Последний обоз

— Ловко, брат! Чего ты такого этой чуде наплёл?

— Да ничего особенного, — ответил Вольник, с улыбкой косясь в сторону девушек, — Поздоровался и сказал, что мы ей не враги.

— А где ж ты выучился так гладко блекотать по-ракшасьи?

Этот вопрос заставил Вольника слегка смутиться, однако попутчики обступили его со всех сторон и требовательно ждали ответа.

— В кабаке, — уставившись себе под ноги, тихо сказал он, — Ракшасы туда часто захаживают, и к Бодуну, и на Хмельную горку.

— Ишь ты, — удивился дядька Зуй, — Оказывается, и от кабака польза бывает…

Подбодрённый его словами, Вольник тут же ляпнул:

— Ракшасы, вообще-то, нормальные ребята, не дурнее приоградцев. И выпить умеют. Главное — за карты с ними не садись, в миг разденут до подштанников.

— Во, видал? — заметил Добрыня кисло, — А ты говоришь: польза. Только и есть пользы, что молодняк по этим кабакам дуростей друг от друга набирается.

Дядька Зуй насмешливо прищурил глаз.

— По-твоему, умнее вышло бы, пошинкуй нас всех ракшасья баба в капусту? Ракшасы, конечно, нелюдь, но если мы хотим ходить через их земли, рано или поздно придётся как-то с ними договариваться. И хорошо если за чарочкой, а не в поле.

— Я с ракшаснёй никогда дел не имел, — хмуро отозвался Добрыня, — И начинать не собираюсь. По моему мнению, с ними может быть только один разговор: два вершка стали в глотку.

Дядька Зуй сразу оставил шутливый тон.

— Экий ты, Добрыня, смелый из-за чужих спин. А давай-ка лучше послушаем, что скажут патрульные. Это ведь им в случае чего лезть в драку, пока ты ныкаешься по кустам.

— Никаких указаний вести переговоры с ракшасами я не имею, — строго ответила Торвин, — Зато имею чёткие предписания избегать встреч с ними, а при нападении — любыми средствами защищать от них вверенный мне обоз.

— Так что ж получается, зря парень между вами встрял?

— Нет, не зря. Всем нам следует благодарить Вольника, потому что без его вмешательства вряд ли удалось бы разойтись с ракшицей без потерь. Но в следующий раз предупреждай, прежде чем кидаться мне под копьё.

Последние слова были обращены, понятное дело, к Вольнику. Он с беспечной улыбкой пожал плечами:

— Да некогда там было предупреждать.

Тут Добрыня кинул в него скомканной рубахой и сварливо сказал:

— Оденься, позорник. Будет уже перед девками голым пузом отсвечивать. И вообще, ехать отсюда надо по добру-поздорову, а не лясы точить. Вдруг ракшица вернётся, да не одна?

Торвин коротко кивнула, сделала Нароку знак сменить её в хвосте обоза и легкой рысью двинулась вперёд.

Войдя в Торм, на ночлег устраивались уже в полной темноте, прямо посреди тропы. Кроме торговцев, по ней мало кто ездит даже днём, а другого чистого места под стоянку среди кустов ещё поди поищи.

Когда закончили с ужином, Добрыня уселся выкурить трубочку перед сном. Он невольно залюбовался мирной картиной вокруг: чуть дымил костерок, комарьё нежно звенело над ухом, Каравай на обочине у кустов хрустел засохшей травой. Патрульные лошади, привязанные к возку, жевали овёс из торб. Девушки коротали вечер за пряжей. Зуй привычными движениями, почти не глядя, правил нож, а Торвин, придвинувшись поближе к огню, подтачивала ушко стрелы. Её молодой напарник старательно возил щёткой по бокам своего коня. "А ничего, вроде, хороший паренёк, — с удовольствием наблюдая за ним, подумал Добрыня, — Сразу видно, что дельный народ эти загридинцы, сродни нам, тормалам. Не то что поморийцы беззаконные. Про Белую Лебедь, правда, дурного не скажу, но разве могут у нормального человека быть вот такие вот волосы цвета старой соломы, кожа, как козий сыр, и глаза прозрачные, словно у рыбы? Опять же, баба, а безмужняя, всё по дорогам с копьём мотается… Поморийцы хоть и числят себя людьми, а только наверняка они нелюдского корня. Настоящий человек должен быть цветом, как земля, из которой Творец и слепил первых людей. Этих же, если верить их собственной быличке, корова языком из соли вылизала…"

