Последний из могикан

– Всякий след имеет конец, и всякое несчастие служит уроком! — возразил разведчик. — Вот, заверните ее в эту индейскую одежду. Спрячьте всю ее маленькую фигурку, а то в пустыне не найдется другой такой ножки — она выдаст ее. Укутайте ее со всех сторон. Ну, теперь возьмите ее на руки и идите за мной.

Дункан поспешно исполнял все его приказания, и не успел тот кончить своих слов, как он поднял на руки Алису и пошел вслед за разведчиком к выходу по устроенной самой природой галерее. Когда они подошли к маленькой берестяной двери, голоса за нею показали им, что там собрались друзья и родные больной, терпеливо ожидавшие позволения войти в пещеру.

– Если я открою рот, чтобы заговорить, — прошептал Соколиный Глаз, — мой английский язык покажет плутам, что среди них находится враг. Вы должны поговорить с ними на вашем наречии, майор. Скажите, что мы заперли злого духа в пещере, а женщину несем в леса, чтобы поискать там целебных кореньев. Пустите в дело всю вашу хитрость.

Дверь приотворилась, как будто кто-то прислушивался снаружи к тому, что делалось внутри, и разведчику пришлось прекратить свои наставления. Яростный рев прогнал подслушивавшего, и разведчик, смело распахнув дверь, вышел из пещеры, продолжая разыгрывать роль медведя. Дункан шел за ним по пятам и вскоре очутился в центре группы встревоженных родственников и друзей больной.

Толпа отшатнулась немного, уступив дорогу отцу и, по-видимому, мужу больной.

– Прогнал брат мой злого духа? — спросил отец. — Кто это на руках у него?

– Твое дитя, — торжественно ответил Дункан.— Злой дух вышел из нее, он заперт в горах. Я отнесу женщину на некоторое расстояние, чтобы укрепить ее на случай других припадков. Она будет в вигваме воина, когда взойдет солнце.

Когда отец перевел слова чужеземца на гуронский язык, сдержанный шепот среди дикарей выразил удовольствие, вызванное этим известием. Сам вождь сделал Дункану знак идти дальше и проговорил громким, твердым голосом, с величественным жестом:

– Иди... Я мужчина и пойду в горы, чтобы сразиться с злым духом.

Хейворд с радостью повиновался и уже прошел мимо маленькой группы, когда его поразили эти слова.

– Разве мой брат сошел с ума, — воскликнул он, — что так говорит? Он встретится с злым духом, и тот войдет в него! А может быть, брат мой выгонит злого духа и он помчится за дочерью моего брата в леса! Нет, пусть дети мои ждут у пещеры и, если покажется дух, бьют его дубинами. Он хитер и укроется в горах, когда увидит, сколько людей готово сразиться с ним.

Это странное предложение возымело желанное действие. Вместо того чтобы войти в пещеру, муж и отец больной вынули томагавки и стали у входа, готовые излить свой гнев на воображаемого мучителя больной. Женщины и дети наломали ветвей и набрали камней для той же цели. Мнимые колдуны воспользовались этой минутой, чтобы исчезнуть.

Соколиный Глаз хотя и решился воспользоваться предрассудками индейцев, знал, что умнейшие из вождей не разделяют их, а относятся к ним только терпимо. Знал он и цену времени в подобных случаях. Как бы ни обманывали себя индейцы и как бы их самообман ни помогал его планам, достаточно было малейшего повода для подозрения, запавшего в душу хитрого индейца, чтобы предприятие оказалось роковым. Поэтому он пошел тропинкой, по которой менее всего можно было ожидать преследования, и обошел поселение, не входя в него. Вдали, при свете костров, видны были еще воины, переходившие от хижины к хижине. Но дети уже бросили свои игры, и ночная тишина понемногу начинала заглушать шум и возбуждение хлопотливого и полного событий вечера.

Алиса ожила под влиянием свежего воздуха, и так как ей изменили физические силы, а не умственные способности, то не потребовалось объяснять все случившееся.

– Дайте я попробую идти сама, — сказала она, краснея оттого, что не могла раньше покинуть объятий Дункана. — Мне, право, лучше.

