Последний паром

4

Машина подъехала к двухэтажному зданию тюрьмы. Длинная унылая стена с колючей проволокой, вдоль которой шла разбитая пыльная асфальтовая дорога, была кое-как освежена побелкой. Вокруг ни души, даже возле жилых многоэтажек, стоящих неподалеку от тюрьмы. С вышки за происходящим лениво наблюдал охранник.

У железных ворот, покрашенных синей краской, уже дожидался рыжий паренек, солдат внутренних войск.

– Вы это… проходите, вас ждут.

– Ну, счастливо. Я вас тут буду ждать, - Эдик вернулся к машине.

Музыкантов провели во внутренний двор, куда выводили на прогулки арестантов. Карену вспомнилась картина ван Гога «Прогулка заключенных», изображающая кирпичные стены каземата, колодец тесного двора и каторжан в зеленой робе, которые угрюмо брели по кругу. У младшего брата Альберта, который учился на художника, в альбоме эту репродукцию видел.

Но в Баилово двор, такой же маленький и мрачный, был пуст, если не считать поставленных в тенечке дивана в стиле «барокко», а перед ним – такого же помпезного сервированного столика с изогнутыми ножками. Судя по числу тарелок и рюмок, стол был накрыт на три персоны. Изысканным напиткам и закускам, оценили парни, мог позавидовать любой бакинский ресторан.

– Вот здесь располагайтесь, - сопровождавший надзиратель указал на выцветший ковер, постеленный метрах в десяти от дивана. Тут нам «сцену» определили, догадался Карен. Его поразило, что вокруг царила подозрительная тишина. Окна в камерах были открыты, но за толстыми решетками никого не увидишь, ни звука оттуда не доносилось. Миша, Гарик и Жора в растерянности озирались вокруг.

Надзиратель тронул за плечо Карена и показал глазами на ковер. Музыканты шагнули вперед, заняли исходную позицию и, переглядываясь друг с другом, стали ждать.

Участники предстоящей пирушки вышли из дверей в углу двора. Они о чем-то весело переговаривались – двое в робе заключенных и один в форме полковника ВВ. Высокопоставленные арестанты заняли места за столом. Один был славянской внешности, тощий, с осунувшимся лицом и голым черепом. Второй, напротив, - пузатый кавказец, выглядел вполне цветущим мужчиной. Видимо, это и был авторитетный юбиляр по имени Заур.

Офицер направился к музыкантам, поздоровался со всеми за руку. Кряжистый, крепкий мужичок. Глаза-буравчики просверлили каждого. Попадись к такому на допрос!

– Ну, товарищи музыканты, не подведите, оправдайте возложенные на вас надежды.

«Возложенные партией», - хотел добавить Карен, но передумал.

Званый обед на троих начался. Полковник (это был, как оказалось, сам начальник тюрьмы) обслуживал своих «гостей», наполняя рюмки и предлагая отведать то или иное блюдо.

Карен выступал в роли конферансье. Он достал из кармана лист бумаги, на котором заранее были написаны имена тех, кто передавал – с воли или с другой зоны – поздравление и музыкальный привет юбиляру. Собственно говоря, это и была программа предстоящего концерта.

Первые поздравления шли от авторитетных воров в законе, обитавших в столице нашей родины – Москве. Карен пел, а ребята аккомпанировали. Исполняли широко известный среди блатных и приблатненных репертуар: «Таганка», «Как на Дерибасовской», «Зачем, кассир, нажал ты кнопку?», «Ах, лимончики», «Кондуктор, нажми на тормоза», песни Боки… Ничего необычного, такие песни они временами лабали в ресторанах. Особняком как-то стояла песня композитора Шаинского «Пусть бегут неуклюже». В «программке», которую Эдик подготовил Карену, значилось так: «День рожденья только раз в году. Желаю, чтобы у юбиляра их было два по пятьдесят. Крепкого здоровья и бодрости духа. Доктор Альперович». Ведущий так и зачитал это приветствие, слово в слово.

– Тот самый Альперович?
– вдруг изменился в лице полковник.

– Тот самый, - засиял Заур. Голос у него был хриплый, прокуренный, старческий. – Он меня три раза на операционный стол резал. Три раза с тот свет на этот переправил.

«Славянин» косо посмотрел на юбиляра и выпил еще рюмку.

Юбиляру концерт, судя по выражению слегка блаженного лица, нравился. Его гость, сидевший по правую руку, музыкантов словно не замечал. Он напирал на выпивку и закуску, изредка поднимая свой тяжелый взгляд со стола. А сидевший по левую руку от Заура начальник тюрьмы, напротив, к алкоголю почти не прикасался. Он только поднимал рюмку, чокаясь с именинником и его товарищем, и ставил ее на место. Но ел с аппетитом и постоянно вытирал пот со лба. 

– Уважаемого Заура поздравляют друзья детства – Гасан, Наджаф, а также друг его зрелых годов Зия Шемахинский. Песня о нашей любимой Кубинке, - Карен прокашлялся и позволил себе экспромт, - Кубинке, где можно купить все что угодно, но не купишь настоящую мужскую дружбу.

«Славянин» снова косо посмотрел на Заура и вновь потянулся к рюмке.

Кубинка, Кубинка,

ты старая бакинка,

ну как же мне тебя не уважать?!

Ты наша родная,

бакинская, блатная...

– Ай, сагол, ай молодец!! - Заур Маштагинский поблагодарил музыкантов и по этому поводу произнес непривычно короткий для кавказского застолья тост и чокнулся с сотрапезниками: - Выпьем за друзей!

Потом шло поздравление от братвы из Свердловска, где юбиляр в свое время сидел в одном из СИЗО:

А ну, давай закурим, передадим по кругу,

И этот дым не перестаем глотать.

Затяжка – мы взлетаем,

Зато мы твердо знаем,

Пока кайфуется – мы будем кайфовать!

Слова этих песен Карену пришлось спешно учить ночами. Вызубрил их, на всю оставшуюся жизнь.

Троица за столом молча трапезничала, иногда обмениваясь какими-то фразами. Настроение у Заура оставалось праздничным.

Карен снова полез за бумагой в карман брюк. Начал читать очередное музыкальное поздравление:

– Осужденные…