Последний снаряд

Матвей Тимофеевич сердился:

– А тебе что за дело? Дача у неё. Дачу сдаёт. Может, от мужа деньги остались. Мал ты ещё других судить. Во как!

– Нет, не так. Сам говорил, что она трутень. А что такое трутень?

– Пчела такая.

– А почему говорят: пчёлка трудовая?

– Значит, пчёлки бывают трудовые и бывают нетрудовые. Трутень нетрудовой. О таких людях говорят: "Лучше каши не доложь - на работу не тревожь". Во как!

Нет, детям Ольга Олеговна ничем не досаждала. Ната, бывало, ластилась к ней, а Володе поначалу даже понравились красивые жёлтые волосы соседки, запах духов и её белые-белые зубы. И не только внешность Ольги Олеговны показалась приятной. Она любила острить и так, бывало, шутила, что Володя хохотал, аж захлёбываясь. А иногда он её шутки не понимал. Как-то соседка спросила его:

– Володя, какая колбаса самая лучшая?

Он ответил не задумываясь:

– Полукопчёная.

– А ещё какая?

– Никакая. Это самая лучшая. Я её только два раза ел. Нарежешь, а она блестит как полированная.

– Неверно говоришь, Володя, - сказала Ольга Олеговна.
– Самая лучшая колбаса - чулок с деньгами...

– Чулок - это не колбаса.
– Володя тогда даже обиделся: что это его разыгрывают? А потом до него дошло: соседка так сказала, потому что набивает деньги в чулок, как начиняют мясом колбасу.

Он уже стал во многом разбираться, Володя. Теперь шутки и остроты Ольги Олеговны его не смешили, а чаще раздражали. Чем становился он старше, тем больше росла в нём нелюбовь к ней.

ТРУДНЫЙ УРОК

Каждое утро и каждый вечер Советское Информбюро сообщало о положении на фронтах Великой Отечественной войны. А положение это было очень тяжёлым: нанося врагу огромные потери, наши части отходили с боями на восток по выжженной и окровавленной земле.

Против оборонявших Москву советских войск Гитлер бросил миллионную армию. Он считал, что с ходу, как ураганным ветром, сметёт нашу оборону и захватит Москву. Потому и название этой операции Гитлер дал "Тайфун".

Ураган "Тайфун" нёсся с запада на восток, но с самых первых километров его останавливало яростное сопротивление советских людей - и в Брестской крепости, и под Смоленском, и под Ельней и, наконец, на ближних подступах к Москве.

Нет, не смог "Тайфун", как хотелось Гитлеру, смести всё на своём пути и ворваться в Москву. Хотя врагам легче было воевать в первые месяцы после того, как они коварно напали на нас. И дело было не только в их численности, но и в том, что фашисты "с ходу" вступили с нами в бой. Перед этим гитлеровские войска прошли по всей Европе, и военная машина фашистов была, как говорится, на полном ходу. Ведь в вагоне, который вёз Матвея Ратикова на фронт, он был обучен и подготовлен к войне лучше других. А были в эшелоне и такие, что не знали, как надо вести себя во время бомбёжки, как надо окапываться, маскироваться на местности, и многое другое было им неведомо в трудной и опасной науке войны.

Ратиков учил их даже такому, казалось бы, простому: как прикуривать. Он говорил:

– Третий не прикуривает.

– Почему?
– спросил его молодой боец.

– Простое дело. Темнота. Тишина. А где-то смотрит во все глаза фрицевский снайпер. Ты чиркнул спичкой - он насторожился. Второй огонёк вспыхнул - пусть маленький, - фриц взял на мушку. А третий огонёк блеснул - он уже готов к выстрелу. И бахнул. Понял?

Может быть, Ратиков шутил, но и в шутке этой был свой смысл. Молодые бойцы понимали, что на фронте всё не так-то просто. Держи ухо востро будь начеку.

Эшелон, в котором был Матвей Тимофеевич, не сразу отправили на фронт. Когда оглушённые и засыпанные землёй Ратиков и красноармейцы военного эшелона услышали стихающий гул уходящих самолётов, раздалась команда:

– От-бой!..

И вслед за этим:

– Становись!.. Шагом арш!

Теперь красноармейцы шли не к железнодорожным путям, где стоял пустой эшелон, а от него, в глубь леса, где были замаскированы ветками подземные казармы учебного батальона...

