Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Шрифт:
– Не устал твой Ветер?
– Ветер усталости не знает. По крайней мере, я за ним такого недостатка не замечал.
– Тогда скачи в крепостицу. Скажи, пусть гонца пошлют в Плесков [72] или в Изборск [73] к старому князю Улебу, где он находится. Воевода Славер со своим полком желает ему долгих лет и здоровья, и просит разрешения мирно пройти по дорогам княжества кривичей в дальние земли. Так и скажи. Так уважительно будет. Когда так просят, всегда и встретят, и накормят. Кривичи народ такой, уважают тех, кто их уважает.
72
Плесков – Псков, во времена повествования входил в состав племенного союза кривичей.
73
Изборск – город с княжестве кривичей. По одной легенде, Изборск был построен сыном Гостомысла Словеном и назван в честь своего сына Избора. Эта легенда перекликается с легендой о том, что Буривой построил город Выборг в честь сына Словена Выбора. Есть легенда и о том, что город Выборг построен самим Гостомыслом в честь своего сына Выбора А археологические раскопки говорят о том, что Выборг был построен словенами вместе с племенами карела еще в начале
– В сотне старшего оставить?
– Не надо. За сотней я сам присмотрю…
Князь Годослав едва успел поставить своего коня в первый ряд, как увидел знак главного королевского герольда – пора начинать. И после согласного кивка Карла сделал отмашку рукой, и только после этого знака главный герольд королевства шевалье де Жерен провел своим длинным и тонким жезлом с лентами цветов королевского флага по воздуху, словно мечом разрезая пространство между поединщиками. Это была всем рыцарям хорошо известная команда, всегда применяемая на турнирах и в подобных поединках, которые тоже редкостью не были. Повинуясь указанию, младшие герольды сдернули ленточки перед конями поединщиков. И оба графа ударили шпорами в бока коней. Два металлических вихря, набирая все более и более высокую скорость, понеслись навстречу друг другу. Границы ристалища были размечены со знанием дела, и так, чтобы в самом центре, где сидел в седле король, кони поединщиков достигли самой высокой скорости, и здесь же должно было произойти столкновение. Но конь графа де Брюера оказался более легким на ногу, хотя конь графа Оливье казался более сильным. И столкновение рыцарей произошло чуть правее короля и князя Годослава. Металлический грохот и звон разрушил тишину, повисшую над толпой придворных. Оба копья, ударившись о щиты, сломались одновременно, и оба рыцаря успели еще сделать по поступательному движению левой рукой, пытаясь ударить друг друга щитами. Щиты столкнулись, но из седла не выпал никто. И движение продолжилось только благодаря инерции коней. Впрочем, узда каждого довольно быстро эту инерцию погасила, и кони развернулись, чтобы снова устремиться навстречу друг другу.
– Де Брюер выдержал первый удар, – сказал кто-то в толпе позади короля. – А в мечном бою он сильнее Оливье. Де Брюер победит…
Рыцари выхватили мечи. Годослав бросил на Карла короткий взгляд, и оказалось, что Карл на поединок не смотрит, но опустил глаза, и что-то шептал себе под нос. Наверное, молился. Понять, за кого он молится, было невозможно, как невозможно было спросить об этом короля, как невозможно было просто долго за Карлом наблюдать. Потому что схватка двух рыцарей была серьезной, и захватывающей, приковывающей к себе все внимание любого, кто когда-то держал в руках оружие. Чем граф де Брюер был сильнее графа Оливье, как мечник, князь Годослав не мог понять. На его взгляд, рыцари дрались на равных. Де Брюер, может быть, наносил более сильные удары, зато граф Оливье был быстрее, и его удары были более хитрыми и множественными. Сейчас вопрос встал в том, чей щит крепче. Воин, у которого рассыпался бы на щепы щит, сразу встал бы в невыгодное положение, поскольку отбивать мечом удары меча в то время не считалось правильным. Но, поскольку граф де Брюер бил сильнее, первым не выдержал щит графа Оливье. Деревянные доски, составляющие правильный круг, и закрепленные по краю ободом, а по центру умбоном, были просто проломлены посредине, и высыпались из креплений. Защищаться одни ободом было невозможно. Это одинаково понимали и граф Оливье, и граф де Брюер. Де Брюер громко и зычно хохотнул под шлемом, радуясь предстоящей победе, и поднял своего коня на дыбы, чтобы нанести завершающий удар сверху, вложив в него весь вес своего тела. Но Оливье не растерялся, и быстрым движением набросил обод щита на морду коня противника, и резко дернул. Конь испугался, шарахнулся в сторону, и граф де Брюер вылетел из седла, уронив свой щит.
– Оливье ударил коня! – сказал за спиной короля тот же голос, что предрекал де Брюеру победу в мечной схватке. – Маршал! Это нарушение правил!
Король посмотрел на Годослава, тоже ожидая решения маршала.
