Последний рассвет Трои

Гелона здесь хорошо знали, а потому заказ он нашел быстро, в отличие от нескольких других ватаг, маявшихся в порту без работы. Гелон — человек ответственный, и воин изрядный. Он честно меняет свою кровь на хлеб и серебро, да и с почтенным купцом Хапасали он уже ходил когда-то вместе. Тот чуть не прослезился, когда старого знакомого увидел. Разбойные рожи остальных данайских наемников ему не внушали ничего, кроме обоснованных опасений.

— Сколько нужно парней, уважаемый? — спросил Гелон.

— Три сотни, не меньше, — горестно усмехнулся купец, и Тимофей даже брови поднял в удивлении. Это много, очень много для простой прогулки по стране Хатти, где столетия царил железный порядок.

— Все так плохо? — прищурился Гелон.

— Надеюсь, не так, как говорят люди, — криво улыбнулся купец.

Гелон подумал немного, а потом согласился. Ничего другого все равно нет, а сидеть в городе и проедать то, что скопил — глупость глупая. Он успеет сделать один рейс до Хаттусы и назад, и все это время будет сыт. И его люди будут сыты. А весной, когда позволит погода, они переправятся через Геллеспонт (2) и пойдут на север, через земли фракийцев, к великой реке Данубий. Там собираются караваны, которые идут на запад за оловом, и на север, за солнечным камнем. Если совершить два-три таких перехода, то можно вернуться назад, в родные Афины, и жить припеваючи до конца дней своих. А может, случится так, что Гелон сделает богатый подарок царю Менесфею, и тот даст ему кусок доброй земли, включив в ближний круг воинов. Тимофей даже хмыкнул. Дядя у него мечтатель. И так из нищего наемника стал вожаком своей ватаги. Неужто можно большего хотеть.

— Беги в порт, — велел Гелон племяннику. — У нас полсотни воинов, нужно еще пять раз по столько. Тащи сюда всех, кто может держать копье. Я видел, там мается много бездельников. Караванов становится все меньше.

Тимофей понятливо кивнул и быстрым шагом направился в порт. Он видел тех, о ком сказал дядя. Они ему еще кувшин доброго вина поставят за такие-то вести.

* * *

Первые признаки беды они заметили через три недели после выхода из Трои. Там, где в прошлом году стояла придорожная корчма и небольшой рынок, теперь лишь чернеют обгорелые развалины. А на месте колодца и вовсе нашли только смрадную яму, набитую доверху телами хозяев и их слуг. А ведь здесь брали зерно в дорогу, поили ослов и отдыхали. Каждый осел после дневного перехода выпивает ведро воды. А сколько выпивает тысяча ослов?

— Плохо, очень плохо! — почтенный торговец Хапасали, чье имя, словно в насмешку, означало «защищенный», горестно качал головой, глядя на руины. — Если и дальше будет так, как здесь, конец торговле.

Худощавый, невысокий купец имел длинный нос, украшенный аккуратной бородавкой, и взгляд битого жизнью человека. Он одет в длинный пропыленный хитон и колпак из войлока, а на его поясе висит кинжал внушающих почтение размеров. Пояс его кажется потертым, как и рукоять ножа, выложенная слоновой костью. И, судя по всему, работник торговли обращается со своим оружием весьма умело. Караван переночевал там, где когда-то давали купцам приют, а наутро двинулся дальше. Впереди есть речушка, где можно напоить ослов. Осел не человек. Он не пойдет вперед, если его будет мучить жажда, и поэтому им придется свернуть с проторенного пути.

Выжженная зноем степь изрезана горными хребтами. Голые серые скалы, тянущие макушки к небу, опоясаны тусклой зеленью зарослей, взбирающихся по каменистым склонам. Где-то здесь пробивается ручей, который и питает здешнюю растительность. Вот же он! Ярко-зеленая полоса впереди кричит о немыслимом богатстве, ведь там, где есть вода, есть жизнь. Вот и здесь, около мелкого ручья, что шириной в каких-то четыре шага, стоит деревушка, а ее жители поглядывают на незваных гостей без малейшей приветливости. Тысячи животных и людей выпьют воду, взобьют грязь копытами и истопчут берег, завалив его дерьмом. А крестьянам от этого никакой прибыли, одно беспокойство. Тут нет царских воинов, а стража караванов порой ведет себя хуже разбойников. Вот и сейчас несколько ушлых парней зашли по-хозяйски в деревню и вернулись оттуда с козой, которую тянули за рога. Ее хозяин получил в морду и теперь сидит в пыли, сплевывая кровь и провожая караван ненавидящим взглядом.

