Последний приказ Нестора Махно

– Ой, Сёмочка, я вас умоляю! Видала я те люстры!

– Мадам Зборовская, это наша тайна!

– Сёмочка, ваша мама воспитала-таки правильного сына, дай бог вам хорошую любовницу!

Уже сутки Одесса стояла на ушах в связи с приходом освободителей.

Комбриг Никифор Григорьев эффектно появился в городе со стороны Слободки. В сопровождении кавалерии полковник проследовал на открытом авто по Пушкинской, сорвав аплодисменты и восторженные возгласы. Свой выбор он остановил на гостинице «Бристоль», где занял второй этаж.

На балконе гостиницы теперь развевался красный флаг. В подтверждение серьезности намерений бывшего атамана, а ныне – красного командира товарища Григорьева с того же балкона обозревал свои дулом угол Пушкинской и Кондратенко [29] потертый в боях пулемет «Максим». Ни один прохожий пулеметчика рядом с ним не видел, поэтому жители соседних домов единогласно приняли решение, что «это для форсу бандитского».

Барышням, владеющим французским, мамы под страхом домашней казни запретили выходить не только в театр, но и вообще за дверь. Несколько дней назад, на Греческой или Скобелева [30] , повстречав офицера, мадемуазель могла лишь смущенно улыбнуться и смиренно опустить взгляд в ответ на его жест, напоминающий отдачу воинской чести. Сегодня мадемуазели пришлось бы спешно ретироваться под одобрительные возгласы не по сезону одетых военных с красными лентами на папахах – части Григорьева пришли в весеннюю Одессу в зимнем обмундировании.

29

Ныне – ул. Ивана Бунина.

30

Ныне – ул. Еврейская.

Все постояльцы из «Бристоля» поспешили разместиться в более спокойных местах, если таковые можно было теперь найти в вольном городе. Немногочисленное войско Григорьева потерялось в городских кварталах – поодиночке и мелкими группами воины брали от жизни всё, чего им недоставало в зимнем походе.

– Миша, к тебе имеет дело Иосиф Аглицкий с Пушкинской, – Майорчик [31] почтительно нагнулся, чтобы Японец мог его слышать, а некоторые случайные посетители кафе «Фанкони» – нет.

31

Мейер Зайдер – адъютант Михаила Винницкого (Мишки Японца).

– Там что-то настоящее? – поинтересовался Король, нехотя отложив в сторону свежий, возможно и последний, выпуск газеты «Одесскiй листокъ».

– Йося имеет вид взбудораженный, – кратко описал ситуацию Майорчик.

– Зови.

Не успел Миша отпить свой кофе, как возле стола появился явно смущенного вида молодой человек, лицо которого было покрыто от волнения красными пятнами.

– Михаил Вольфович, я бы не приперся за просто так… – юноша впервые имел личное общение с королем преступного мира вольного города и от того пребывал в глубоком волнении.

– Я думаю, если у порядочного человека есть ко мне дело, так я должен выслушать.

– Спасибо, Миша, за комплеман, я потому и пришел, что моя порядочность мине жизни не даёт уже второй день, – Йося поборол нервы в голосе после первой доброжелательной реплики Японца. Тот, вопросительно глядя на визитера, ожидал продолжения разговора – обычно в этом месте от визитёра следовала какая-то просьба или жалоба.

– Мы тут третьего дня на лестнице фраера одного… ну, того…

– Кокнули, что ли? Что-то я не слышал о трупе на Ришельевской лестнице [32] третьего дня.

32

Потёмкинская лестница.

– Та не, Миша… То была от Дерибасовской лестница. Так мы его почистили, ну и да, взял я грех на душу. Иначе не увидел бы я сегодня короля, понимаешь, одели бы меня уже в клифт деревянный [33] , и лежал бы я там, молодой такой, с дыркой в боку.

– Слушай, Йося… Ты ведешь себя, будто с мамзелью заводишь. Меньше пафоса. Чего хотел?

– При французике том портфель был, – молодой человек произнёс это с важным видом, сделав в слове «портфель» ударение на первый слог.

33

Клифт – пиджак. Деревянный клифт – гроб.

