Последний остров

Возле церкви, среди дико разросшейся акации, под деревянной пирамидой с пятиконечной звездой – братская могила. Почти в каждом сибирском селе есть такие пирамиды: из теса, из кровельного железа, из кирпича – не то безымянная память геройству народному, не то укор безумству Гражданской войны. По другую сторону церкви – школа, деревянная, приземистая, с крашеными наличниками. Досталась она ребятишкам в наследство от былой купеческой застройки.

Мишка шел по улице. Треух на затылке, фуфайка расстегнута, ведь совсем уж тепло стало. Это же надо, какая весна нынче суматошная, того и гляди зелень попрет из парившей земли. Почему-то именно в этакую пору случалось раньше у Мишки несерьезное настроение, так и подмывало пуститься вприсядку по лужам. Но сегодня Михаил Иванович Разгонов этого не сделает. Теперь он не просто школьник, который посещает уроки от случая к случаю, он – самый молодой лесник в районе, а может быть, даже и в области. Сыромятин сказал начальству, когда рекомендовал Мишку на свое место: «Вы не смотрите, что годами он еще в мужики не вышел, зато смышленый и лес знает не хуже меня, старого. Окромя Михалки лес никому не доверю». А уж если дед Яков скажет, что те гвоздь припечатает. Никто и возражать не стал.

Да Мишке и самому казалось, что стал он намного старше своих друзей-товарищей. Значит, надо и вести себя как подобает взрослому человеку.

Он шел левым порядком, где солнце еще не подтопило протоптанную стежку, прижатую к палисадникам и тесовым воротам. Не доходя до сельсовета, увидел председателя Татьяну Солдаткину. Сворачивать поздно. И не обойдешь – стоит на тропке, руки в боки, улыбается, на голове бедово заломленная кубанка, романовский полушубок нараспашку, юбка туго обтягивает крутые бедра, хромовые сапоги блестят, еще не испачканы с утра весенней грязью. Татьяна до войны работала в МТС бригадиром тракторной бригады, а в Нечаевке уже второй год председательствует в Совете.

– На ловца и зверь бежит. Здорово, Мишка! – она по-свойски хлопнула его по плечу и протянула руку поздоровкаться.

Мишка слышал дома от матери, что он сегодня встал не на ту ногу. Наверное, потому и настроение его все еще прихрамывало. Мишка что есть мочи шибанул левой рукой по плечу Солдаткину, а правой с размаху хлопнул по руке, изо всех сил сжал ее протянутую ладонь.

– Привет, Танька!

Улыбка вмиг спала с лица Татьяны, она испуганно оглянулась и тихо сказала:

– Ты чего кричишь? Какая тебе я Танька? Давай задний ход.

– А какой тебе я Мишка? Мишки-дришки вон в школе сидят да еще на печке сопли на кулак мотают.

– Фу-у! И правду говорит Парфен Тунгусов, с тобой, парень, не соскучишься. А между прочим, я тебя всем в пример ставлю. Понял, нет? Ты ж у меня наипервейший кадр по сельсовету. Стоять на местах! Руки по швам!

Мишка улыбнулся. Ему нравился мальчишеский характер Татьяны Солдаткиной, нравилось и ее грубоватое обращение с односельчанами.

– Счас скажешь: «Стоп, машина! Н-нормальный ход! П-порядочек!» – и попросишь лесу на баню.

– Вот чертушко! Ловко отрегулировал! Ты как дед Яков, сквозь землю видишь.

– Зачем сквозь землю смотреть? У тебя ж в глазах все нарисовано.

– Во! Значит, до зарезу лес нужен! Такая деревня – и без бани, а? Думаешь, нормальный ход?

– Да на кой нужна она, когда в каждом огороде свои бани понастроены?

– Для порядка. Уполномоченные любят попариться. Знаешь, как с меня требуют? Отрегулируем?

– Ладно. Раз требуют…

– А что еще в глазах у меня нарисовано?