– Конь не получил увечий. Он только испугался, и сбросил всадника, – возразил князь. – Пусть кто-то попробует так же напугать моего коня… Ничего из этого не получится. Просто де Брюер плохо своего коня учил. И вот результат…
– Граф не будет учить своего коня. Его коня обучают конюхи, – сказал все тот же голос с откровенным высокомерием.
– А я своего коня учу сам… – спокойно ответил Годослав, – и потому он меня никогда не подведет. В отличие от коня графа де Брюера…
И повернулся лицом к ристалищу, не желая продолжать спор. Он даже не был знаком с человеком, который высказывал ему свои претензии, но понимал, что человек этот из окружения графа де Брюера. И специально говорит громко, чтобы его претензии услышал король, и вспомнил о своем отношении к графу де Брюеру.
Король тоже не возразил маршалу. И это было главным, и решающим фактором. И никто больше не посмел с маршалом спорить. А граф Оливье, получив преимущество конника над пешим рыцарем, своим преимуществом воспользоваться не пожелал. Пока де Брюер под тяжестью своих доспехов, да еще получив, вероятно, при падении сильны удар о землю, с трудом вставал на ноги, Оливье, перекинув ногу через шею коня, легко выпрыгнул из седла, и встал, держа меч двумя руками, между противником и его откатившимся в сторону щитом, к которому де Брюер было хотел направиться. Таким образом, граф Оливье предлагал продолжить поединок на равных условиях. Впрочем, равными они все равно не были. Меч де Брюера был намного шире и тяжелее меча Оливье, зато меч Оливье был длиннее, и имел более длинную рукоятку, за которую можно было держаться двумя руками. Не раздумывая долго, де Брюер нанес тяжелый удар в стремительном выпаде. Оливье просто сделал легкий шаг в сторону, и одновременно с этим своим движением легким ударом своего меча убрал на безопасное для себя расстояние лезвие меча противника. Удар пришелся в мерзлую землю, и в рукоятку, наверное, пошла отдача, потому что де Брюер перебросил меч в левую руку, а правую несколько раз быстро сжал и разжал. Но, едва меч противника вернулся в правую руку, Оливье нанес один за другим с десяток быстрых ударов, которые де Брюер с трудом отражал, быстро пятясь, и отступая к обрыву. Несколько мгновений противники стояли друг против друга, настороженные, как дикие хищные звери, каждый одинаково готовый и к защите, и к нападению. Де Брюер ударил снова, и опять бил, вкладывая в удар всю свою силу, стремясь одним ударом решить исход боя. Но Оливье таких ударов совершенно не боялся. Теперь он даже мечом защищаться не стал, а просто шагнул в сторону, и уже не стал ждать, когда у противника отдохнут руки, и повторил свою первую атаку, сделав
вторую более затяжной и еще более скоростной. Уже было ясно, что де Брюер значительно проигрывает в скорости не только удара, но и передвижения, и, что главное, в скорости соображения. Де Брюер отбивался испуганно и чуть-чуть истерично. Лицо его скрывал шлем с узкой щелью, и выражения этого лица видно не было, Но движения графа де Брюера показывали, что он растерял свою первичную уверенность, и уже просто боялся следующей такой же стремительной атаки. Свой очередной удар де Брюер нанес уже не сверху вниз, а поперек корпуса. Но граф Оливье и к такому удару оказался готов, и просто сделал короткий шаг назад. Однако он не отскочил, и шаг отступления оказался подготовительным шагом для новой атаки. Новая атака, как ни странно, была значительно быстрее двух предыдущих, и меч Оливье сначала срубил со шлема де Брюера украшающую его раскрытую металлическую ладонь, отчего сам шлем чуть-чуть своротился набок, и де Брюер потерял часть видимости, потом помял наплечник с богатой золотой насечкой. Казалось, графу Оливье в завершение этой атаки ничего не стоит нанести последний, завершающий удар, и закончить бой. Но Оливье этого удара не наносил, преследуя какую-то свою цель. Он только на какое-то мгновение остановился, видимо, переводя дыхание, потому что ни один человек не может такое длительное время наносить большое количество ударов не самым легким оружием. Но, переведя дыхание, тут же начал следующую атаку. В итоге нервы у де Брюера просто не выдержали. Он хотел жить, он был счастлив в этой жизни, и, отнимая жизни у других людей, не хотел расставаться со своей. Де Брюер вдруг резко развернулся, и бросился бежать от Оливье. Последнему ничего не стоило бы в момент разворота нанести решающий удар. Но шлем у Оливье сидел прямо, и решетчатое забрало позволяло ему контролировать окружающее, а шлем де Брюера покосился на голове, почти лишая того возможности видеть, куда он бежит. Де Брюер в панике просто забыл, где происходит схватка. Ему, боящемуся с детства высоты, хватило всего два длинных шага, чтобы сорваться с утеса. И крик падающего с большой высоты рыцаря долго еще доносился до ушей зрителей.– Божий суд свершился, ваше королевское величество, – сказал Годослав, повернувшись к Карлу. – Признаться, я не сомневался в результате. Не потому, что граф Оливье прекрасный воин, а потому, что не могу сомневаться в его слове. Он чист и честен.
