Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Шрифт:
Теперь на пути к княжескому столу стоял только один большой и измученный ранением Буривой. Ему и без того осталось, наверное, не долго жить. Но Велибора желала позаботиться и о том, чтобы не пришлось здесь несколько дней дожидаться смерти князя. Если есть возможность поторопить события, почему бы их не поторопить!..
Маленькие по численности дружины из ближайших небольших крепостиц начали прибывать уже вскоре. Там, где весь гарнизон состоял из десятка воев, оставляли по два человека, которые закрывали ворота за убывшими, и все. Это был, конечно, риск, на который Вадимир пошел осознанно. Слишком мала была вероятность, что этой же ночью варяги рискнут напасть на крепостицу. А утром им будет не до того.
Иногда группы прибывали и большего состава. Эти были из более солидных крепостиц. Там оставляли по человеку у каждых ворот. Расчет был на то же самое обстоятельство, что и в предыдущем варианте.
Княжич Вадимир поставил у ворот десятника Толислава, родом из известного купеческого дома. Десятник Толислав умел быстро и хорошо считать. Ему и было поручено считать пребывающих воев. Когда Вадимир в очередной раз вышел к воротам, Толислав сообщил:
– Две тысяч с небольшим
– Надеюсь, еще на тысячу. Ты где-то записываешь, сколько прибыло?
– На снегу. Не собьюсь, княжич…
Как раз к этому моменту вернулся воевода Военег с двумя десятками воев, и привел с собой два десятка укутанных в оленьи меха торговых сирнан, захваченных им в соседнем городе Бьярма, который крепость Карела и защищала, как столицу всего края. Сам край Бьярму варяги почти отвоевали, а вот столицу пока захватить не смогли. И пока столица была в руках словен, пока Буривой сидел в крепости Карела, война считалась не законченной.
– Сколько еще сирнан сумели перехватить? – спросил княжич у десятника Толислава.
Толислав посветил факелом на свои записи на снегу.
– Еще тридцать два человека. Из них больше половины оружных. Знать, разведчики варяжские. Пытались наше передвижение отследить. Вместе с верховыми лосями захватили. Говорят, что пятерых застрелили, поскольку догнать по сугробам не могли. Наши на конях были, а лось по сугробу лучше коня ходит. Но у тех, кого застрелили, лосей все ж поймали, привели сюда. А один из разведчиков ушел-таки через чащу. Не смогли ни догнать, ни подстрелить. За деревьями его не видно стало. Да и ночь же…
– Наверное, это плохо, – проворчал Вадимир. – Жалко, со мной нет моей сотни стрельцов. Они бы никого не упустили. Даже в самую темень. В какую сторону сирнанин бежал?
– По следам смотрели. В сторону крепостицы. К Воробьиному чиху.
– Понятно. Сирнанин из тех, что у Войномира служили. Он себе не каждого брал. Такой и должен был уйти. Что по этому поводу скажешь, воевода?
Военег уже слез с коня, и стоял рядом с княжичем и рассказывающим десятником.
– Думаю, ничего страшного. Что один разведчик сообщить может? Что маленькую группу словен видел? Ну, мало ли кто по какой надобности проехал. Может, смена с крепостицы возвращалась. В каждой крепостице смена в свой черед делается. И всегда в разные сроки. Князь наш такой порядок завел, и воевода Бровка княжеского правила всегда придерживается. Доклад о малой группе подозрения, думаю, не вызовет. Хотя могут поехать следы смотреть. Но кто ж ночью следы смотрит! Утра дождутся. А тогда уже поздно должно стать.
– Да, ты, наверное, прав, воевода, и беспокоиться не о чем. Ладно. Загоняй сирнан в теплый амбар, и готовь воев.
– Сколько человек под варягов рядить будем?
– Думаю, с десяток хватит. Лучше – одиннадцать. Я не люблю круглые числа. Остальные пусть под сирнан рядятся. Впотьмах со стены не разобрать. А, чтобы выйти и рассмотреть, ворота потребуется открыть. Не забудь нашего сирнанина хорошенько наставить.
– Наставлю. Уже наставил, и вдовесок скажу. И твой план, княжич, мне по душе. Хорошее дело. Дерзкое. Я люблю дерзкие дела, – согласился Военег. – Я сам с детства был слишком скромным, и потому мечтал стать дерзким. И мне всегда дерзкие люди нравились.
