Последний император
Шрифт:
Следующий этап нашего плана предполагал тайный побег из Запретного города. Достаточно мне было выйти за пределы дворца и прибыть на территорию Посольского квартала, как ни князья, ни республиканские власти уже ничего не смогли бы поделать. Джонстон посоветовал нам установить сначала связь с дуайеном дипломатического корпуса голландским посланником Удендайком, с тем чтобы тот мог заранее подготовиться принять нас. Этот совет я получил от Джонстона в марте 1923 года — двенадцатого года республики. А еще за девять месяцев до этого он был противником моей поездки за океан. Я не знал ни того, почему он изменил свое мнение, ни того, о чем он договаривался с дипломатами из Посольского квартала. Благодаря его советам я обрел большую уверенность, и это меня вполне удовлетворяло. После того как Джонстон по моей просьбе познакомил дипломатов с моим намерением, я сам поговорил с Удендайком по телефону, а затем послал Пу Цзе посетить голландскую миссию, Удендайк в разговоре по телефону обещал мне помочь и лично договорился обо всем с Пу Цзе. Он не мог послать автомобиль непосредственно во дворец, машина должна была ждать у ворот Шэньумэнь. Самым трудным для меня
К 25 февраля оставался нерешенным лишь один вопрос: как выйти из ворот Шэньумэнь? В Запретном городе меня повсюду сопровождали мои личные евнухи, у входов во дворцы дежурили другие евнухи, вокруг дворцовых залов на часах стояла стража, а за воротами Шэньумэнь нес охрану дворца патруль республиканской армии. Я считал, что все проблемы можно было решить, поладив с личными евнухами и евнухами, дежурившими у входа во дворец. Однако планы мои были весьма несовершенны, а способ завоевать доверие евнухов сводился всего лишь к затрате некоторой суммы денег. Получив их, евнухи несказанно обрадовались и благодарили меня за милость, и я не мог и предположить, что за час до условленного времени один из них доложит обо всем Департаменту двора. Мы еще не успели выйти из палаты Янсиньдянь, как узнали, что отец отдал строжайшее распоряжение никого не впускать и не выпускать из ворот дворца. Так и остались мы с Пу Цзе, одураченные, в дворцовой палате Янсиньдянь.
Через некоторое время пришел мой отец, возбужденный и рассерженный.
— Я… Я… слышал, что ваше… ваше величество со… собирается уехать…
У него был такой панический вид, словно он во всем виноват.
Я не удержался и рассмеялся.
— Ничего подобного, — ответил я.
— Это нехорошо. Как же так…
— Не было ничего такого!
Мой отец с подозрением посмотрел на Пу Цзе, тот со страху опустил голову.
— Я не собираюсь уезжать! — твердил я.
Пробормотав еще несколько фраз, отец ушел, уведя с собой моего сообщника. Я позвал одного из близких мне евнухов и стал допытываться, кто проболтался. Мне страшно хотелось избить этого болтуна до полусмерти, однако я ничего не смог узнать.
С тех пор я стал ненавидеть высокие стены Запретного города.
— Тюрьма! Тюрьма! Тюрьма! — часто повторял я, стоя на горе Дуйсюшань и глядя на дворцовую стену. — Что республика со мной не в ладах, это еще понятно. Но совершенно непонятно, почему князья, сановники и Департамент двора тоже не могут поладить со мной. Я хотел убежать, чтобы возродить наследие моих предков. А ради чего вы держите меня здесь?..
На следующий день, увидев Джонстона, я излил ему свое недовольство. Он постарался успокоить меня, посоветовав временно обо всем этом не думать, смотреть на вещи более реально и сначала провести реорганизацию Запретного города.
— Вновь прибывший Чжэн Сяосюй — человек очень энергичный, — сказал он. — Чжэн — человек многообещающий по своим намерениям; неплохо бы послушать, что он думает по поводу реформы.
У меня вновь затеплилась надежда. Раз нельзя возродить наследие предков за пределами Запретного города, придется начать с наведения порядка внутри дворца. Я был весьма доволен предложением Джонстона. Тогда я не мог и подумать, что позднее, упоминая в своей книге об этом побеге, Джонстон писал, что не имел к нему никакого отношения и даже был его противником.
