяца…

Берия назначил встречу с Абакумовым через день. Не так и не о том ему хотелось бы говорить с Виктором, о чем он собирался, но присутствие нескольких заместителей и начальников управлений сковывало, словно кандалами: среди них находился как минимум один человек Игнатьева, а может быть, и не один. Нельзя, чтобы те, кто стоит за бывшим министром, поняли его истинное отношение. Ошибка здесь слишком дорого стоила.

Снова тот же кабинет на Лубянке, что и пятнадцать лет назад, тот же невысокий столик и два кресла. Однако теперь Берия остался на своем месте за столом. Он сидел и молчал, глядя на человека перед собой. Сперва он решил было, что перепутали и привели не того арестованного, и лишь вглядевшись профессионально, догадался по еще сохранившимся приметам – того самого. В этом изможденном до последней степени человеке невозможно было узнать статного красавца генерала. Какие бы между ними ни были отношения, держать его в тюрьме без вины даже лишний день – преступление. Лишь теперь он понял окончательно, что происходило в МВД в последние полтора года, а заодно и каким подлецом себя выставляет – а что поделаешь?