Это была похвала, высказанная в адрес княжича, хотя она вовсе не выглядела в устах воеводы Военега она совсем не выглядела лестью. Это была славно бы оценка, которую учитель может поставить ученику…
Вадимир, занятый тысячью забот, не просто бегал по двору крепости. Он руководил и готовил полк к выступлению. Он расспрашивал людей, лучше его знающих местность, и прислушивался к советам, где лучше укрыть дружину, которая должна появиться незаметно уже после того, как выступил из крепости Заломовая полк князя Астараты. При этом выделил пять отдельных сотен для того, чтобы во время сечи с варягами эти пять сотен в саму Заломовую прорвались, изображая бегство части варяжского войска. Замысел был основан на том, что внешне варяги ничем не отличались от словен, ни вооружением, ни щитами или кольчугами, ни защитной броней коней. Эти вои из пяти сотен должны держаться отдельно, потом подойти к месту сечи, и найти окровавленные плащи, ломаные щиты и копья. И этим замаскировать себя под бойцов, только что вышедших из боя. Причем к Заломовой пять сотен должны подойти ни колоннами, ни строем, а прискакать разрозненной толпой, чтобы это больше походило на бегство. Княжич с каждым из сотников обсуждал отдельную для того задачу, советовал, как себя вести, чтобы дело полностью совпадало с задуманным им планом, и выслушивал встречные советы. Соглашался или не соглашался, но никак не показывал привычной прямолинейной и авторитарной манеры управления войском своего отца, словно никогда не выслушивал советов Буривоя, словно отец никогда и ничему не учил княжича. Хотя, по правде говоря, отец сыновей, и в самом деле, сам ничему не учил. Он просто доверил их своим опытным воеводам, которые и занимались обучением княжичей воинскому делу. Наверное, вои, воеводы, сотники и десятники, могли бы и не понять план Вадимира, или что-то сделать не так, но они уже имели опыт общения с Гостомыслом, который сам водил полки в сечу, и руководил ими в такой же манере. И потому действия младшего княжича не вызывали удивления или неприятия.
Тем временем, стремительно приближался, как всегда в полуночных широтах, поздний рассвет. Выступил засадный полк, возглавить который Вадимир доверил опытному воеводе Военегу, человеку, в отличие от воеводы Бровки, решительному, и не ведающему сомнений. Сам княжич, поверх кольчуги, облачился в звериные шкуры, чтобы быть больше схожим с сирнанином, походил по двору крепости, остался недоволен своей неуклюжестью, и разоблачился, отказался от кольчуги и нагрудника, оставив на себе только меховые одежды. Так было намного легче и передвигаться, и, наверное, драться. Вадимир даже несколько раз мечом взмахнул, рассекая лезвием воздух. И остался доволен. После этого проверил, как облачились остальные. Кому-то что-то приказал подправить, чтобы пустяк не выдал маленькую дружину. Еще раз повторил с верным словенам сирнанином из города Бьярмы, что тот должен будет кричать, когда они
прискачут к воротам Воробьиного чиха. И даже прокричать все заготовленные слова заставил, потому что перед воротами Воробьиного чиха придется кричать. Сирнанин имел высокий скрипучий голос, и когда кричал громко, тогда кашлял. Но это дела не меняло. Если в крепости есть сирнане, он может разговаривать с ними на своем языке. Тогда сомнений будет меньше. А если вместо сирнанина послать кого-то из воев, знающих сирнанский язык, тогда настоящие сирнане в крепости наверняка поймут, что происходит. И ворота не откроют.Вадимир, уже сидя верхом на лосе, выждал время, потребное Военегу для того, чтобы совершить круговой обход, дабы не оставлять открытого видимого следа, и укрыть полк на опушке леса между Заломовой и Воробьиным чихом. И тогда только дал команду к выступлению. Князь Буривой даже не вышел, чтобы проводить сына. Но это вовсе не говорило о том, что князь за сына не переживает. Это говорило только о физическом состоянии отца, которого совсем добивала рана. Так добивала, что жар отнимал все силы, и не давал ни думать, ни действовать.
