Последний император
Шрифт:
Богатые подарки высокопоставленных особ республики не остались без внимания общественности. Президент, написав на красной карточке тушью: "Великому императору Сюаньтуну в дар от президента Китайской республики Ли Юаньхуна", преподнес восемь подарков: четыре сосуда с художественной эмалью, две штуки шелка и сатина, один занавес и свитки с парными надписями пожелания долголетия и счастливой судьбы. Его предшественник Сюй Шичан прислал в подарок двадцать тысяч юаней и множество дорогих вещей, включая двадцать восемь предметов из фарфора и роскошный китайский ковер с изображениями драконов и фениксов. Чжан Цзолинь, У Пэйфу, Чжан Сюнь, Цао Кунь и другие милитаристы и политические деятели также преподнесли деньги и подарки.
На церемонии бракосочетания
В те годы многие газеты выступали с серьезной критикой происходящего. Однако она не могла помешать необычайной радости князей и сановников и сдержать сторонников монархии, которые со всех концов страны стаями слетались в Пекин, привозя с собой свои и чужие деньги, антикварные изделия и прочие подарки. Однако главным были не эти подарки, а реакция общества. Даже для устроителей свадьбы она явилась несколько неожиданной, и они увидели в этом для себя весьма обнадеживающие перспективы.
Самым радостным событием, вдохновлявшим князей, сановников, старых и молодых приверженцев монархии, а также императорских наложниц, явился приход гостей из Посольского квартала. Впервые после Синьхайской революции в Запретном городе появились иностранные официальные лица, хотя они и прибыли в частном порядке.
В знак нашего внимания и благодарности иностранным гостям по предложению Джонстона во дворце Цяньцингун для них был специально организован банкет. Мне был подготовлен текст благодарственной речи на английском языке, и я по бумажке зачитал его гостям.
С первого же дня всех этих приготовлений я все время думал об одном: "У меня теперь есть императрица и наложница, есть семья. А что же изменилось?" И всякий раз отвечал себе: "Я повзрослел. И если бы не революция, уже наступило бы время моего собственного правления".
О жене, о семье я даже и не думал. Лишь когда императрица, закрытая большим куском красного сатина с вышитыми на нем драконами и фениксами, попадала в поле моего зрения, у меня появлялось любопытство и хотелось узнать, как она выглядит.
По традиции наша первая брачная ночь должна была проходить во дворце Куньнингун, в свадебной комнате размером не более десяти квадратных метров; в ней находился только кан, занимавший четверть комнаты. Кроме пола, все было красного цвета. Испив брачный бокал и съев так называемые "пампушки, приносящие детей и внуков", я вошел в эту темную красную комнату, и мне стало как-то не по себе. Императрица сидела на кане, опустив голову. Я огляделся и почувствовал, что перед глазами все красно: красный полог, красные подушки, красная одежда, красная юбка, красные цветы, красное лицо… все словно масса расплавленного красного воска. Я не знал, сесть мне или стоять. "Все-таки в палате Янсиньдянь лучше", — подумал я, открыл дверь и вышел.
Вернувшись в палату Янсиньдянь, я увидел вывешенный на стене список фамилий чиновников всех районов страны годов правления Сюаньтуна и снова подумал: "У меня теперь есть императрица и наложница. У меня есть семья. А что же изменилось?"
Какое настроение было у одиноко брошенной Вань Жун? О чем думает Вэнь Сю, которой нет еще и четырнадцати лет? Такие вопросы мне и в голову не приходили. Меня сверлила лишь одна мысль: "Если бы не революция, я начал бы править сам… Я должен возродить наследие предков"..