Мысли Нарока между тем тоже были отчасти заняты поморийкой. Со своего места он хорошо видел и её, и обеих дочерей дядьки Зуя, и потихоньку удивлялся их непохожести. Лесные девушки были какие-то на диво тихие и уютные, их укутанные в платки фигурки излучали мир и покой так же просто, как догорающий костёр — тепло, а лес вокруг — свежие запахи ночи. Торвин же даже на привале выглядела хоть сейчас готовой в бой. "Интересно, — думал Нарок, — Неужели у поморийцев все девки такие?" Он пытался представить себе Торвин чьей-то женой, чинной хозяюшкой дома — и не мог. На коне, с копьём наперевес, в казарме, играющей на горне зорю, на тренировочном плацу, гоняющей до седьмого пота новобранцев, или в бою, рубящей врагов без пощады — сколько угодно. А вот нежно целующей кого-то, в длинном платье, у печи, с малышом на руках — ну не получалось, и всё тут.

А сама Торвин, и впрямь, не спешила расслабляться. Незаметно для окружающих её глаза и уши всё это время чутко сторожили лагерь, и снаряжённый лук лежал рядом с ней, под рукой. Вдруг она быстрым движением подхватила своё оружие, прицелилась куда-то за пределы освещённого костром круга и сказала чуть насмешливо:

— Хватит прятаться. Выходи.

В темноте захрустело. На тропу вылез парень, по виду — из совсем небогатых тормалов. Он вышел к костру, стянул с головы башлык, показав присутствующим молодое, румяное лицо, и, опасливо косясь на Торвин, буркнул:

— Храни вас Маэль и Лунная Дева.

— Малёк, ты? — удивлённо вскинул брови Добрыня, — Чего прятался-то?

— Да так. Интересно стало, услышите или нет. А этот, — Малёк смущённо кивнул в сторону Торвин, — сразу давай за лук хвататься…

— Обычно я не разговариваю с теми, кто подкрадывается в потёмках, — недружелюбно сообщила Торвин, — Но с тобой девка. Пусть тоже выходит.

В кустах снова зашуршало. К костру, действительно, подошла девушка в тёмном платке. Приветливо улыбаясь, она поклонилась Торвин:

— Прости нас, уважаемый, мы с братом не хотели ничего дурного, — и так же почтительно она поклонилась сидящим у костра Омеле с Тишей, — Вечёрка у нас тут нынче, в Кроличьей норе. Пойдёмте к нам, славницы, ежели отец ваш не против.

К удивлению Нарока, дядька Зуй отнёсся к этому подозрительному приглашению на редкость благосклонно.

— А ступайте, позабавьтесь, — сказал он дочкам, — Чего вам со стариками сидеть.

— Благодарствую, — сказала Омела, — Мы с сестрой враз соберёмся.

Девушки живо свернули своё рукоделие, закинули котомки за плечи и радостно потопали с незнакомой девчонкой куда-то в темень и непролазные кусты. А парень, прежде чем последовать за ними, молча поклонился всем сидящим у костра, и напоследок смерил многозначительным взглядом сперва Вольника, а затем и молодого патрульного.

Едва шаги девушек и Малька затихли, Вольник подскочил со своего места, сияя, как медный таз.

— Ыиииих! — воскликнул он, — Вечёрочка! Нарок, айда собираться!

— А действительно, Торвин, — спокойно сказал дядька Зуй, — Не отпустишь ли парня на чуток погулять? Дело-то молодое…

— Так нас же, вроде, не звали, — растерянно захлопал глазами Нарок.

— Эх ты, чудо загридинское, — сказал Вольник доверительно, вынимая у него из рук конскую щётку, — Ты что, девка, что ли, чтобы тебя зазывать? Парни должны такое нюхом чуять и сами сбегаться. Понял? Эй, дядь Добрыня, можно я у тебя из короба бусин гребану?

— Шиш тебе, чучело! — возмутился Добрыня, — Так ступай. Может, хоть со стороны посмотришь, как приличные люди себя держат.