Последний Инженер

Укороченное тело Белого повалилось на Дюка, тот замешкался, спихивая с себя труп, и Карага моментально схватился за кость экзоскелета, выступавшую над голенью Дюка, сжал ее и смял.

Вцепившись, он уже не собирался отпускать и упорно тянул на себя, как аллигатор тянет добычу под воду. Облепленный кровавыми хлопьями и обгоревший, он старался как можно сильнее сплестись изуродованным телом с телом молча сопротивляющегося Дюка.

Он держался, несмотря на удары, смертельным эхом отдававшиеся в виске, несмотря на то, что недавно сросшаяся переносица снова превратилась в крошево, а на плечах плясал сам дьявол.

Почему-то очень хотелось принять душ. Карага никак не мог отвязаться от этой мысли, и она сбивала его, не давала сосредоточиться.

Смутно осознавая, что стоит только отвлечься, и Дюк, напрягавший все силы, вывернется и добьет его из разрядника, Карага пытался облепить его со всех сторон.

Некоторое время оба, тяжело дыша, пребывали в стазисе, хотя по цементному полу разошлись трещины от усилий Дюка, пальцами выискивающего хоть малейшую опору.

Потом клубок почти распался, потому что Дюк вдруг перестал сопротивляться и выхватил нож. Карага, обрадовавшись послаблению, моментально подмял его под себя и почти с наслаждением подставил горло под удар лезвия.

Нож распластал кожу и мышцы, уткнулся в тугие витые стержни горла – и произошло с ним то же самое, что с ножом Караги, которым Эвил пытался перерубить руку Кенни.

Широкое лезвие затупилось. Дюк разжал пальцы и уронил нож. Забрало его шлема заплыло алым маревом. Кровь Караги залила ему шею, намочила волосы.

– Поговорим, капитан! – попытался прокричать Карага, но забулькал и задохнулся.

Он сам себя не услышал. Что-то приближалось с ревом и треском, как охваченный пламенем вагон метро.

Огонь погас. Одежда на Караге свернулась и задубела. Ему стало тесно в собственной обгорелой коже, а Дюк наконец отер рукой забрало, отбросил Карагу в сторону, изловчился и вскочил на ноги.

Теперь он снова мог стрелять, не опасаясь, что «Шустрила» захватит на тот свет кусок его самого.

Правую руку Дюк убрал за спину, а левую опустил, и Карага, подняв голову, увидел черный внимательный зрачок дула.

Не оставалось ни мгновения, чтобы остановить его. Снова вспыхнуло розовое рассеянное излучение, но почему-то поднялось оно вертикально вверх, как стебель диковинного цветка.

Дюк замер, с удивлением глядя, как Спираль пожирает заряд «Шустрилы». Карага умудрился сесть и тоже уставился вверх. С верхушки Спирали на них опускалась гигантская медуза. Прозрачная и черно-синяя, она обросла бахромой молний, пульсировала белыми ослепительными внутренностями.

Розовый свет растворялся в ней, как капля крови растворяется в воде.

Медуза падала.

Она падала с огромной высоты, и ни Дюку, ни Караге некуда было от нее деваться.

Глава 8

– Ну все! – весело прокричал Карага, с трудом ворочая языком. – Все, капитан! Теперь мое время!

Вертикаль, Спираль и Космина – три близнеца, символы давно ушедшей эпохи. Мятно-зеленое излучение Вертикали погасло, красные всполохи Космины давно перегорели, но синее, сильное поле Спирали бушевало вовсю, и Карага был уверен, что оно сделает с ним то же, что сделала Вертикаль, – наполнит все батареи, обновит и перезапустит все системы и придаст сокрушительной, хоть и кратковременной силы.

Именно на это он надеялся, идя сюда, и поэтому радовался выбранному Ледчеком месту встречи.

Вертикаль пала жертвой силы, которой сама же и одарила. Если Спираль окажется такой же щедрой, то Карага превратит капитана Ледчека в мясной фарш с добавками из гнутого металлолома его же экзоскелета.

Спираль завершала цикл. Нахлебавшись энергии из разрядника, завершала его не тихим ламповым светом, а целой бурей.

Карага даже руки раскинул, как будто встречал на берегу освежающую морскую волну.

Он ожидал поддержки.

Дюк стоял напротив, глаза его блестели, как белое стекло, шлем лопнул, волосы встали дыбом. Он вспыхнул сразу и в нескольких местах, смахивая на елку, обмотанную гирляндой. Кости экзоскелета засверкали серебром. Весь в иглах, весь в паутинах микроразрядов, с пересохшими и лопнувшими губами, он с трудом двинулся вперед, закрываясь от вихревых потоков, одной рукой взялся за плечо Караги, другой – за его ремень и потащил прочь, сгибаясь и пошатываясь.

Эти минуты запомнились Дюку ощущением полной и звенящей пустоты. Чувствовал он себя, как железная кастрюля в микроволновой печи. У кастрюли не бывает ни рук, ни ног, и у Дюка не было, было только ощущение высосанного до дна объемного нутра.

Продвигался вперед он неведомым способом и сам удивлялся – как так получается?

Шел и конца-края не видел с цепи сорвавшемуся полю Спирали и, когда вывалился за его пределы и попал в полнейшую тишину и черноту, испугался, что провалился в небытие и тут обязательно потеряет свою ношу, потому что в небытие каждый должен быть строго один…

Только долгие минуты спустя он снова обрел способность видеть и различил волнистую линию крон затемненного парка, белеющие осколки строений и темную полосу дороги.

Тишина оставалась прежней. Дюк сел на ступеньку и принялся хлопать по ушам ладонями. Руки его оказались вымазаны в крови, и непонятно было, чья это кровь.

– Я оглох, – неуверенно пробормотал он и услышал себя. – А, нет, не оглох.

Ему казалось, что Спираль разнесла все к черту, но вокруг все осталось нетронутым, и не было слышно ни звука.

– Эй, – отдышавшись, позвал он, – эй, меха.

Карага лежал ничком. Спина его дымилась, плечи подергивались.

Дюк на секунду задумался. Что было такого в Инженере, что ради него Карага изуродовал и подставил своего товарища и готов был погибнуть сам?

Неожиданно мысль свернула в сторону: меха обвиняли в гибели посетителей бара «Попугай», но не они были причиной. Может, и теракты свалили на них по каким-то особо ценным внутренним соображениям, а на самом деле не было в них никакого меха-участия?