Мишка глянул в глаза Татьяне и даже засмеялся. Тут уж и Микенька бы допетрил, о чем думает в сей момент председатель сельского Совета.

– Глядишь ты на мою одежку и думаешь: «Ну до чего же, Мишка, надоел мне твой заячий треух, и когда ты наконец получишь свою лесную форму, особенно фуражку, чтобы заявляться в Совет со всей серьезностью».

– Угадал, разбери тебя леший на запчасти! А ну, еще!

– Хватит. Три раза к ряду и дурак не смеется.

– Нормальный ход. Не сердись на меня, ладно? Одно мы с тобой дело вершим. В одной упряжке. Ты в своем лесном хозяйстве кто? Представитель советской власти, защитник государственных интересов. Понял, нет?

– Да ладно, теть Тань, слышал…

Солдаткина опять испуганно заозиралась и громко зашептала Мишке в лицо, схватив молодого лесника за распахнутые полы его старой фуфайки:

– Стоп, машина! Сдурел, паршивец? Какая тебе я «тетя?» Совсем в лесу одичал? Я еще и замужем-то не была. «Тё-о-тя». Мне двадцать один год. Понял, нет? Если хочешь знать, мне трое уполномоченных предлагают руку и сердце.

– Зачем?

– А за тем. Сватают, значит. Один даже бывший капитан. Правда, левой руки у него нет, зато правая куда как цеплючая.

– Ну и што с того?

– Где твое уважение ко мне? Где твое уважение к моей должности?

– Ты ж сама… – Мишка отодрал от себя ее руки и отступил на шаг. – Все вы мягко стелете…

– Стоп, машина! Задний ход! Да я за тебя кому хошь башку отвинчу.

– Отвинти башку Антипову.

– Антипову не могу.

– Да он же…

– Знаю. Из бывших. И сидел. И сейчас не сахар. Но он мне во-о как нужен! Налоги и заем выколачивает с бабешек за милую душу. Первые по району.

– Тогда Лапухину отвинти башку.

– Лапухину тоже не могу. Мой бывший ухажер. Скажут, мстит Татьяна, что Лапухин на ней не женился.

– Нужен он тебе как прошлогодний снег.

– Не скажи. Красивый мужик, хоть и биография подмочена. На гитаре умеет играть… Глянь! Опять Кузя базлает. Вот кому надо курью башку отвинтить. Всю изгородь сельсоветскую на растопку пустил.

У соседнего сельповского дома на грязном, еще не растаявшем сугробе переминался с ноги на ногу Кузя Бакин и, сложив ладошки рупором, истошно кричал:

– Тимо-о-ня-а!

Между сельповскими домами и школой, перекрыв улицу непролазным морем, разлилась талица. А Кузя без путевой обутки, в каких-то драных калошишках. Вот он и вызывал школьного конюха на подмогу.

– Тимо-о-ня-а!

– Эй! Кузя! – гаркнула Солдаткина. – А ну-ка иди сюда!

Кузя, прижимаясь к заплоту, прошлепал калошами к сельсовету, шаркнул рукавом по мокрому носу и с интересом уставился на Татьяну.

– Чо?

– Чего базлаешь каждое утро? Кругом обойти лень?

– Тимоня обещал меня целу неделю на закорках перевозить. А еще каждый раз сухарь дает.

– Это за што такая честь?

– Я на лето у него гусей пасти подрядился.

– А за што финагента Антипова чуть не угробил?

– Фашист он. Хотел меня задушить.

– Будет городить-то!

– Чтоб мне лопнуть!

– Расскажи.

– Не-е. Мне недосуг, – и Бакин хотел убежать. Но Татьяна схватила его за шиворот и тряхнула.

– Кузя, я ведь и участкового могу позвать.

Кузя громко шмыгнул носом, переглянулся с Мишкой. Тот кивнул: давай, мол, крой голимую правду.