Последний рыцарь

Редкие солёные слёзы текли по мятым посеревшим перьям, а вместе с ними вытекала и боль. Горло свело – из него выходили лишь безутешные хрипы и мольбы. За что?

Обессиленное тело вздрагивало, когда из душевных ран выливалась новая порция крови. Он сотрясался от плача, не ведя утехи. Он повел на смерть товарищей, убедил их, а сам остался жив? Разве это достойно?! Разве это правильно?!

Достав из кобуры пистолет, прижал к виску. Уж лучше так, чем мучатся всю остальную жизнь! Нажал на курок… Бессильный щелчок. Внутри пусто.

– Не-е-ет! Нет! Дай мне умереть! Дай! Тупая тварь!

– Я очень сожалею, но не надо, – остановил его попытки Сафф. – Вы живы, значит, так распорядилась судьба.

– Ты, машина, говоришь о судьбе?! Не сбрендил ли ты вместе со мной?!

– Вы должны жить.

– Ради чего? – обречённо прошептал он.

– Ради будущего.

– Оно не стоит того, – зубы застучали от холода. – Я не вынесу! Я… Я сойду с ума!

– Вы выстоите. Я знаю. Я верю в вас. Вы нужны мне, я нужен вам. Вам нужно поспать.

– Не надо, прошу. Если ты мне друг, дай яд.

– Спите, мой друг. Спите спокойно.

Под действием снотворного он и не заметил, как бессильно осел, упоённый тьмой.

***

Один пустоход покинул поле боя. Всего один.

Оклайн глыбой камня стоял на развёртываемой станции «Вавилона» перед капсулой Наррайн. Словно хрустальный гроб лучшей воительницы галактики, ставшей лучшей подругой. Нет, сестрой. Младшей сестрёнкой. Весёлой. Азартной. Живой.

Слёзы кончились. Глаза высохли и покраснели, но в груди тяжело щемило, не давая вдохнуть. Рядом покоилась урна с прахом. Эмбар слишком слаб, чтобы отнести её, как обещал. Однако потом, в будущем, он сделает это. Обязательно.

Стоя тут, он думал обо всём, через что прошёл. Кто был другом – лежит в безымянной могиле. Кто был врагом, им так и остался. Союз отвернулся в час нужды. Стоило ли оно того? Брошенный всеми. Ненужный. Забытый. Тот, чья смерть станет для мира облегчением. Последний из «Знамения». Последний землянин. Последний капитан. Последний с «Вавилона». Последний рыцарь.

Крепко сжав в руке медальон, он вышел из стазис-камеры и побрёл по пустому белому коридору. Один. Сердце, словно подушку для иголок, истыкала едкая скорбь.

Теперь настало его время. Над вечным покоем потухнет последний факел. Пусть дрёма снимет боль. Пусть время зашьёт раны. Пусть мир забудет его. Только забудется ли он сам?

Оклайн лёг в криокамеру. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул. И уснул на века.