Последний бой майора Петтигрю

Майору показалось, что она как-то неестественно застыла в ожидании ответа.

— Она ни разу мне не написала, — сказал он. Огонь в камине неприятно зашипел.

— Очень странно, — сказала она и после паузы добавила: — Вы скучаете по ней.

— Простите? — переспросил он, не в силах придумать подходящий ответ.

— Вы скучаете по ней, — повторила Грейс, теперь глядя на него в упор. Майор опустил глаза. — Вы несчастливы.

— Тут не о чем говорить, — сказал он. — Она сделала свой выбор.

Он надеялся, что они сменят тему, но Грейс молча подошла к окну, отдернула кружевную занавеску и выглянула наружу, в блеклый вечер.

— Тут ничего и поделать нельзя, — признался он.

Стены словно давили на него. Тикали овальные каминные часы, не замечая напряженности, повисшей в воздухе. Обои в цветочек, которые еще недавно казались такими уютными, выдыхали пыль на блеклый ковер. Остывал чайник, и майор буквально чувствовал, как покрываются пленкой сливки в сливочнике. Ему вдруг представилось, что вся его жизнь отныне будет протекать исключительно в таких комнатах, и его охватил ужас.

— Мне кажется, она несчастлива там, где сейчас живет, — сказала Грейс. — Вы должны навестить ее по пути в Шотландию. Вы же собираетесь туда на охоту, не так ли?

— Я не имею права вмешиваться, — сказал он.

— Жаль, что вы не можете просто ворваться туда и увезти ее обратно, — задумчиво сказала Грейс. — Спасти принцессу, заключенную в башню.

— Жизнь — это не голливудское кино, — огрызнулся майор, гадая, с чего вдруг она вообще об этом заговорила. Она что, не поняла, что он уже почти готов признаться ей в своих чувствах?

— Я всегда ценила в вас то, что вы человек здравомыслящий, — сказала она. — Иногда вы предпочитаете не вмешиваться, но обычно знаете, как следует поступить в том или ином случае.

Он почувствовал, что сейчас услышит вовсе не похвалу. Но она сдержалась и вздохнула.

— Наверное, никто из нас на самом деле не знает, как следует поступать.

— Вы тоже здравомыслящая женщина, — сказал майор. — Я пришел Сюда не для того, чтобы говорить о миссис Али. Она сделала свой выбор, и мне давно пора сделать свой. Присаживайтесь, дорогая Грейс.

Он показал на соседнее кресло, и она села рядом.

— Я бы хотела, чтобы вы были счастливы, Эрнест, — сказала она. — Мы все этого заслуживаем.

Он похлопал ее по руке.

— Вы очень добры ко мне, Грейс, — сказал он. — Вы умная, привлекательная и добрая женщина.

Всякий разумный человек был бы рад назвать вас своей.

Она рассмеялась, но в ее глазах засверкали слезы.

— Эрнест, вы только перечислили качества, необходимые для соседки, но хуже повода для страсти придумать сложно.

Слово «страсть» шокировало его и словно прорвало несколько рядов условностей одновременно. Он почувствовал, как краснеет.

— Мы с вами, наверное, уже слишком… зрелые люди, чтобы подчиняться порывам, — сказал он с запинкой — подбирал синоним к слову «старый».

— Говорите только за себя, — сказала она мягко. — Я отказываюсь изображать высохшую розу и соглашаться на умеренную жизнь при комнатной температуре.

— Но ведь в нашем возрасте брак скрепляется более надежными вещами, чем краткое пламя страсти?

Она замялась, и обоим показалось, будто произнесенное им слово тяжело повисло между ними. По ее щеке сбежала слеза, и он увидел, что она по-прежнему не пользуется пудрой и все так же хороша даже в этой чрезмерно ярко освещенной комнате.

— Вы ошибаетесь, Эрнест, — сказала она наконец. — Только страсть и имеет значение. Без нее двое живущих вместе могут быть более одиноки, чем поодиночке.

В голосе ее звучала мягкая непреклонность, как будто он уже надевал пальто и собирался прощаться. Дух противоречия, а возможно, и гордость, заставили его упереться перед лицом, как он понимал, правды.

— Я пришел сюда, чтобы предложить вам свою дружбу, — сказал он. — Я надеялся, что это перерастет в нечто большее.

Он не мог заставить себя повторить слово «брак», так как планировал куда более постепенное сближение и не был готов к радикальным заявлениям.

— Этого не будет, Эрнест, — сказала она. — Вы мне очень дороги, но я не хочу, чтобы остаток моей жизни был компромиссом.

Она вытерла глаза рукой, словно ребенок, и улыбнулась.

— Поезжайте за ней.

— У нас ничего не выйдет, — сказал он так горестно, что ненароком подтвердил правоту Грейс.

Он в ужасе взглянул на нее, но она была спокойна.

— Нельзя знать наверняка, если не попытаться, — сказала она. — Пойду принесу ее адрес.

Грейс, сложив руки на груди, наблюдала, как он пытается втиснуться в пальто, не въехав локтем в какую-нибудь из картинок на стенах. Несмотря на усилия, он все же задел изображение овцы на утесе, и Грейс шагнула вперед, чтобы поправить рамку. Оказавшись вдруг так близко к ней, он вдруг устыдился собственной корявости и взял ее за руку. На мгновение все сказанные до того слова повисли в воздухе; ему надо было только сжать ее руку, и она утратила бы всю свою решимость. Какая хрупкая штука любовь, подумал майор: все решения принимаются и нарушаются в моменты, когда вдруг забываешь о здравомыслии. Она отстранилась.

— Будьте осторожны, майор, там лед.

У него был наготове остроумный ответ, но он сдержался.

— Вы потрясающая женщина, Грейс, — сказал он и, сгорбившись под порывами ветра и грузом собственных неудач, шагнул в ночь.

Майор решил, что не стоит по телефону сообщать Роджеру, что во время поездки в Шотландию они заедут и к миссис Али. Поэтому в воскресенье перед отъездом майор постучал в его дверь. Было по-прежнему холодно, и в полуденном небе солнце едва просматривалось; он подышал себе на руки и потопал по холодной земле, с неодобрением оглядывая увядший остролист и засохшие белые розы, лежащие за окнами с Рождества. Стекла были грязными, как и крыльцо: с тех пор как Сэнди уехала, о доме, судя по всему, никто не заботился.

Он постучал снова и услышал, как от изгородей срикошетило эхо. В соседнем доме отодвинулась занавеска. Изнутри раздались шаги, удар, проклятия, и дверь открыл закутанный в одеяло Роджер.

— Ты еще спишь? — сказал майор раздраженно. — Уже одиннадцать.

— Извини, у меня похмелье, — ответил Роджер и, не закрывая дверь, побрел обратно в гостиную, где рухнул на диван и застонал.

— Это теперь привычное для тебя состояние? — спросил майор, оглядывая комнату.

На журнальном столике валялись коробки из-под еды, елка по-прежнему мрачно сверкала, но ее нижние ветви укутывала пыль. Кушетка и шезлонг уже не стояли под идеально выверенным углом, а косо приткнулись на ковре.