Наутро для необстрелянных бойцов, испытавших накануне первую в жизни бомбёжку, началась военная наука.

Трудно было предположить, что вчера вечером в нескольких километрах от этого тихого и такого по-осеннему великолепного леса вздыбливалась земля, обрушиваясь на бойцов лавиной грязи, комьев, веток и камней. Теперь же солнечные лучи просвечивали сквозь кружевную листву дубняка, ложась светлыми пятнами на гимнастёрки; птицы пели и подсвистывали как-то особенно, а может быть, так казалось потому, что люди знали: где-то рядом война - кровь, грохот, смерть, а вот здесь - пение птиц...

Первое задание командир отделения Ратиков дал красноармейцу Комару. Фамилия этого парня досталась ему как бы в насмешку. Толя Комар возвышался на две головы над своим командиром. У него был большой, всегда чуть приоткрытый рот, толстые губы и удивлённо выпуклые зелёные глаза.

– Ну, что уставился на меня?
– улыбаясь, спросил Комара Ратиков. Подтянись... Так. И гимнастёрку заправь. Хорошо. Будешь боец-молодец. Во как подобрался!..

Теперь и Комар улыбался. Матвей Тимофеевич знал нехитрый секрет воспитания. Не обязательно, уча человека, всё время только приказывать и выговаривать. Надо и похвалить и ободрить. Это часто даёт куда больше, чем окрик или наказание.

– Так вот, Комар, пулемёты противника там и там, - указал рукой Ратиков.
– Нужно перебежать к железнодорожной ветке - она, считай, там, где повалены те две берёзы. Так, вот, значит, нужно исправить повреждение и живым вернуться обратно. Во как! Понятно?

– Не.

– Что не понятно?

– Чего там в берёзах исправлять?

– Ты, Комар, должен подбежать, подкопать первый ствол берёзы видишь, где ямка?..

– Вижу.

– Подлезть под берёзу, обогнуть её и прибежать обратно. Это и будет считаться "исправить повреждение".

– Понятно!
– радостно воскликнул Комар.
– Бегу.

– Погоди. Ты должен помнить, что враг обстреливает железнодорожную ветку. Если не исправить повреждение, пойдёт под откос наш эшелон погибнут люди. Но исправить надо так, чтобы наших людей спасти и самому остаться в живых. Во как! Теперь исполняй.

– Понятно! Исправить и остаться живым.

Комар побежал. Он нёсся что было сил, будто какой-то злой волшебник мчался за ним по пятам: канава преградила путь - перепрыгнул, холмик перескочил.

Ратиков стоял перед строем. Он говорил:

– Глядите внимательно! Разговоры отставить!

И все смотрели туда, где Комар, распластавшись на земле, подкапывал белый, в чёрных полосках ствол дерева. Как брызги воды, во все стороны летела рыхлая земля, а бойца и видно не было: защитная гимнастёрка сливалась с местностью. Но вот голова Комара показалась по ту сторону бревна. Он на мгновение выпрямился, тут же пригнулся и стремительными перебежками, то пряча голову в плечи, то плашмя падая и переползая по-пластунски, стал приближаться. Уже видны были его мокрые красные щёки, открытый рот, выпученные глаза. Одной рукой он прижимал лопатку к бедру, а другой держал винтовку.

Вытянувшись, как положено перед командиром, Комар доложил:

– Ваше приказание выполнено - повреждение исправлено.

– Нет, - сказал Ратиков, - приказание не выполнено. Было приказано вернуться живым. А тебя по дороге к берёзам и там, когда ты стал во весь рост, пять раз убили. Задание повторить!

Тяжёлым был этот день и для бойцов, и для младшего командира Ратикова.

ВЗРЫВ МОСТА

Тяжелее становилось с каждым днём. Ведь война торопила: скорее на передовую. Про себя Ратиков часто повторял поговорку: "Всё, что можешь назвать своим, лежит в твоём сегодня". А вспоминал он к тому, что знал: обучил сегодня бойцов маскироваться - хорошо. На завтра наметил другой урок, а будет ли этот урок, кто знает. Может, снимут отсюда и пошлют вперёд. Может быть, и снимать с места не придётся: враг сам сюда придёт.