Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде

Пашка попытался встать, сразу закружилась голова, однако оставаться в больнице совершенно не хотелось — палаты и даже коридор были переполнены ранеными, многие стонали, кричали, стоял запах лекарств, крови и … боли.

Они вместе с офицером спустился на лифте вниз и вышли в помещение похожее на приёмный покой. В нос ударил густой неприятный запах. Пашка приостановился от представшей ему картины — весь пол был устлан лежащими в рядок телами японских солдат. Некоторые не прикрыты, видны характерные раны на животе и… головы.

„Вот они традиции и ритуалы, во всей красе“!

— Да, да! На кремацию! — Кивнул капитан, вытянувшемуся с докладом рядовому. Оглянулся и, увидев Пашкин оцепенелый взгляд, решил пояснить:

— Эти солдаты решили добровольно уйти из жизни, у них мало было шансов, — голос его ничего не выражал, был профессионально сух.

Пашка, зажав нос, старательно отводя взгляд, двинулся к двери.

— Матрос, — остановил его капитан, протягивая коробочку с лекарством, — возьмите таблетки — примете, если опять станет плохо. Только сильно не злоупотребляйте — это может сказаться на ваших боевых качествах. Ваша машина стоит справа от выхода…, — капитан не договорил.

Стоящий на посту солдатик гаркнул, клацнув затвором винтовки — из бокового коридора нарисовался высокий человек европейской наружности — вытянутое лицо, тёмные волосы с проседью, бесцветные цепкие глаза. Держался он с достоинством, голубой медицинский халат сидел на его высокой фигуре как военная форма. При виде трупов он сохранил невозмутимость, лишь слегка приподнялась бровь, да губы брезгливо скривились. Зато выглянувшая из-за его спины, толстая чернокожая бабища, буквально выпирающая своими формами из такого же голубого халата, тихо ойкнула и стала судорожно сглатывать, словно при изжоге.

„А вот и доктор Хауз со свитой, — усмехнулся Пашка, с удивлением заметив, — по ходу военврач не соврал — вколол какой-то нехилый наркотик, и уже начинает переть“!

Самого же японского военврача при виде вошедших, словно подменили — Пашка видел, как офицер выпрямился, подтянулся, требования его звучали резко, отрывисто. От этого его английский (с японскими интонациями) резал слух:

— Обезболивающих, антисептиков! Или вы желаете, что бы мои солдаты всё взяли сами?

Пашка не стал дослушивать, поспешил на выход.

„Круто он с ними — оно и понятно, во как доктора рожи воротят. Коллеги, блин. С другой стороны гости незваные такой цирк устроили, что … радости — полные штаны“.

На улице он с удовольствием вдохнул свежего воздуха, подставив лицо прохладной мороси. Война в виде обстрелов и бомбардировок в этот район не докатилась, соответственно — ни гари, не пыли. И относительная тишина! Даже слышно, как шелестит под дождевой сыпью листва какого-то декоративного кустарника, густо растущего по периметру.

Свернув по рекомендации капитана направо, выйдя из-за угла больничного корпуса, обнаружил, что машины нету. Как-то не особо расстроился, просто не спеша прошёл вперёд дальше вдоль клумбы, озираясь — может парковку сменили?

„Уехали. Вещмешок и оружие в машине осталось. И чего дальше“?

К тихому шуршанию дождя добавилось что-то новое. Повернувшись на звук, он увидел торчащую из-за куста голову присевшего Савомото.

— Ты чего там…?

Сержант уже вскочил, выбегая на дорожку, суетливо застёгивая полугалифе, нахохлившийся, словно воробей в своём великоватом американском бронежилете.

— Да я там….

— Понятно! Минировал! — Ухмыльнулся Пашка, — а я думал ты уехал, бросил тут меня без оружия….

— Ой, — сержант хлопнул себя по лбу, и снова попёрся в кусты.

— Смотри на собственную мину не наступи!

Однако сержант дурашливость напарника не поддержал. Молча появился уже с охапкой оружия, завёрнутого в целлофан.

— А клеёнку где взял? Ты чего такой…?

— А — а — а, — сержант сделал неопределённый жест. Потом провёл по животу, — крутит.

— Говорил я тебе….

— Говорил, да вроде ж вкусно было. А я ещё и слив из сухпайка натрескался.

— А лекарства? Больница же….

— У наших нет ничего, а у американцев…, — он сплюнул, — не хотелось засранцем прослыть.

— Может я схожу….

— Нет, — отрезал сержант, — подождём. Водитель уехал, у него приказ. Но обещал сделать скоро ещё одну ходку.

— Подождём, — согласился Пашка, поёжившись — дождь слегка усилился, — надо где-то пересидеть. Только в больницу…, пожалуй ты прав, соваться нечего.

„Ещё заставят трупы таскать, а то и вообще помощником при сепуке поставят“, — его аж передёрнуло.

Поозиравшись, он увидел куцый рядок припаркованных у госпиталя автомобилей.

„Это личный транспорт персонала“, — догадался Пашка.

— Давай залезем в какую-нибудь машину.

— А откроем?

Пашка лишь фыркун, направляясь к парковке.

Первым в ряду стоял старенький „Фольксваген-Транспортер“.

— Нешто мы не оккупанты!

И не раздумывая, долбанул прикладом по боковому стеклу — осыпалось лишь наполовину. Засовывая руку в дырку, удивлённо воскликнул:

— Да она открытая стоит! Давай залазь!

Он быстро смахнул с сиденья россыпь калёнки и уселся на место водителя, пристраивая меж сидений оружие и вещмешок.

Дождь наконец разродился приличным ливнем, размываясь сплошной пеленой на лобовом стекле, забрызгивая салон через в дыру поспешного Пашкиного вандализма.

— Вовремя! Чёрт, а заливает, — Пашка оглянулся назад. Изогнувшись, потащил с заднего сиденья оставленную хозяином машины кожаную куртку и, приоткрыв дверь, перекинул её сверху на рамку. Торопливо расправил, так что бы закрыть похрустывающие неровные стеклянные края разбитого стекла. С первого раза закрыть дверь не удалось — сморщенные складки кожи мешали, пришлось хлопать с силой.

— Вот теперь можно отдохнуть, — сбив щелчком со штанин пару кубиков стекла, он задвигал регулировками сиденья, устраиваясь поудобнее, — люблю вот так в тепле, да уюте смотреть и слушать дождь. А знаешь Савомото, я бы чего-нибудь ещё и перекусил. У тебя там батончика шоколадного не завалялось?

— Нет, — вымучено улыбнулся сержант, — есть вот…

Порывшись в ранце, он протянул свёрток.

— Сухой паёк? — С сомнением покосился Пашка. Свой запас продуктов он случайно подмочил при установке мин. Потом осмотрев размокшие сухари, слипшиеся сухофрукты и полированный рис, просто всё выбросил.