О том, что такая же тяжелая рана, или даже рана смертельная, может достаться и ему, такому молодому и полному сил, Вадимир уже думал… Но почему-то казалось, как всегда кажется в молодости, что именно его лихая доля стороной минет. И не вспоминались в этот момент два погибших старших брата, которые тоже, наверное, на свою удачу рассчитывали…
Под командованием Вадимира было чуть больше полусотни воев. Выступили в темноте, сразу перешли по льду левый рукав Вуоксы, и вышли на дорогу, которой одинаково пользовались и словене, и варяги-русы, и сирнане, поддерживающие и тех, и других противников в этой многолетней уже войне. Но долго двигаться по этой хорошо утоптанной и укатанной санями дороге тоже не пришлось. В сторону сворачивали по одному. Так, считалось, будет не слишком заметно, что кто-то уходил с дороги в снежную целину. Недолго прятаться осталось, тем не менее, осторожность соблюдали. Но, выйдя на снежную целину, срезали угол, и сократили пусть до дороги, ведущей мимо Воробьиного чиха, чтобы уменьшить время пути. Это сокращение тоже было учтено Вадимиром при общем планировании. И потому оказаться на месте раньше времени они не могли. На небольшую боковую дорогу, ведущую к самой крепостице, вышли вовремя. Там лосей подогнали, потому что княжичу постоянно казалось, будто они опаздывают. Хотя их опоздание решающей роли не играло. Для малой дружины княжича главное было в том, чтобы не прийти раньше времени, когда воевода Военег не успел еще вывести на лесистый берег Вуоксы свой полк. Губительным могло бы стать только большое опоздание. Это значило бы, что к воротам крепостицы дружина княжича подступила бы уже в светлое время, когда кто-то может понять, что это не отряд дружественных сирнан, а словене.
И потому Вадимир считал, что лучше переждать в темноте неподалеку от крепостицы или даже заявиться к воротам в этой темноте, чем опоздать. Засадному полку воеводы Военега необходимо было пройти путь, на треть меньший, чем дружине княжича. И хотя большой полк поставить в засаду – на это тоже время требуется, все равно Военег на месте и в готовности должен оказаться раньше, чем Вадимир доберется до ворот.
Княжич в обыденной своей жизни привык к лошадям, и не знал, что такое усталость от седла. Но широкое седло лося его, говоря по правде, сильно утомило. В дружине четыре воя были на лошадях. Наверное, ничего страшного не было бы в том, если бы и Вадимир поехал на лошади. Сирнане лошадьми никогда не брезговали, хотя обычно предпочитали лося. Но лось, приученный к верховой езде, боевой лось, стоил обычно дороже лошади, и потому не все могли себе позволить ездить на лосе. Хотя Вадимир слышал, что Войномир еще в прошлую зиму закупал лосей для своей дружины. Чтобы не только сирнане, но и варяги этими мощными и сильными животными пользовались. Лось в бою бывает хорош. Он легко впадает в ярость. И, в отличии от лошади, способной бить только задними копытами, бьет передними. И может этими копытами просто снести вооруженный строй пехоты противника. Старики рассказывали со слов своих дедов, что когда-то и словене, и варяги-русы, тоже ездили на боевых лосях, который часто выручали их в сечах со свеями или урманами и вообще со всеми недругами, что желали поживиться в их землях. Сейчас воев на верховых лосях на всю словенскую дружину от силы можно три десятка насчитать. Этого для зимней войны мало. Лось от запаха крови звереет, и становится диким. И тогда не обращает внимания даже на свои возможные ранения, и дерется, как и вои, насмерть. Еще на памяти Вадимира было, как приезжала в Славен делегация от свейского короля, желающего купить себе лучшего лося, на котором можно было бы охотиться на ведмедя. Даже дикий лось ведмедю иногда дорогу не уступает. А лось, управляемый рукой человека, может ведмедя просто растоптать. Вадимир, в те годы еще ребенок, только-только перешедший с женской на мужскую половину дома [15] , точно не помнил, но, кажется, Буривой тогда продавать лося не стал, а просто послал в подарок королю одного из своих молодых лосей. Свеи желали было купить нескольких, поскольку сами не умели лосей объезжать, но Буривой отказал. Продать верховых лосей, это значило бы вооружить несколько свеев. И хотя очередной набег был недавно, и когда следовало ждать очередного – не известно, тем не менее, усиливать войско, которое издавна считается вражеским, князь не захотел. Верховой лось живет в среднем около двадцати лет. Использовать в качестве боевого лося начинают лет с семи – восьми. Значит, еще двенадцать – тринадцать лет от воев, сидящих на лосях, можно ждать опасности. Король же сам, в отличие от славянских князей, в сечу не ходит, он только свои полки посылает. И пусть посылает, сидя на высоком лосе, и рассматривая сечу издали. А словенские вои на своих лосях могут строй свейской пехоты смять, и предоставить своим наездникам право только добивать врага, нанося удары сверху…
15
Мальчики в славянских семьях переходили из женской опеки под мужскую в пять лет. До этого возраста они обычно жили на женской половине дома. Речь, естественно, не идет о бедных домах, где вообще не существовало разделения на женскую и мужскую половины.