Последний обоз

— Не слишком хорошо. Мне кажется, мы сильно забрали в Истоки, но на окрестности Истова Хребта это не похоже, да и ручьёв что-то не слышно. Самое время снимать порты и надевать их наизнанку да задом наперёд.

Торвин смерила лесовика недобрым взглядом.

— Зуй. С подобными лесными байками — в возок, к Добрыне. Можешь ты по-человечески сказать, в каком уделе мы сейчас находимся?

— Это не Марь. На Мари я и с закрытыми глазами не заблукаю. Может, мы какой-то ракшасьей волей попали в лесной коридор?

— Ясно. В возок, к Добрыне. Вам, тормалам, без баек — как без пряников, это я уже поняла.

Дядька Зуй обиженно примолк и отошёл к возку, а Торвин, выбрав место чуть почище, скомандовала остановку и подозвала к себе Нарока. Тот подъехал с таким дурацким выражением счастья на лице, что Торвин сразу поняла: парень не в себе, и чтобы услышать от него хоть что-нибудь путное, следует задавать только самые простые вопросы.

— Как по-твоему, где закат? — спросила она для начала.

Нарок уверенно показал рукой направление.

— Ага, — пустилась рассуждать вслух Торвин, — Тогда получается, что полночь должна быть вот там. Но мох на деревьях указывает совсем другое, да и вот тот муравейник… Как думаешь, могли мы незаметно сделать круг и пойти в противоположную сторону?

Нарок пожал плечами.

— Тут же не видно ни зги, и Око за тучами. Могли, наверное.

— Посмотрим-ка, — и Торвин расправила на колене карту, — Если бы мы с таким же достойным зубатки усердием ломились в противоположную сторону, то уже давно пересекли бы Торговую тропу выше Оленей горки. Но этого почему-то не произошло. На Истов Хребет мы тоже не поднимались, и болота вокруг не видно. Из этого следует, что мы покинули Марь, но каким-то хитрым образом в Истоки не попали. Между тем незаметно выйти из вот этого треугольника между Истовым Хребтом, Мариным болотом и Торговой тропой — выше человеческих сил. Какие есть предложения? Кроме тормальских, в стиле "снимать портки и бегать".

— Ну, — чуть нахмурившись, проговорил Нарок, — Можно, например, продолжать идти вперёд, пока не выйдем к какому-нибудь обозначенному на карте ориентиру.

— Как мы можем быть уверены, что движемся именно по прямой, а не ходим кругами?

— Вешки ставить…

Торвин недовольно помотала головой. Похоже, юнец не осознаёт, что в таком густом подлеске можно пройти в двух шагах от вешки и не заметить её.

— Или идти назад по своим следам, — вяло предложил Нарок.

— Я тоже об этом думаю. В самом худшем случае снова завалимся ночевать на Ёлкину горку.

И, спрятав карту в седельную сумку, Торвин развернула коня.

— Куда мы, Лебёдушка? — удивлённо воскликнул Добрыня, — В другую же сторону шли?

— Моё имя Торвин Валькйоутсен, — холодно произнесла Торвин, — Жаль что ты, Хивэ-миэс*, не в состоянии этого запомнить. Мы возвращаемся.

Добрыня занервничал, заёрзал на облучке.

— Но назад никак нельзя!

— Почему вдруг?

— Да потому, что нет там дороги назад! Говорю тебе добром: идём дальше, как шли, всё будет хорошо.

— Вперёд мы уже шли, мне не понравилось. Погуляли — и хватит, едем обратно, к уважаемой Ёлке, пироги есть.

— Нельзя! — замотал головой Добрыня, — Ход на Еловую горку нам больше не откроется, только выплутаемся неизвестно куда!

— Глупости, — отрезала Торвин, — Разворачивай колымагу.

Вдруг разлепил губы молчавший всё это время дядька Зуй:

— Я полагаю, Добрыня дело говорит. В лесном коридоре следует идти туда, куда он ведёт, а не метаться, как тараканы по горшку.

Брови Торвин свирепо сдвинулись, к щекам бросилась кровь.

— Так! Зуй, ты с обозом своей волей шёл, и дальше можешь катиться, куда твои глаза глядят. А вот этого старого козла мне приказано живым и невредимым доставить к Нерским воротам до начала хляби. И, клянусь Небесной Коровой, я это сделаю, даже если мне придётся связать его и волочить силком!

Нарок с Омелой испуганно переглянулись. Похоже, столь скорое расставание не входило в их планы.

— Ну так и доставляй, как знаешь! — возмущённо воскликнул Добрыня и принялся разворачивать возок.

Очень скоро выяснилось, что Добрыня с Зуем были правы: обратный след обрывался, словно возок, двое конных и трое пеших возникли посреди леса из ниоткуда. Торвин отдала Тууле Нароку и принялась тропить напролом через кусты, однако знакомое еловое редколесье так и не появилось. Несколько раз Торвин меняла направление, пыталась возвращаться на уже пройденные места, но лес точно смеялся над нею, выводя ко всё новым неразведанным уголкам и надёжно пряча следы. Казалось, будто кусты смыкают и сплетают между собой ветви прямо за хвостом Нарокова коня.

— Что, Добрынь, ты хоть сам-то знаешь, куда нас занесло? — тихо, тайком от Торвин, спросил Зуй у торговца.

— Теперь уже нет, — ответил тот, — Ты к этой козе не лезь, пусть сама потыркается, глядишь, научится старших уважать.

— Эк тебя задело… Ты что, готов ночевать рядом с нежитью, лишь бы поморийской дуре нос утереть?

— Нежить — это уж её трудности. Пускай помашет сабелькой, коли ума нету.

— Как стемнеет, трудности будут у нас всех. Или ты заговорённый? Потом, имей виду: хлябь близко. Я-то всяко домой попаду, а вот ты не к змеелюдам ли в гости собрался?

— А ты откуда про нежить знаешь? — подозрительно прищурился Добрыня, — Вроде, когда Ёлка мне про своего Свита рассказывала, все уж спали.

— Все да не все. Мы с Торвин договорились тайком караулить: я до полночи, она — после. И вишь ты — не зря. Чуйка на беду у этой белозорой работает как надо.

— И что, ты так прям и рассказал ей всё, что слышал, про Ёлкина мертвяка?

— Рассказал.

— И поверила?

— Изругала пьянью. Однако жопой чует, что дело неладно и оставаться в лесу нельзя, вот и машет всё утро топором, как наскипидаренная. Для тебя, между прочим, старается.

— А я ей чем могу помочь? Она наших с тобой слов не слушает, мы для неё — суеверные лапотники. Может, хоть нежить вгонит ей ума. По-родственному, так сказать.

Если для Торвин день прошёл в бесконечном поединке с лесом, то для Нарока это был целый день беззаботного, ничем не заслуженного счастья. Омела шла рядом и развлекала его рассказами о своём лесном житье-бытье, а он слушал и ловил себя на том, что порой даже не понимает слов, а просто любуется её голосом, словно пением дивной птицы. Когда же приходила очередь идти в голову обоза и браться за топор, заинтересованный взгляд Омелы заставлял его работать споро и радостно, не чувствуя усталости. Время летело незаметно, и он был весьма удивлён, вдруг услышав, что Торвин командует привал.