Последний мятеж

– Это правда, Коля, про другие миры, про иные реальности? Или это у вас такая легенда для… дураков?

– Валентин Сергеевич, вы тоже будете устраивать проверку? Сначала меня, потом Вар-ка, потом сравните наши показания? Мне показалось, что кое-кто из ваших людей может работать лучше любого детектора лжи. Я не прав?

– Послушайте, молодой человек… э-э… Коля, твой приятель сидит за стенкой и все прекрасно слышит. В отличие от тебя, он обладает способностью… э-э… влиять на собеседника, на его восприятие. А у меня… у меня осталась только способность дышать и… усваивать пищу.

– Тем не менее мне кажется, что вы здесь главный и, наверное, только вы можете объяснить, что здесь происходит. Наши сказки, похоже, никому не интересны, но нас почему-то не убили, а привели к вам. Зачем? Для опытов? Как источник генетического материала?

– Какого материала?! Генетического? Это что же… Это в вашем… в твоем мире получило развитие?!

– Генетика? Конечно, получила. Правда не сразу. Но я, к сожалению, в этом почти дуб.

– Ну-ну, забавно… Значит, говоришь, в твоем мире коммунисты и фашисты так и остались врагами? И национал-социалистическая партия была разгромлена и уничтожена?

– Ну да, в послевоенной Германии лет двадцать шли судебные процессы над активистами.

– А потом рухнул и Советский Союз?

– Рухнул, как миленький! И никто не заступился!

– Невозможно представить, просто невозможно! Все эти секретари обкомов, горкомов – за решеткой, с лопатами, с тачками… Или им сразу давали «вышку»?

– Видите ли, Валентин Сергеевич… Мне бы очень хотелось сказать, что вся наша партийная верхушка получила высшую меру, а остальные отбывают сроки. Но это, к сожалению, не так. Компартию даже не запретили, хотя попытки предпринимались. С другой стороны, у нас советская власть продержалась чуть больше семидесяти лет, и люди… В общем, вторая гражданская война не состоялась. Если хотите, я расскажу, как это все было.

– Да-да, конечно, но… потом. Понимаешь, Коля, в последние годы меня не покидает ощущение, что в любой момент я могу умереть. Просто остановится сердце – и все. А у меня дела.

– И мы вам нужны для одного из этих дел? Простите за резкость, Валентин Сергеевич, но больше «втемную» я ничего делать не буду! Хоть убейте! Хватит с меня полусотни трупов! Что там за баржа? Почему ее хотели взорвать? Откуда там столько костей? Это что, кладбище?!

– Там уже кости? Да… А раньше… Запах чувствовался за много километров, и находиться рядом…

– Что это за баржа, в конце концов?!

– Спокойно, Коля! Ты видел одну? Тогда ты не понял самого главного…

– Чего я не понял? Зачем перебили саперов?!

– Коля, Николай… Васильевич (правильно?), таких нефтеналивных барж там, в старом русле, двадцать две. И еще столько же мелких судов. Целый речной флот. И все под завязку.

– Так это…

– Да, Коля. Их погрузили в трюмы живыми. Заварили люки и отправили караван вниз по течению. Воды тогда еще хватало. А что, у вас такого не было?

– Н-не знаю… Если только Бакинский этап… в войну… Но это слишком. Разум отказывает.

– Сколько там было?

– Двести тысяч, кажется…

– У нас меньше. Думаю, не намного, но меньше. Во всяком случае, в этом караване.

– Так он… не один?!

– ЗДЕСЬ один. Почему ты так удивляешься, Коля? Ты ведь говорил, что полжизни прожил при советской власти? Мне правильно передали?

– Правильно…

– А вот что действительно непонятно и удивительно, так это ЗАЧЕМ комфашам понадобилось взрывать баржи. Ты, кажется, что-то в этом понимаешь?

– Во взрывах? Больше теоретически… Судя по количеству тротила, от баржи должна была остаться просто воронка.

– Та-а-ак… Похоже на зачистку следов. Но зачем?! Или все-таки… Тебе знакомо слово «перестройка»?

– Ну… да… Только здесь, наверное, это может быть что угодно.

– А у вас?

– У нас… Как бы это сформулировать? Ага, этим термином обозначили начало демонтажа советской власти и Советского Союза – вот так! И еще: на язык просится слово «гласность» – они обычно употреблялись в паре.

– Это что такое?

– Я бы это расшифровал как снятие некоторых запретов на распространение информации. Не всех, конечно.

– Так, Коля! Это очень важно. Мне нужно подумать. Тут где-то должен быть стул, если не унесли… Посиди немного.

Минут двадцать, наверное, Николай молча слушал журчание воды, прежде чем прозвучал следующий вопрос:

– Здесь может быть нефть?

– Нефть?! Быть – где?

– Здесь, в этом районе.

– Н-не знаю… Я же не нефтяник. Да и район у вас тут, по сути, закрытый – обнажений почти нет… Кое-что я, конечно, видел мельком… В основном, кажется, осадочные… И рельеф… Наверное, может – почему бы и нет?

– А как получают информацию об этом?

– Ну, как… Бурят скважину, пока фонтан не ударит. Обычно они глубокие… Но сначала производят предварительную оценку, разведку территории. Методов всяких много, в основном, геофизика. Я уж и забыл почти все – не моя специальность.

– Для чего может понадобиться скважина в десяток-другой метров?

– Ну, не знаю… Может быть, чтобы получить керн – такую колонку, столбик горных пород с глубины, если нигде на поверхности они не выходят. Или чтобы опустить в дырку приборы и изучить свойства этих пород. Мало ли зачем… Есть способ сейсморазведки: в скважине взрывают небольшой заряд и фиксируют сейсмические волны – как бы просвечивают землю на глубину. Только таких скважин, кажется, должно быть несколько. Не специалист я, извините.

– Во-от оно что! Ларчик-то просто открывался!

Старик, кажется, опять собрался погрузиться в размышления, но Николая это никак не устраивало.

– Валентин Сергеевич, а МНЕ вы чего-нибудь объяснить не хотите? Просто из вежливости, а?

– Вежливость тут ни при чем. В этом году некому идти с детьми, а времени осталось мало. Если ты согласишься, то тебе придется что-то объяснить.

– Идти с детьми?! Куда и зачем?

– На границу. Отправлять их в… Царство Небесное!

– Значит, так, Коля: ты еще молодой, а информация – это жизнь. Причем не только твоя. Ты можешь сразу отказаться, и тогда, может быть, будешь жить довольно долго. Часть твоего потомства может оказаться жизнеспособной и даже здоровой – нам нельзя упускать такой шанс!

Другой вариант: ты соглашаешься, как ты говоришь, «втемную». Тогда ты должен будешь оказаться в нужное время в нужном месте. Как – не твоя забота. Прилетит вертолет, ты молча подпишешь бумаги, сфотографируешься на память, попрощаешься с детьми и… свободен.

– В каком смысле?

– В прямом: можешь сразу сдаться комфашам, а можешь попытаться вернуться сюда. Шансов не много, конечно, но они есть.

– А что я буду делать у комфашей? Может, они меня сразу и пристрелят?

– Вряд ли. Им нужна информация о нас. По крайней мере, раньше всегда была нужна. Теперь уж и не знаю… Ты им сразу все расскажешь. Все, что знаешь.