Последний снег

Прочитав его взгляд, женщина открыла рот, чтобы что-то сказать, но ей помешал вой полицейских сирен. Мимо заправки на полной скорости пронеслись две машины с включенными синими огнями, взметая брызги воды.

— Что случилось? — спросила она.

— Понятия не имею.

Но женщина уже бежала к дверям, гремя ботинками. Остановившись у заправочного автомата, она смотрела в сторону церкви, держась за грудь. Она выглядела такой маленькой. Казалось, рухнет в любой момент.

Из кабинета высунулся Ниила.

— Ну, началось! — бросил он на ходу, выскочил на улицу и обнял Лив.

У Лиама сердце ушло в пятки. Полиция направлялась на север — в сторону Одесмарка. И у него было чувство, что все кончено. Для него кончено.

Он оперся руками о прилавок. Зажмурил глаза и увидел Видара, как он лежит во мхе — синеватая кожа и открытый рот. Может, там уже побывали звери и оглодали останки до неузнаваемости. Лес по-своему справляется с покойниками.

Ниила с Лив вернулись в магазин. Хозяин, бережно поддерживая, повел ее на склад. По пути она обернулась и послала Лиаму долгий многозначительный взгляд. Словно говорила, что у них есть общий секрет. Что она все знает.

Плечи горели от усилий, но она снова и снова заносила топор. Колола дрова с такой яростью, что слышно было на всю деревню. Она даже не заметила его приближения, пришлось закричать, чтобы прекратила. Холодный дождь она тоже не замечала. Только когда топор выпал из рук, к ней вернулась чувствительность: она ощутила холодную воду на затылке и острую боль в плечах.

Симон накинул ей куртку на плечи и повел к дому, словно она была скотиной, которую загоняют в тепло на ночь. Лив поскользнулась на мокрой траве, но удержалась на ногах.

— Надо же мне было чем-то себя занять.

Хассану она позвонила с заправки. По голосу было слышно, что у него есть новости, но он отказался сообщать их по телефону. «Мы к вам приедем», — сказал он. Но часы шли, а никто так и не приехал.

Они не стали включать свет. Сидели в темной кухне и смотрели на лес. В воздухе висела тревога. Лив вышла в гостиную и налила себе стакан самогона, оставшегося от Видара. Вернулась в кухню, сделала пару глотков и протянула стакан Симону. Он жадно допил остатки. Это ее удивило. Ей хотелось, чтобы он что-то сказал, назвал ее жалкой, выразил сочувствие, что угодно. Но нет. Тишина оглушала. Сводила с ума.

Шлагбаум был поднят, и полицейская машина въехала прямо во двор. Наконец-то. Дождь шел сплошной стеной. Они вышли встретить их в прихожую. Хассан стянул шапку. Вода капала с волос на пол. Коллега помоложе маячил у него за спиной. Выражения лиц у них были такие скорбные, что им не пришлось ничего говорить.

— Он мертв, да? Отец мертв?

— Может, нам лучше войти? — спросил Хассан.

Его слова утонули в шуме дождя. Лив почувствовала, как кровь закипает в жилах. Вот оно. Теперь это происходит наяву. Она сделала шаг в сторону, пропуская полицейских в дом, и колени ее не выдержали. Схватилась за Симона и почувствовала, что его всего трясет. Ей сложно было сфокусировать взгляд. Ноги не держали. Но она отказывалась садиться. Ей хотелось крикнуть, чтобы они убирались, что она не хочет ничего знать. Им нет нужды ничегр_; грворить о Видаре, потому что все и так понятно.

— Вы нашли его? — спросил Симон.

— Да, — ответил Хассан; голос его доносился словно издалека. — Мы нашли, но, к сожалению, он скончался. Его нашел рабочий лесопилки в пяти километрах к северу отсюда, в Гротрэске.

Вода все еще капала с его волос, пока он говорил. У Лив пересохло во рту, язык прилип к гортани. Гротрэск. Что там забыл Видар? Этого не может быть. Она посмотрела на Симона. Вся краска сошла с его лица. Подбородок дрожал. Она схватила его руку и сжала. Пальцы у него были просто ледяные. Перед глазами мелькнула картина — Видар лежит в лесу, уставившись незрячими глазами в небо, присыпанный снегом. Она видела, как птицы садятся на его лицо, чтобы выклевать глаза.

— Что произошло? — нашла в себе силы спросить она. — Как он скончался?

— Мы не можем раскрыть подробностей, но, судя по всему, его убили.

Лив кивнула. Тело словно налилось свинцом, горло сдавило. Симон весь дрожал и стучал зубами. С трудом поднявшись, она принесла плед и накинула сыну на плечи. Полицейские следили за каждым ее движением, видно, боялись, что она сделает что-нибудь безумное. Она погладила Симона по спине. Внутри нее закипала ярость.

— Что вы наделали? — крикнула она полицейским. — Вы… вы напугали моего мальчика.

Видара больше нет. Он мертв. Слова гремели в ушах, но смысл не доходил до нее. Лив поймала себя на том, что высматривает в освещенном луной лесу отца. И несмотря на все сказанное полицией, она видела его в тени деревьев. Он смотрел на нее и улыбался.

— Хотите, мы кому-нибудь позвоним? — спросил Хассан. — Друзьям или родственникам.

— У нас никого нет. Только мы вдвоем.

Хассану было жаль их, он вздохнул. Потом спокойным тоном начал говорить, что им нужно просчитать все действия Видара накануне убийства. Лив кивнула и что-то пробормотала в ответ.

В голове у нее была каша, но она старалась этого не показывать. Симон вышел в туалет. Ей больше не на кого было опереться. Тем не менее она старательно кивала, чтобы Хассан и его коллега не заметили, что она и правда на грани срыва.

Лив не могла сказать им, что не верит, что отец мертв, что он в любую минуту может войти в дверь. Она попыталась припомнить дома в Грот-рэске — дом Большого Хенрика, дом Гранлундов, но, как ни пыталась, не могла представить там Видара. Взгляд ее остановился на рябине за окном. Ей показалось, что между ветвей болтается петля.

— Он повесился? — пролепетала она.

Хассан покачал головой.

— Как я сказал, это не самоубийство.

Она слышала его, но не желала понимать.

— Моя мама повесилась, — кивнула на рябину, простиравшую ветви к небу.

Хассан проследил за ее взглядом, но не понял, что она имеет в виду. Он гслишком молод. Это произошло еще до его рождения. Кристина Бьёрн-лунд повесилась в Вальпургиеву ночь. Лив не могла этого помнить. Но эта картина была выжжена у нее в мозгу. Свадебное платье, волочащееся по земле. Ветер, рвущий длинные черные волосы. Все те разы, когда она жалела, что это мама, а не Видар, покончила с жизнью, бросив ее одну.

Симон долго сидел в туалете. Хассан спросил, нет ли там лекарств или чего-то еще, что может ему навредить. Лив покачала головой.

— Он просто хочет выплакаться один.

Видар терпеть не мог плачущих мальчиков, и еще в раннем детстве Симон научился прятаться, чтобы излить свое горе. Но она не стала им этого говорить. Полицейские думают, что она не в себе. Это читалось в их полных тревоги глазах. Они думают, она ничего не поняла. Потому что речь идет не о самоубийстве. Видар себя не убивал. Кто-то другой его убил. Истина постепенно доходила до нее.