– Де Брюер, должно быть, совершенно не верил в Бога, если решился на такой поединок, – сказал Карл со вздохом. – Впрочем, выбора ему не дали. Бедный де Брюер. Он был по своему неплохим человеком, но слишком любил то, что ему от Бога не было дано – власть. И это его сгубило, как губит многих.
– Бог знает, кому и сколько давать талантов, – неожиданно подал голос из первого ряда зрителей аббат Алкуин. – Наверняка и де Брюер слышал не однажды предупреждения от Господа. Но он не хотел им внимать. А Господь говорит всем ясно: «…слово Мое, которое исходит из уст Моих, – оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его»…
Воевода Славер так и ехал во главе первой сотни, когда неожиданно быстро вернулся Волынец. Наверное, его Ветер был достоин той славы, которой пользовался, и был так же быстр на ногу, как всадник был быстр на решения. В решительности Волынца Славер уже имел возможность убедиться. И решения молодой сотник принимал не просто быстрые, но правильные, что не менее важно. Хотя обычно правильность выбора определяется опытом. Но здесь какой-то природный дар заменял опыт.
– Твой Ветер летает быстрее ветра, – встретил воевода сотника.
Волынец круто развернул гарцующего коня.
– Я передал твои слова десятнику дружины кривичей. Гонца он, сказал, пошлет, хотя не знает еще, к кому. Князь Улеб вчера был внесен на погребальный костер. Восемь с лишним десятков лет утомили его, и он умер тихо, во сне, не успев никого назначить вместо себя, а наследников мужского пола у Улеба не было. Сыновья его, как один, давно головы сложили. И сейчас Кривичи думают, кого выбрать новым князем. Улеб для всех кривичей старшим был. А сейчас смоляне с полочанами [74] своего поставить хотят, изборские [75] о своем думают, хотя кандидата у них подходящего нет. Разве что из воевод кого выберут.
74
Смоляне – жители Смоленска. Полочане – жители Полоцка. Составляли одно Смоленско-Полоцкое княжество. Изборское княжество стояло особняком, и имело своего князя, хотя входило в союз кривичских племен. При этом никто из князей не считался главным в союзе.
75
Изборские – жители Изборска.
– В Плескове у кривичей тоже князь сидит… – напомнил Славер.
– Я спросил. Говорят, совсем мальчишка. Никто его не слушает, всерьез не берут. Плесковом старый Улеб, по сути, правил, как и Изборском.
– Похожая ситуация со словенами. Про Славен они тебя не спрашивали?
– Я даже из седла на спрыгнул. С ходу разговаривал. А они, нас заметив, хотели уже костер на вышке зажигать. Не знали, кто идет. Хозар опасаются. Те летом по границе большими бандами шалили. Но с моих слов успокоились, факел даже при мне затушили. Гонцов, тем не менее, пошлют. Но Славеном поинтересовались. Гонец из Славена в сопровождении десятка воев вчера еще мимо проскакал. Попросили поменять им коней. Своих коней, хороших, но уже уставших, оставили взамен. Взяли хуже, но свежих. Так торопились. Хотят Гостомысла предупредить, чтобы поторопился, если сможет.
– Тебя о чем спросили?
Волынец не мялся, отвечая на вопросы воеводы.
– Кто в Славена княжить теперь будет. Это всех, почему-то, интересует.
– Что ответил?
– Сказал, это не нашего ума дело. Князь Войномир далеко. Гостомысл далеко, и болен. Здравень шибко стар. Пока, думаю, что без князя будут, воеводой Первонегом обойдутся. А там думать будут. И вообще, это дело словен, а не варягов.
– Не то слегка сказал, но в чем-то ты и прав. Что еще спрашивали?
– Куда путь правим…
– И что на то ответил?
– Ты не предупредил, что сказывать. Сказал, что есть, но не до конца. К своему князю, к Войномиру, вытребованы. А где Войномир – пусть гадают. Я уже говорил им, что Войномир далеко. А что такое далеко, кто точно скажет?
Славер довольно подергал ус.
– Тоже правильно. Ни к чему лишние разговоры о том, куда полк движется, и по какой дороге пойдет. Пойдет, где захочет. Ничего кривичи не говорили, как у них с ляхами на границе?
– Про ляхов не говорили, сказали только, что князь Улеб только вернулся с войны в землях латгаллов [76] . Латгаллы собрали несколько полков на границе, и Улеб решил не дожидаться, когда они их крепостицы жечь начнут, и сам пошел на них. В их землю. Разбил и разогнал, да вот в дороге, говорят, приболел. А, вернувшись, и помер.
76
Латгаллы, предположительно, предки современных латышей.