— Конец! Конец торговле! — продолжал причитать Хапасали.

— Простите, почтенный, — обратился к нему Тимофей. — Но почему торговле конец? Ну, подумаешь, налетели лихие люди, сожгли какой-то сарай. Ну, бывает. Чего вы так убиваетесь-то?

— Ты не понимаешь, парень! — зло посмотрел на него купец. — Торговый путь — это жила, по которой течет кровь. Перережь ее в одном месте, и самый сильный воин погибнет, неспособный больше драться. Представь, что еще два таких постоялых двора разорили? Что мы будем делать? Мы не прокормим такую ораву, если нам не продадут зерна и не пустят наших ослов к колодцам и водопоям. У нас впереди город Сангарий, на севере — царство Каласма, на юге — Хаппалу. Либо кого-то из их царей покинул разум, и они занялись разбоем, либо в стране Хатти больше нет порядка, который держался последние четыреста лет. Если это так, торговле конец! Никто не повезет товар туда, где не охраняются дороги.

— А что же тогда будем делать мы? — растерянно посмотрел на него Тимофей.

— Хороший вопрос, — кивнул купец, а на его смуглом лице появилась невеселая усмешка. — Я даже боюсь представить, чем займется такой, как ты, если у него не будет куска хлеба. Мне уже становится страшно, а я мало чего боюсь в этой жизни, парень. Я вырос на этой дороге. Я хожу по ней столько, сколько себя помню. А до меня здесь ходил мой отец, а до него — мой дед. Шайки разбойников были всегда, но еще никогда их не было так много. Каждый новый переход становится тяжелей и опасней предыдущего. Я почти год не был дома, и теперь подумываю остаться за крепостной стеной Хаттусы и сидеть там, пока все не успокоится.

— К оружию! — раздался крик откуда-то издалека. — К оружию!

— Да кто полезет на караван, в котором полторы тысячи мужиков? — удивился Тимофей, который почему-то считал, что они просто прогуляются до Хаттусы и назад.

— Сейчас увидишь, — купец показал рукой на север, где разворачивались в широкую лаву десятки конных упряжек, на которых мчали воины. — На колесницах не воюют разбойники, парень. Колесницами правят воины из знатных семей, которых учили этой науке с малых лет. Вот интересно, кто из окрестных царей сошел с ума?

— Кто здесь старший? — воин в сверкающей на солнце бронзе остановил коня прямо перед караваном, который развалился на несколько больших групп. Стража вышла вперед, опустив копья. Лучники натянули тетиву, а пращники складывали в кучки подходящие камни.

— Я старший, — вперед вышел Хапасали и с достоинством поклонился. — Мы купцы из Хаттусы, отважнейший, и идем домой. Мы чтим законы страны Хатти, и царь царей покровительствует нам.

— Царь царей? — белозубо усмехнулся воин. — Его меч стал мягким, как бабья сиська, а копье затупилось. Слово царя царей в земле Сангария не имеет больше силы. Мушки (3) и каски терзают страну Хатти, а он не может дать им отпор. Мы теперь сами защищаем свою землю, а значит, вам придется платить за проход.

— Но такого никогда не было! — возмутился купец. — Мы люди дворца! Сам лумес-эгаль, начальник складов великого царя, послал нас торговать! Не может лумес-уру, наместник провинции, взимать с нас пошлины!

— Нет больше никакого наместника, — усмехнулся воин. — Есть сиятельный Азирта, царь города Сангарий и области вокруг него. Он простер свою длань над этой дорогой. Платите!

— Мы не согласны! Надо драться! — купец нерешительно посмотрел на Гелона, но тот, одетый в бронзу, лишь отрицательно покачал головой.

— Не было такого уговора, — сказал воин. — Мы защищаем тебя от разбойников. Биться с воинами царей мы не станем. Они на своей земле, и они в своем праве.

— Вот это я нанял охрану! — выдохнул купец. — Трусы несчастные.

Он повернулся к воину и с обреченным видом спросил:

— Сколько?

— Десятая часть! — ответил воин.

— Я лучше сожгу весь товар своей рукой! — упрямо сжал зубы Хапасали. — Я дам сороковую часть!

— Попробуй! — усмехнулся в густую бороду воин. — Я зарублю тебя и заберу все.