Роспуск евнухов
Внешне в Запретном городе царило полное спокойствие. Но внутри его творилось что-то невообразимое. С детских лет я постоянно слышал, что во дворце происходят кражи, пожары и даже убийства, не говоря уж об азартных играх и курении опиума. Воровство достигло такой степени, что, например, не успела еще закончиться церемония моей свадьбы, как все жемчужины и яшмовые украшения короны императрицы были подменены фальшивыми.
От наставников я узнал, что сокровища цинского двора пользовались мировой известностью. Одни только антикварные изделия, каллиграфические надписи и картины изумляли своим количеством и стоимостью. Драгоценности, которые сотни лет собирались императорами и князьями двух династий — Мин и Цин, большей частью хранились во дворце, кроме тех, что дважды, в 1860 и 1900 годах, были вывезены иностранными солдатами. Большинство этих вещей не было описано и никем не проверялось; поэтому, сколько их утрачено, никто не знал. Этим воспользовались различные проходимцы. Фактически происходил самый настоящий грабеж. Грабили все без исключения. Каждый, кто имел возможность стащить, тащил без зазрения совести. Крали по-разному. Одни взламывали замки и крали потихоньку, другие пользовались легальными методами и крали средь бела дня. Евнухи больше использовали первый способ, в то время как служащие Департамента двора и сановники прибегали к последнему. Они закладывали вещи, продавали их открыто, брали "для оценки" или выпрашивали себе в качестве подарка. Способ же, которым действовали я и Пу Цзе, когда один дарил, а другой принимал подарки, был наиболее совершенным. Конечно, тогда у меня таких мыслей не было. Я был лишь обеспокоен тем, что меня обкрадывают другие.
Когда мне исполнилось шестнадцать лет, однажды из простого любопытства я попросил евнуха открыть хранилище возле дворца Цзяньфугун. Ворота хранилища были опечатаны и по крайней мере несколько десятков лет не открывались. Я увидел, что помещение до потолка сплошь заставлено большими ящиками, на которых были наклеены ярлыки, датированные годами правления Цзяцина. Что находилось внутри, сказать никто не мог. Я велел евнухам открыть один из них. В ящике оказались свитки надписей и картин и необычайно изящные антикварные изделия из нефрита. Позднее выяснилось, что это были драгоценности, которые
больше всего любил сам император Цяньлун. После его смерти император Цзяцин приказал опечатать все эти драгоценности и заполнил ими множество хранилищ, расположенных вдоль дворца Цзяньфугун. В одних хранилищах находилась исключительно ритуальная утварь, в других — только фарфор, в третьих — знаменитые картины. В хранилище за палатой Янсиньдянь я обнаружил множество очень интересных коробочек со ста драгоценностями. Говорят, что они тоже принадлежали императору Цяньлуну. Эти коробочки из сандалового дерева напоминали обычный ящик стола. В открытом виде они походили на маленькую лестницу, каждая ступень которой состояла из нескольких десятков ячеек. В каждой ячейке находилась какая-нибудь драгоценность. Например, маленькая вазочка из сунского фаянса; Четверокнижие размером в полтора вершка, написанное рукой известного каллиграфа-переписчика; великолепно выгравированный шар из слоновой кости; грецкий орех с вырезанным на нем текстом древней сказки; несколько арбузных семечек со стихами и рисунками на них; древняя египетская монета и т. д. Другая коробочка хранила в себе картины, золото, яшмовые, бронзовые и фарфоровые изделия, а также изделия из слоновой кости и т. д. Одних только малых коробочек насчитывалось несколько сот видов, а больших — не одна тысяча. Еще имелся специально сделанный из сандалового дерева маленький столик для кана со множеством секретных ящичков, в каждом из которых лежала драгоценность. Его я не видел, однако все обнаруженные мною коробочки (около 40 — 50 штук) перенес в палату Янсиньдянь. Какими же богатствами я в конечном счете располагал? Я взял то, что увидел, а сколько еще не видел? Как поступить с теми драгоценностями, которые заполнили целые хранилища, целые дворы? Сколько их украдено? Что сделать, чтобы приостановить грабежи?Джонстон как-то сказал мне, что на улице Дианьмэнь, где он живет, открылось много новых антикварных магазинов. Часть их принадлежит евнухам, часть — чиновникам Департамента двора или их родственникам. Позднее другие наставники также высказались за необходимость принять меры ограждения и пресечения воровства. В конце концов я решил устроить инвентаризацию, что привело к еще большим беспокойствам.
