Последний контакт 3

— Вы знаете, Дмитрий, результатом был полный ноль, — Володин возвышался над койкой Павленко, чувствуя свое превосходство. Голос его звучал мягко, тембр был выбран загодя. Дмитрий даже не сомневался, что и эту речь, и этот тембр, а, скорее всего, и выражение лица Володин несколько раз репетировал перед зеркалом у себя в каюте. Его голос, словно тягучий горчичный мед, медленно лился из его рта, растворяясь в окружающей среде, словно в горячем чае. Такая манера речи, по-видимому, должна была раздражать Дмитрия еще сильнее. Важность собственных слов и ничтожность слушателя Володин подчеркивал равнодушным разглядыванием собственных отполированных ногтей. — Ничего эта фраза не шифрует, — продолжал тянуть он, — не несет никакой иной смысловой нагрузки, кроме той, что в нее вложил репликант. Что сказал, то и имел в виду. Вернее, что ему велели сказать, то он и сказал.

На издевательскую тираду Володина Дмитрий ответил молчанием, он даже не соизволил встать с кровати. Если хотят, пусть судят его по законам военного времени. Во всяком случае, на суде он сможет защищаться, сможет открыто доносить до всего высшего офицерского состава свои доводы, свои мысли и мотивы. И тогда уже им придется выносить свои суждения, а командиру — окончательный приговор. Офицерам и командиру Кольскому решать его судьбу, а не этому ничтожеству Володину. Пусть он покуражится пока, пусть сейчас попотеет, попыжится, пытаясь вывести на эмоцию своего недруга. Сам Павленко не даст повода этому карьеристу Володину лишний раз поглумиться над собой. Он будет молчать, смотреть в никуда и улыбаться. Улыбка врага всегда раздражает. И да, в том, что они с Володиным именно враги, Павленко уже не сомневался.

Покуражившись вдоволь, но так и не получив морального удовлетворения от визита, Володин спешно покинул каюту Павленко, бросив напоследок:

— Суд над вами состоится через два дня. В праве на адвоката вам отказано, так что потрудитесь на досуге самостоятельно избрать линию своей защиты.

Из этой маленькой и бессмысленной дуэли они оба вышли ни с чем. Павленко так и остался узником собственной совести и закона, а Володин остался один на один со своей желчью — упрямый арестант почему-то отказался на нее реагировать. Он вообще ничего не сказал в свое оправдание — каков подлец этот Павленко, каков нахал!

Дмитрий улыбнулся, вспомнив выражение лица Володина. Простая ухмылка, а как больно можно отхлестать ею оппонента…

Впрочем, визит командира БЧ-4 вскоре забылся, и Дмитрий вновь принялся размышлять над ситуацией, в которой оказался. Над линией защиты ему думать не хотелось. Тут и без того все было очевидно — засудят и пикнуть не дадут. Был четкий приказ капитана: не применять ЧСДС без особой необходимости. Приказ этот Павленко нарушил. Какая теперь разница, зачем и почему? Доказать кому бы то ни было, что он видел большой шар, или, как его называл Роман, «Юкко», было невозможно. Стало быть, и все вытекающие из этого факта выводы и следствия, подстегнувшие Павленко к преступлению, не имели никакого веса.

Вместо предстоящего суда Дмитрий думал о другом. Он все время прокручивал в голове это странное послание Романа: «Ключ не в нас, сестренка, ключ в твоей борьбе». Поначалу он был уверен в том, что в этой фразе действительно что-то зашифровано. Что-то очень и очень важное. Чем еще могли быть эти слова, если не кодом или шифром?

И потом, неужели Валерия Мирская была настолько тупой, что решила вот так, запросто, открытым текстом слать на Землю рецепт победы над могущественной и воинственной космической расой? Разумеется, думал Павленко, она зашифровала свое послание, иначе и быть не могло.

Слова же Володина насчет того, что ничего в этой фразе зашифровано не было, выбили из-под ног Павленко почву. Как??? Ну как же он мог так опростоволоситься? Ладно, этот бедный, убогий репликант ­– Роман действительно верил в эту фразу, верил, что она и есть ключ к успеху землян в борьбе с ваэррами. Но он-то, он! Он, офицер Павленко, как мог так просчитаться?! Нет, Дмитрий определенно не мог оправдать ничем свою слепую веру в репликанта. Мысли его путались, скакали от одной темы к другой, смешивались в голове в единый салат из фактов, небылиц, снов, бреда и абсурда, что творились вокруг. Сейчас он вновь думал о Касаткиной и о том, насколько сильно ее вера в Романа повлияла на его решения.