– Ну? – томимый непониманием, Японец начинал выходить из себя. Тут григорьевцы воровской люд прижали, людям работать не дают, а Йося всё никак не разродится…

– Мама говорила – учи, сынок, языки, тебе пригодится. Таки пригодилось. Я эти бумажки прочёл. Они на немецком.

– Ну? – ещё громче подтолкнул Йосю к финальной мысли Японец.

– Миша, это очень секретные бумаги. Там так и написано вверху – «Ну очень секретные бумаги».

– И что, какие будут предложения?

– Я их вам, Миша, отдам, а мне взамен денег не надо. Я и так не знаю, на чёрта я их подмел. А вам пригодится, у вас уровень!

– Не имею возражений. Мы почитаем, и если что – за нами не заржавеет, – резюмировал Японец. – Так, а где бумаги?

Йося, хоть выглядел как юнец, ума к своим двадцати годам уже нажил:

– Три минуты. И я здесь.

Через указанное время Михаил Винницкий, известный в миру как Мишка Японец, держал в руках тонкий портфель из желтой кожи.

Весь день до самого вечера к королю одесского криминалитета стекалась со всего города информация о происходящем. То там, то здесь люди воровской специальности попадали в неприятности с красноармейскими патрулями. В порту, где интервенты оставили после себя море добра, форму, боеприпасы, технику и прочее, нужное в хозяйстве барахло, были расстреляны на месте два человека, разжившиеся четырьмя рулонами сукна. Глаза [34] докладывали, что ночью в «Бристоле» состоялся неимоверный кутёж – на подводе, запряженной добрым битюгом, привезли бочку красного вина. Катить наверх её не стали, разливали во что попало прямо в парадной зале, а потом до утра орали песни и палили по люстрам.

34

Уличные разведчики.

Последней каплей стали слова Майорчика:

– Миша, этот атаман дюже лютует.

– Что там еще? – одной плохой новостью больше, одной меньше, настроение всё равно было безнадёжно испорчено.

– Приказал расстреливать нашего брата на месте преступления в целях борьбы с преступностью.

– Эх, как завернул, шкура петлюровская!

– Позволю себе встрять, Миша, он не петлюровская шкура, а красная, – поправил своего шефа Майорчик.

– Эти шкуры перекрашиваются быстрее, чем сохло бельё в заведении покойной мамаши Мозес, царствие ей небесное! Вот увидишь, Мейер, пройдёт время, и он опять масть сменит.

– Ну, хорошо, пусть будет петлюровская. Может, оттого он чекистов так ненавидит.

– А что с чека?

– А он их тоже собрался к стенке ставить.

– И как? Получилось?

– Да не очень, Миша… Кто смылся, кто телеграфировал в штаб ихний… Такое… Жертв и разрушений нет. Но уж больно орал, что постреляет.

– Да слабоват он на чека рыпаться. Тем более они одного поля. Этот не Гришин-Алмазов [35] . Этот попроще будет. Кстати, а что там наш генерал? Что люди говорят?

35

Гришин-Алмазов, Алексей Николаевич – генерал-майор, военный губернатор Одессы до марта 1919 г. Отказался от перемирия с городским криминалитетом, предложенного Михаилом Винницким. Выжил после нескольких покушений, организованных на него Японцем.

– Говорят, ушел в Бессарабию.

– Один ушёл, другой вон пришёл… Что им всем неймётся, Майорчик? Что им надо из-под нас?

– А мёдом тут намазано, Миша. Ладно… Тут ещё коммерческое сообщество жалуется… Люди обоснованно волнуются. Ювелир Костюковский, так тот в лоб спросил: «Люди дорогие, я делаю взносы, свою часть договора исправно выполняю, а у меня неприятности такие, будто вас тут и не стояло».

– Что стряслось у почтенного Зиновия Яковлевича? – искренняя забота о благосостоянии известного ювелирных дел мастера сквозила в голосе Мишки Японца. Зиновий Яковлевич не только состоял на учёте как личность неприкосновенная в силу ежемесячной оплаты взносов на людские нужды, но и оказывал Мише мелкие услуги. Мог за ночь разобрать на запчасти колье, не спрашивая, откуда оно приехало, делал бесплатно экспертизу ценности камушков и утверждал подлинность проб на драгметаллах, ну и так, по мелочи – консультировал по ювелирному антиквариату. Обидеть Зиновия Яковлевича было всё равно что плюнуть самому Мишке под ноги.