Прежде всего кражи участились. Кто-то сорвал замок с дверей хранилища возле дворца Юйцингун, кто-то открыл заднее окно дворца Цяньцингун. Словом, чем дальше, тем хуже. Исчез только что купленный мною большой бриллиант. Императорские наложницы приказали допросить евнухов, ответственных за эти хранилища, а если понадобится, подвергнуть пытке. Однако ни пытки, ни обещания щедрых наград не возымели действия. Более того, едва началась инвентаризация хранилища дворца Цзяньфугун, как в ночь на 27 июня внезапный пожар уничтожил все дотла.
Говорят, что первыми пожар обнаружили пожарные команды итальянской миссии. Когда пожарные подъехали к воротам Запретного города и стали звонить, стража у ворот еще ничего не знала. Пожар тушили всю ночь. Тем не менее большой участок около дворца Цзяньфугун, включавший множество дворцовых помещений, превратился в груды пепла. Именно в этих помещениях хранилось больше всего драгоценностей. Сколько вещей погибло во время этого пожара, остается загадкой и по сей день. В наспех составленном списке, который потом опубликовал Департамент двора, было сказано, что сгорело и испорчено 2665 золотых Будд, 1157 свитков надписей и картин, 435 антикварных изделий, несколько десятков тысяч древних книг. Кто знает, чем руководствовался Департамент двора, составляя подобный список.
Во время тушения пожара по всему дворцу сновали китайцы, иностранцы, служащие Запретного города и просто городские жители. С какой целью, кроме тушения огня, нужно было спешить, догадаться нетрудно. Тем не менее Запретный город всем выразил благодарность. Помимо чая и сладостей, которыми угостили тушивших пожар, Департамент двора выдал полицейским и пожарным отрядам 60 тысяч юаней "наградных".
Чтобы иметь представление о размерах причиненного пожаром убытка, стоит рассказать о том, что было сделано с кучей мусора, оставшегося после пожара и его "тушения". В то время я подыскивал место для строительства теннисного корта. В теннис меня научил играть Джонстон, утверждавший, что вся английская знать играет в эту игру. Пожар как раз и сделал такую площадку. Я приказал Департаменту двора быстро расчистить ее. В кучах золы нельзя было найти оставшейся картины, древнего фарфора, однако расплавленного золота, серебра, меди, олова осталось немало. Департамент двора пригласил представителей всех ювелирных магазинов Пекина, и один из этих магазинов за 500 тысяч юаней купил право на вывоз этой золы, из которой впоследствии было получено свыше 17 тысяч лянов золота. Остатки золы Департамент двора велел собрать в льняные мешки и раздать своим служащим. Позднее один чиновник рассказывал мне, что его дядя преподнес ламаистскому монастырю Юнхэгун и храму Болиньсы по два золотых алтаря, имевших в диаметре и в высоте около одного чи, они были сделаны из металла, сохранившегося в этих мешках с золой.
Истинную причину пожара, как и реальный ущерб от него, выяснить не удалось. Я подозревал, что был совершен поджог. Через несколько дней в одном из помещений Восточного двора, около палаты Янсиньдянь, загорелось окно. К счастью, пожар был обнаружен сразу и смоченный керосином комок ваты не успел разгореться. Мои подозрения усилились. Я решил, что существуют люди, которые не только устраивают пожары, чтобы скрыть свои преступления, но и замышляют убить меня.
Кражи и поджоги были реальностью, и мои наставники не скрывали их от меня. Что же касается предполагаемого моего убийства, то, возможно, это явилось просто результатом большого нервного перенапряжения. Стала проявляться моя чрезмерная подозрительность. По законам цинского двора ежедневно император, как бы он ни спешил, должен был прочесть страницу из "Наставлений предков" (они весь год лежали в спальне императора). Тогда я особенно восхищался "Предписаниями, эдиктами и декретами императора Юнчжэна". Императоры Юнчжэн и Канси советовали своим потомкам никому не доверять, особенно евнухам.