Последний шанс. Том 1
Шрифт:
Она вдруг наклонилась, легко подняла с пола выломанный крест, упавший вместе с куполом, небрежно взвесила в руке. Большой, блестящий, гордо венчавший некогда верхушку храма – средь небес. Испачканные в саже и крови руки легко, изящными быстрыми движениями прошлись по плечам распятия. Губы ее изогнулись в улыбке.
– Ты падешь, – выхрипел священник, глядя на крест, легко, играючи удерживаемый той, кто был полностью отравлен Тьмой. – Вы все падете.
Тихий смешок – опять как укол. Стилетный, тонкий, но глубокий – в самое сердце. Стиснув зубы,
– Я – уже, – рвано кивнула она, чуть взмахнула черными крыльями, обдавшими жаром лицо священника.
Он не успел закричать, хотя и хотелось. На краткий миг захотелось взмолиться о пощаде, пасть на колени, заламывая руки и лобзая железные набойки на ботинках этой страшной женщины, в глазах которой отражалась Смерть. Дрогнуть, усомниться.
Не успел.
Тяжелый удар креста обрушился на череп, легко проламывая кость и превращая худое лицо, изможденное морщинами, в отвратительное, липкое, ярко-алое месиво из осколков хрупких костей и мозга.
Командор Черной Гвардии, брезгливо кривясь, отерла тяжелые военные ботинки о черную рясу изуродованного священника, лежащего у нее в ногах.
Церковь уже погасла – оставляя хрупкий обожженный скелет, ушел огонь. Ушла и Гвардия, оставив убитых людей лежать в лужах собственной крови, обильно натекшей на темный дощатый пол. Ушли тихо – словно призраки, словно и не было их здесь, и только тяжелый, дерущий глотку запах гари и крови и вид черного пожарища, обнаженных стен и переплетения потолочных балок напоминали, что все это не было кошмаром.
Рывком, почуяв свежий морозный воздух и не уловив ни биения пульса рядом, поднялось из-за алтаря странное существо, как собака блох, сбросившая заклинание скрытности. Изломанное, перекрученное, словно собранное из кусков чьих-то чужих тел, наскоро сшитое кровавого цвета нитями. Неправильное, чужое.
Голова тяжело мотнулась, хрупнула кость. То ли под ногой, выгоревшая до белизны и перемазанная густым слоем липкой сажи, то ли в шее, вывернутой под каким-то странным углом. Мутный взгляд скользнул по телам, обрубок носа втянул насыщенный запах горелой плоти, без особых усилий угадывающийся среди остальных.
Тянуло вперед – уверенно, неотвратимо, словно подталкивало в спину уверенной отеческой рукой. Сила, нетронутая дикая сила растекалась под ногами, пачкала голые ступни при каждом шаге с липким чвяканьем. Сила манила – неотвратимая, вечная, еще живая.
Существо улыбалось бы, если бы не стесанная напрочь нижняя челюсть – лица у него не было, только алеющая гортань и липкий язык, прилегающий к небу.
Низкий горловой хохот спугнул ворон, опустившихся на балки, – те с тревожными воплями взвились вверх, часто и гулко хлопая крыльями.
Пав на колени перед мертвыми, существо слизывало с досок кровь, вжимаясь переломанным телом в пол, пытаясь собрать как можно больше крови – глотнуть, ощутить стальной привкус на языке и пожар в горле. С жадным животным воем, с отвратительными хлюпающими звуками, сиплым хрипом, скулежом проезжалось языком по кровавому месиву на полу.
За
спиной его медленно раскрывались четыре перистых тяжелых крыла.Глава I
Остро заточенные когти ударили по лакированной поверхности стола. Раз, другой, третий – как неотвратимый маятник часов. Молчание затягивалось, становясь невыносимым.
Вельзевул щурил глаза в темноте.
На собраниях Высших демонов отчего-то принято было, чтобы в просторном зале стоял вязкий полумрак – для этого были почти зашторены окна, а тяжелая люстра из кованого золота лишь слегка светилась магическими огоньками алых цветов. Те отблескивали на хищных, полузвериных лицах демонов, расположившихся за большим дубовым столом.
Вельзевул подавил смешок. Бедные дети – они заигрались. В игру, которую сами не могли понять.
И вот они все молчали, косясь на соседей с долей надежды: а ну как сидящий по правую или левую руку заговорит первым, избавив это место от кладбищенской тишины, а мир – от своего присутствия в нем.
Игра на выбывание.
Это было собрание не из тех, на которых каждый из них лениво зачитывал доклад по своей области Ада, используя уже устоявшиеся формулировки, и близко не отражающие правды. Потом докладчик смотрел на скучающее лицо Люцифера, а затем уже спокойно убирался домой, напоследок выпив бокал безбожно хорошего вина, поставляемого только на стол Сатаны.
Теперь все было иначе: и тише, что слышался стук их сердец, и серьезней – ни улыбки на лицах демонов не проскользнуло.
Люцифер с командором Гвардии и ближайшими генералами сейчас были где-то в мире людей, на их бесконечных собраниях и съездах. Происходившее в замке на окраине Столицы было им неведомо.
Они же обсуждали Кару. Бывшего ангела, бывшую наемницу, ныне – Падшую на службе у Сатаны, героя Святой Войны, Принца Ада и командора Гвардии… и прочая, и прочая. Вельзевул слушал устало, но заинтересованно.
Кара, милое дитя с волчьей ухмылкой и руками, по плечи испачканными в крови, ему нравилась. Командор знала его расположенность и со смехом называла дядюшкой Вельзевулом.
Ее не любили многие – подавляющее большинство, а слепо обожали лишь ее фанатичные подчиненные, готовые идти в последний бой ради командора. Высшие же всеми силами ненавидели девицу, беспросветно нагло вторгнувшуюся в их мир.
– Нам нужно что-нибудь делать с этой… убийцей! – наконец взял слово один из демонов. – Она слишком далеко заходит!
Вельзевул задумчиво дернул кисточкой хвоста. Все остальные облегченно выдохнули: ну вот, ответственность за восстание фактически взята на кого-то другого, а один согласный кивок и околоодобрительное бормотание, почти неразличимое, не считаются подстрекательством, и Сатана не сможет предъявить им, когда головы полетят. Высших всегда отличала особая дальновидность и готовность жертвовать вчерашними друзьями и класть их под гильотину – все лучше, чем самому оказаться перед улыбающимся во все клыки палачом, проводящим острым когтем по режущей кромке.