Последний Лель
Шрифт:
— Зайдите ко мне… на минуту?..
— Я… не знаю…
— Дороги?.. — ухмыльнулась женщина.
— Нет, ваше имя не знаю…
— Хорошо!..
Женщина сняла быстро с глаз вуалетку, и из-под шляпы выбился снежный, серебряный локон, еле заметно вьющийся струйкой на плечи.
— Вы седая?..
— Нет, поседела!.. Хотите знать теперь, как старуху зовут?..
— Хочу, — говорит Зайчик с дрожью, — очень хочу…
— У меня очень кухарочье имя… Меня зовут…
— Клаша! — Зайчик радостно вскрикнул…
— Клаша… да, милый, Клаша…
Женщина подцепила опять его под руку, они было прошли уж мимо усача в синей ливрее, почтительно нахмурившего бровь, но у самой дверки подъемника Зайчик уставился воспаленными глазами на усача и сказал тихо женщине, — прыгали у ней в глазах огоньки!
— Странный у вас швейцар!.. По-моему, он ненастоящий!..
Женщина хихикнула и заправила под шляпу выбившуюся прядь.
— По-моему, он… выдуманный!
— Нет-нет, милый, он… из Рязанской губернии! — сказала строго женщина. — А впрочем, может быть, вы и правы — теперь ведь очень много ненастоящих людей!..
Зайчик взглянул в упор на лукаво-смеющееся лицо женщины и вдруг дернулся с места, выскочил на подъезд и во весь дух побежал на другую сторону улицы, держась за фуражку…
В уличной сутолоке, в безумной гоньбе извозчиков, лихачей, автомобилей, трамваев Зайчик легко мог попасть под колесо, но он, хотя и находился в полубреду, близком к тому, какой бывал у него некогда в детстве в лунатные ночи, потому-то, должно быть, был достаточно легок и увертлив, чтобы не поломать себе обо что-нибудь шею…
Пробежал он так три или четыре квартала и остановился на изогнутом через грязную реку мосту.
Глядит он… словно впервые их видит… глядит на бронзовых, лосных, будто окаченных ливнем коней: вздыбились они на граните, вот так и хочут, кажется Зайчику, подмять его под себя чугунным копытом.
«Творится со мной что-то неладное, — думает сам про себя Зайчик, — а впрочем… теперь на все наплевать… главное — как ведь похожа!.. Видится, значит!»
Зайчик оперся на мостовые перила и загляделся в грязную воду.
«Если буду тонуть, то хорошо бы все же в чистой воде, — думает Зайчик… — а впрочем, да… она ведь это, наверно, намекала на водку: в ковшике, говорит, молодой хозяин, утонешь! В кумке!..»
Уперся Зайчик в одну точку на воде и повис на перилах…
По воде бегут не спеша масляные кружки, ветерок чуть охватит жирную поверхность едва уследимой рябью, течет, как в сказке, мертвая вода в гранитных берегах и со дна не кажет лица: ни плотица серебряной чешуей не блеснет, играя с подругой на солнце, ни букаражка не пустит пузырь, ни тинки у берега никакой не видать, а вода тянет к себе, шепчет еле различимым в грохоте шепотком, и мост вздрагивает, когда пронесется по нему грузовик, будто хочет сбросить Зайчика в воду…
«Господи!» — Зайчик припал к перилам и закрылся рукой…
— Лелик!.. Коленька!.. Как и откуда? — услыхал вдруг Зайчик над ухом радостный голос. — Ты что это тут?
Зайчик нехотя обернулся, перед ним
стоял веселый, вечно смеющийся, длинноволосый приятель, которому всегда удивлялся Иван Палыч, заглядывая в Зайчиков портсигар с приятелевым потретом на крышке, когда тот угощал его папиросой, тянул к нему руки и уже целовал его губы и щеки.— Здравствуй, здравствуй!.. Какой молодчина!
Смотрит Зайчик, что приятель самый что ни на есть настоящий, пришел в себя и тоже бросился к нему и стал его целовать…
— Дорогой мой, я очень спешу… проводи меня на Рижский вокзал.
— Спешишь?.. Да что же ты как пень торчал на мосту?
— Я, видишь ли, заблудился… и очень устал…
— Переутомился… да это, брат, все… а вид у тебя хоть куда!.. Казенный хлеб, видно, в пользу!
— Здоровый?! Скажи, ничего?..
— Говорю, хоть куда — боевой!.. Только глаза… А ну покажи, вчера перебрал!..
— Да нет, я пью аккуратно… Так ты проводишь меня?..
— Вот еще, Лелик!.. Конечно… Извозчик! Извозчик!.. На Рижский…
Тпрукнул усатый лихач, Зайчик с приятелем вспрыгнули на подножку пролетки и покатили.
— Я, милый, заблудился, словно в темном лесу!..
— Ну-ну, рассказывай как?
— Да никак надоело!..
— Пишешь?..
— Куда тут!..
— Это от лени, ты больно ленив!..
— Полно, милый… Не хочется сейчас об этом и говорить… Вот что, скоро будет конец?..
— Конец?.. Немцу насыпим и… баста!..
— Не верится что-то…
— Да и нам тоже… не очень!..
— Вот видишь?!
— Могу только сказать: скоро, Лелик мой, скоро!
— Только б скорее, а на остальное все наплевать!
— А родина?
— Родина?.. Родина!.. — Зайчик просветлел и схватил приятеля за руку. — Разве родину можно отнять?
— Немец придет и отнимет…
— У нас немец в болотах потонет, помнишь, как в сказках!..
— Нет, Лелик, техника! Это не сказка… а впрочем, я с тобою согласен: мы теперь между Аникой и Иванушкой-дурачком!..
— Вот-вот… Только б скорее!..
— Видно, тебя проморило… Что же ты скачешь, заедем ко мне, отдохни…
— Нет-нет, не могу… Мне трудно тебе рассказать почему, но не могу!..
— Верно, опять что-нибудь с чертями неладно? Чудак-человек!
— Не поверишь! Лучше уж я промолчу… Что это, Рижский?.. Ты заплати, у меня ни полушки!..
Приятель ссадил Зайчика у вокзала, поцеловал его крепко в самые губы и сказал лихачу:
— Обратно!..
Зайчик достал портсигар из кармана, помахал им на прощанье, а приятель, поднявшись с сиденья, еще раз крикнул ему:
— Береги, это счастливый подарок!..
Зайчик улыбнулся и стал расспрашивать носильщика, где стоит последний очередной эшелон на позицию… Носильщик показал на ворота, куда въезжают ломовики, за шлагбаум: вдалеке у товарных пакгаузов дымил паровоз, а за ним тянулась (казалось, ей нет и конца) длинная лента товарных вагонов, доносились оттуда громкие крики, песни и свист и заливистые переборы тальянки…