Последний наказ

— Всё хорошо, госпожа моя. Мы в надёжном месте.

Больная слабо улыбнулась.

— Где оно, то надёжное место?

Тоже верно. Где теперь на Руси надёжное место?

Ратибор проснулся сразу, мгновенно вынырнув из омута сна. Сторожкое чувство опасности никогда его ещё не подводило. Медленно, бесшумно вытянул меч, откинул доху, которой укрывался. В кромешной тьме слышалось громкое сопение, зыбко качались тени. Ближняя тень наплывала, призрачно блеснула сталь. Реакция тела была мгновенной. Витязь рывком откатился в сторону и вскочил, без замаха сунув в тень мечом. Утробный рёв, грохот падающего тела и отчаянный вопль хозяйки — всё слилось в один звук. Витязь прыгнул вперёд и косо, наотмашь полоснул по второй тени. Снова вопль и падение тела. Ратибор шагнул вбок, к едва угадывавшемуся во мраке зеву печи, нашарил горшок с томящимися углями и швырнул его на пол. Горшок раскололся с грохотом, багровая россыпь углей брызнула в разные стороны, вспыхнула расстеленная для спанья солома.

— А-а-а!!! — визжала хозяйка. Витязь сунул в огонь лучину, затоптал горящую солому и угли. Огляделся.

На полу валялся зверовидный «братец», рядом с ним — тяжёлая охотничья рогатина. А в углу корчился в агонии Боброк, судорожно сжимая длинный топор. Понятно… Убийство и ограбление, только и всего. Или не только?

— А-и-и!!! — заходилась хозяйка. Разноголосо заревели проснувшиеся дети.

— Цыть! — рявкнул Ратибор — Конец татьбе один, поняла?

…

Серко и Игреня, уже осёдланные, фыркали, перебирая ногами — застоялись, бедняги. Ратибор хмуро, сосредоточенно поправлял сбрую хозяйской лошади, запряжённой в сани. Хозяйка, не смея даже просить, тихонько выла.

На душе у витязя было очень гадко. Конечно, убийство спящего гостя, тем более больной женщины — поступок настолько тяжкий, что тати ещё легко отделались. Попади они в руки княжьего суда, конец их был бы много страшнее. Но перед глазами у Ратибора стояли глаза пятерых ребятишек.

— Вышатич, не надо — княгиня встала рядом, зябко запахиваясь в меховой плащ — Ребятишек пожалей…

— У татар тоже, поди, детишки имеются — что нам с того?! — не выдержал витязь. Задело за больное.

— Верни им животину, Вышатич — негромко, но твёрдо попросила молодая женщина.

Ратибор внимательно посмотрел на неё. Не отлежалась толком, ветром шатает…

— Не можно тебе ехать верхом, госпожа моя. Занедужишь опять, что делать будем?

— Верхом поедем. Верни лошадь. Я сказала.

Да, голос слабый. Но вот глаза…

— Как скажешь, госпожа моя — неожиданно для себя сдался Ратибор.

— Спасибо тебе, Ратибор Вышатич…

— Да разве тебе меня благодарить, Лада моя?

Огонь в печи опять угасал, и тьма, колыхаясь, обступала двоих. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу.

— Ну вот и всё… — молодая княгиня чуть улыбнулась.

Витязь понял. Помолчал. Надо правильно сказать. Сейчас надо очень правильно сказать. Витязь вдруг остро позавидовал учёному человеку Кириллу Синице — небось у того бы нужные слова сами с языка слетели, и не задумался.

— Нет, госпожа моя. Я князю слово дал, что буде даже мёртвый, а доставлю тебя в Новагород живой и невредимой.

— Нет, Вышатич — снова чуть улыбнулась княгиня — кабы дальше жить мне, не решилась бы я…

"На блуд сей" — докончил Ратибор про себя. Как саднит сердце… Вдова — горькое слово.

— Не торопись умереть, госпожа моя… Лада — витязь смотрел ей в глаза, но огонь уже совсем угас, и вместо глаз он видел теперь лишь огромные тени. — Это врагам надобно, чтобы не было русского духа на Руси. А нам, русским людям, надобно жить наперекор им. Наперекор всему. В тебе плоть его. Жива и жить будет.

— А ежели меня, как Агафью Владимирскую?…

— Нет! Не будет того — неколебимо ответил Ратибор, и голос не дрогнул.

Она чуть приподнялась.

— Так мыслишь?

— Не мыслю — уверен.

Они чуть заметно улыбнулась. Витязь тоже чуть улыбнулся.

— Вставай, госпожа моя. На одном коне быстро не поскачешь, так что надобно нам выходить уже.

…

— … Держится пока Торжок, уж две седмицы, почитай, держится. Да только ежели не поможет Господин Великий Новгород своему граду подданному, то недолго уже продлится осада.

Купец нервничал, то и дело поправляя шапку, без нужды дёргая вожжи. Ратибор ехал рядом, поглядывая на сидящую в розвальнях княгиню. Хорошо, что попался им обоз. Серко бы совсем выдохся.

После выхода на Селигерский торный путь ночное передвижение потеряло всякий смысл. К Новгороду спешно уходили санные обозы, встречных же не было вовсе. Все понимали: Торжок — последняя преграда на пути татарских орд к Новгороду. Если он падёт… Нет, не так. Теперь уже нет сомнений — как только он падёт…

Снег уже не скрипел под полозьями, а влажно шуршал, то и дело выбрасывая снежно-водянистые брызги. Надо же, весна… Неужели прожили эту страшную зиму?

Обоз растянулся, и купец притормозил. Спрыгнул, бегло проверил сбрую. Витязь тоже спешился, размять ноги. Обвёл глазами округу. На взгорке, неподалёку от дороги торчал здоровенный, потемневший от непогоды крест.

— Что сие за знак?

— Это-то? — купец вновь запрыгнул в сани — Игнач крест это, такое прозванье. Н-но, снулая! — дёрнул вожжи, и розвальни покатили, забрызгали талой жижей.

Ратибор не стал более спрашивать — что да зачем. Крест и крест. Игнач так Игнач. Мало ли крестов на Руси ныне?

Вялая, сумрачная мысль ещё не покинула отяжелевшую, будто с похмелья, голову, а опытный глаз витязя уже уловил движение. Ратибор всмотрелся. Так и есть — пара коней скачет, а всадник только один.

Гулко ухнуло сердце. Вестник. И Ратибор уже знал, угадал, какая это весть.

— Э-эй, люди русские! — всадник притормозил коней, тяжко поводивших боками, Слез, поправил подпругу, сам тяжело дыша — Всё. Нету больше города Торжка.

Обозники обступили вестника, молча и страшно.

— Позавчера пал Торжок. Никого не пощадили поганые, сделали на месте славного града пусто.

Всадник отдышался, оглаживал коней.