Так и не придя к какому-то однозначному выводу, он решил посмотреть на ситуацию глазами репликанта. Тут все казалось предельно ясным: Роман действительно был искренен в своих потугах спасти человечество и исполнить последнюю волю матери. Проблема была в том, что к тому моменту, когда Мирская диктовала ему эту фразу, она сама, скорее всего, была уже не в себе. Роман не был человеком, а репликантам не дано понимать людей. Куда там? Зачастую даже люди друг друга не понимают, а порой и не хотят понимать. Оттого на планете постоянно бушуют конфликты. Роману сколько — два, три года от роду? По людским меркам он еще ребенок, а об этом почему-то все забывают. Понятное дело, их смущает его вид двадцатилетнего молодого атлета, его коммуникативные навыки и когнитивные функции. Хотя и то, и другое было вшито в него извне — попросту говоря, Роман был биологическим роботом и делал все, на что был запрограммирован. Плюс ко всему, не стоило забывать, что какое-то время он прожил в очень странном физическом состоянии. Дмитрия передернуло от одной только мысли о том, как выглядел Роман, будучи разобранным на органы и системы. Выслушав рассказ репликанта (у них было время побеседовать сразу после передачи сообщения по ЧСДС), Дмитрий так и не смог до конца поверить в то, что ваэрры имели техническую возможность провернуть ТАКОЕ с живым, полиорганным, полиморфным биологическим существом. Разобрать, а потом еще и собрать его обратно. Это какими же… (тут Дмитрий запнулся, ругаться не хотелось даже мысленно)…больными надо быть, чтобы заниматься такими вещами? И если все, что поведал Роман, правда, то как можно винить его в чем-то после всего им пережитого? Да любой бы на его месте чокнулся. С другой стороны, репликанты изначально создавались лишенными высшей психической функции (ВПФ). Они были лишены тех участков коры головного мозга, которые у простых людей за нее отвечали.

За последнюю мысль Павленко вдруг зацепился. Он еще и сам не понимал, что именно, но было в ней что-то такое, что могло помочь распутать этот клубок противоречий. Нужно было разложить все по полочкам, упорядочить ворох разрозненной информации в его голове — иначе ее просто разорвет на куски.

«Итак, — начал размышлять он, — Валерия Мирская, единственная выжившая из экипажа „Марка-10“, оказывается на инопланетном крейсере „Юкко“. Там она общается с ИИ ваэрров. Не с самими ваэррами, а с их компьютером. Все аватары — болванки для управления крейсером — были в тот момент без чувств. Следовательно, у „Юкко“ не было прямой связи с родной планетой. Крейсер ваэрров был поврежден электромагнитным импульсом после взрыва груза „Марка-10“, нашего корабля».

Пока Дмитрию все казалось логичным. И он продолжил размышления.

«Получается, единственным дееспособным организмом на „Юкко“ оказалась земная девушка — Валерия Мирская. ИИ „Юкко“ предлагает ей сотрудничество: он поможет ей выжить, оживив для нее разобранного на части репликанта, а взамен она поможет ему восстановить энергосистему корабля и связь с родной планетой».

Вот тут Дмитрий начал упускать нить. Казалось бы, окажись на месте Мирской он, все было бы проще пареной репы, поскольку единственный победный ход при таком раскладе — это ничего не делать. Ну да, в таком случае Мирской пришлось бы несладко, возможно, даже потребовалось бы пожертвовать собой. Но Валерия все знала, она была в курсе того, кто такие ваэрры, понимала их план, их цели. Она осознавала, что они рвутся к Земле, где устроят массовый геноцид человечества. И оснований не верить в это у Мирской не было — к несчастью, ей пришлось на собственной шкуре ощутить всю мощь психологического давления ваэрров на психику людей. И тем не менее Мирская, зная весь расклад, зная планы инопланетян относительно Земли, идет с ними на сделку.

Павленко с силой сжал руками голову. Что-то не вязалось во всей этой истории, что-то он упустил. Почему Мирская предала свой мир? Неужели простой животный страх за свою жизнь всему виной? Она так сильно боялась умереть на чужом звездолете, что решила обменять свою жизнь на жизни всех людей в Солнечной системе? Разумеется, такой вариант исключать было нельзя, но Павленко был уверен, что это слишком простое объяснение для такого странного выбора Мирской. Не могла она так поступить. Почему? Да шут его знает! Не могла, и все. Она была русской! А русские своих не бросают.

«Нет в нас подлости, нет в нас мелочности, — думал Павленко. — И напротив, есть в нашем культурном коде что-то нездоровое, что-то странное, что-то, что заставляет нас геройствовать и жертвовать собой пачками».

Была тому в истории масса примеров. А Валерия, ко всему прочему, она же еще и медик, космический медик. Суровая женщина, опытный врач, космонавт — столько положительных характеристик. Она не побоялась отправиться на утлой лачуге (только так Павленко мог охарактеризовать старенький рудовоз класса «Марк») в самый дальний за всю историю коммерческих полетов рейс. Она пережила несколько лет гибернации. Она пережила аварию на «Марке», пережила несколько кошмарных дней на «Осирисе». Она потеряла всех своих друзей! И после всего этого она взяла и испугалась смерти в одиночестве? После всего, что она пережила, она вот так запросто предает свой биологический вид?