Внутренние столкновения
С тех пор как во дворце появился Джонстон, я становился все более трудным — так считали князья и сановники, которым приходилось вести со мной дела. Ко времени женитьбы мои мысли и поступки все более удивляли их, а поэтому беспокоили и пугали. Сегодня я приказывал Департаменту двора купить мне бриллиант стоимостью в 30 тысяч юаней, а назавтра устраивал разнос тому же Департаменту
двора за неумение вести дела, казнокрадство и расточительство. Утром я мог просить сановников проверить все антикварные предметы, надписи, картины и в тот же день доложить о результатах проверки, а после обеда, потребовав машину, отправлялся на загородную прогулку в Сяншань. Мне страшно надоели все эти придворные церемонии, надоели настолько, что я даже стал с неудовольствием ездить в желтом паланкине с золотым верхом. Я мог наказать евнухов за любую мелочь, малейшее непочтение ко мне, когда вздумается, отправлял их в административное бюро, приказывая избить палками, выгнать. Князей больше всего беспокоило непостоянство моих решений: то я твердо намеревался произвести реформу во дворце и упорядочить финансы, то объявлял, что покидаю Запретный город и отправляюсь учиться за границу. Целые дни они проводили в страхе и неведении.О моей поездке за границу некоторые князья начали думать еще раньше меня, пригласив иностранного учителя. После свадьбы я получил немало памяток и советов от сторонников монархии, в которых также высказывалась мысль о поездке за океан. Однако когда я сам заговаривал об этом, почти все были против. Среди доводов противников поездки чаще всего можно было услышать такой:
— Отъезд вашего величества из Запретного города будет равносилен отказу от "Льготных условий" республики. А стоит ли отказываться от них, если сама республика признает эти "Льготные условия"?
Будь то сторонники или противники моей поездки за океан, будь то совершенно утратившие надежду на возрождение наследия предков или по-прежнему ждущие этого — всем им не хотелось расставаться с "Льготными условиями". И хотя упоминавшаяся в них четырехмиллионная субсидия в год оказалась пустыми словами, сохранялась еще статья о незыблемости императорских титулов. Мое пребывание во дворце и сохранение малого двора, несомненно, имели важное значение для тех, кто еще верил в возрождение наследия предков, а для потерявших эту веру сохраняли чашку риса и хоть какое-то положение. Кроме почетных посмертных титулов, при жизни они могли освящать таблицы предков, писать эпитафии, и уже этого было достаточно.
Я же думал совсем иначе. С самого начала я не верил в вечное существование этих "Льготных условий". Я лучше, чем кто-либо другой, мог почувствовать всю шаткость своего положения. После того как началась новая гражданская война, когда Чжан Цзолинь потерпел поражение и отступил за Шаньхайгуань, Сюй Шичан сошел со сцены, а Ли Юаньхун вновь стал президентом, я почувствовал, что опасность резко усилилась. Меня беспокоило только одно — останусь ли я в живых при новой власти; судьба "Льготных условий" меня мало волновала. Но тут появилось сообщение о том, что некоторые члены Государственного совета предлагают аннулировать "Льготные условия". Даже если бы сложившееся положение и оставалось неизменным, кто осмелился бы предугадать в той политической чехарде и взаимной борьбе, какой милитарист окажется завтра на сцене, какой политический деятель будет формировать правительство. Теперь я уже понимал — особенно благодаря наставлениям Джонстона, — что все изменения политической власти страны обусловлены закулисными действиями великих держав. И естественно возникал вопрос: почему бы прямо не обратиться к иностранцам, вместо того чтобы ожидать соблюдения "Льготных условий" новыми властями республики? Будет ли время подумать, когда появится явно враждебная мне сила? Споря с князьями и сановниками, я обычно говорил:
— Мне не нужны никакие "Льготные условия". Я хочу, чтобы люди во всех странах знали, что у меня нет желания получать какие-либо привилегии от республики. Во всяком случае, это лучше, чем если сама республика аннулирует эти привилегии.
— Но ведь "Льготные условия" существуют и признаны всеми странами. Если республика откажется от них, европейские государства выступят в нашу защиту,
— Раз иностранцы помогут нам, так почему же вы не даете мне уехать за океан? Разве тогда они не будут помогать еще больше?