– Нет, Алиса, вы еще слишком слабы.

Девушка старалась освободиться, и Хейворд был принужден расстаться со своей драгоценной ношей. Человек, принявший на себя личину медведя, конечно не испытывал восхитительных ощущений влюбленного, несущего свою любимую на руках; может быть, ему было неизвестно и чувство невинного стыда, охватившего дрожавшую Алису. Когда он очутился на приличном расстоянии от хижины, он остановился и заговорил о предмете, который знал в совершенстве.

– Эта дорога приведет вас к ручью, — сказал он. — Идите по его левому берегу, пока не дойдете до водопада. Поднимитесь на холм направо, и вы увидите огни другого племени. Подите туда и просите защиты. Если это настоящие делавары, то вы будете в безопасности. Бежать далеко невозможно. Гуроны догонят нас и завладеют нашими скальпами, прежде чем мы сделаем десяток миль. Ступайте!

– А вы? — с удивлением спросил Хейворд. — Ведь мы же не расстаемся с вами?

– Гуроны держат в плену гордость делаваров: последний отпрыск могикан в их власти. Если бы они взяли ваш скальп, майор, за каждый его волосок пало бы по плуту, как я обещал, вам, но если к столбу поведут молодого сагамора, то индейцы увидят, как может умирать человек белого цвета, друг могикан.

Дункан, нисколько не обиженный решительным предпочтением жителя лесов Ункасу, продолжал убеждать его отказаться от такого отчаянного предприятия. Ему помогала Алиса; она присоединила свою просьбу к просьбам Хейворда, умоляя разведчика отказаться от намерения, представлявшего столько опасностей и так мало надежды на успех. Все их красноречие было напрасно. Разведчик слушал их нетерпеливо и закончил разговор тоном, который сейчас же заставил замолчать Алису и доказал Хейворду, как бесполезны будут все дальнейшие возражения.

– Я слыхал, — сказал он, — что в молодости бывает чувство, привязывающее мужчину к женщине больше, чем отца к сыну. Может быть. Вот вы рисковали жизнью и всем, что дорого вам, чтоб освободить милую девушку, и я думаю, что подобное же чувство лежит и в основе вашего поступка. Что касается меня, то я учил юношу обращаться с ружьем, и он щедро заплатил мне за это. Я сражался рядом с ним во многих кровавых схватках, и пока я слышал треск его ружья с одной стороны и треск ружья сагамора с другой, я знал, что сзади меня нет врага. Зимой и летом, ночью и днем бродили мы вместе по пустыне, ели из одной посуды. Один из нас спал, пока караулил другой. И прежде чем сказать, что Ункаса повели на муки, а я был вблизи... Раньше чем юноша погибнет из-за отсутствия друга, верность исчезнет на земле, и оленебой станет безвредным, как свисток певца.

Дункан выпустил руку разведчика. Тот повернулся и пошел твердыми шагами назад, к хижинам гуронов. Хейворд и Алиса, печальные, несмотря на счастье свидания, несколько времени смотрели ему вслед, потом пошли к отдаленному селению делаваров.

Глава XXVI

Несмотря на полную решимость выполнить свое намерение, Соколиный Глаз отлично понимал предстоящие ему затруднения и опасности. По возвращении в лагерь он напряг все силы своего острого ума, чтобы придумать, как обмануть бдительность и подозрительность врагов. Магуа и колдун, конечно, стали бы первыми жертвами, которые он принес бы ради своей личной безопасности, если бы разведчик не считал подобного поступка совершенно недостойным белого человека. Поэтому он отправился прямо к центру стана, надеясь на прочность веревок, которыми он перевязал индейца.

Шаги его становились все решительнее по мepe того, как он подходил к жилищам, а от его бдительного взора не ускользал ни один признак враждебных или дружеских намерений индейцев. Впереди других стояла маленькая хижина; казалось, она была брошена наполовину готовой, не приспособленной для жизни в ней. Однако сквозь щели проникал слабый свет, показывая, что хижина, хотя и недостроенная, обитаема. Разведчик направился туда, как осторожный генерал, который знакомится с авангардом вражеской армии, прежде чем произвести атаку.