Последний снег

Габриэль закашлялся, кашель у него был нехороший. От оранжевой толстовки несло травкой.

— Я вчера видел Дженнифер, — сказал он. — Телка про тебя спрашивала.

— Вот как.

— Я показал ей фото Вани, как она выросла, но этого, пожалуй, не стоило делать. Дженнифер начала вопить как помешанная и рвать на себе волосы.

— Я думал, она в Стокгольме.

— Значит, вернулась. Хотела купить у меня наркоты, но я ее послал подальше. Сказал, что ей точно не продам.

Лиам нахмурился. Перед глазами возникла Дженнифер с огромным животом и тусклыми серыми глазами. Такой он ее запомнил — беременной их дочерью. Беременность, разумеется, была незапланированная, но Дженнифер пропустила сроки аборта, и вскоре живот стал заметен. Лиам был просто в панике — в животе ворочался ребенок, не убивать же его. Никогда ему не было так страшно, как в лето перед появлением Вани на свет. Со страху он напивался каждый вечер. А Дженнифер… Она мешала таблетки с самогоном. Не ночевала дома, хотя живот делал ее неуклюжей коровой. Незадолго до родов Лиам выбил три двери в поисках этой дуры, и в итоге его повязали. Ночь родов он провел в полиции. Метался по камере без окон, представляя, что у них родится чудовище, потому что оба родителя так и не сумели завязать. Дежурный снют отпаивал его кофе и угощал сигаретами — невиданное дело. Когда его выпустили утром, зареванная мать объявила, что он, Лиам, стал отцом крошечной девочки. Совершенно нормальной, хотя Ваня еще долго лежала в больнице.

Он встал и посмотрел на окно своей комнатушки, желая убедиться, что дочка их не подслушивает.

— Дженнифер знает правила: если завяжет, может встречаться с Ваней сколько захочет. Я не буду препятствовать.

— Брось. Она никогда не завяжет. Ты бы ее видел. Выглядит как драная кошка. Волосы лезут пачками. Всю мою прихожую засыпала волосами. — Габриэль выругался.

В окно было видно мать. Она зажгла свечи и ходила по комнате.

— Ты хотел поговорить о Юхе, — напомнил Габриэль. — Что он еще натворил?

Лиам колебался. Вообще-то Габриэлю было опасно рассказывать. Он не умеет контролировать эмоции, особенно ярость. А в ярости он пребывал постоянно. Но лучше ему рассказать, пока ничего не случилось.

— Короче так. Он был дома у дочери Видара Бьёрнлунда и сказал ей, что полиция арестовала не того человека. И что он знает, кто на самом деле убил Видара.

— Он про нас говорил?

— Пока он еще ничего не сказал. Хочет содрать с нее деньги за информацию.

Габриэль заскрежетал зубами. Огонек сигареты дрожал в темноте как светлячок.

— Если он так жаден до денег, чего ж тогда живет в лачуге посреди леса?

— Откуда мне знать. Как я понял, денег она ему не дала. Но она хочет спасти своего дружка, про которого пишут в газетах.

— Что, этот парень, которого загребли, ее бойфренд?

— Так люди говорят.

Габриэль снова выругался.

— Ладно, не переживай. О Юхе я уже позаботился. Как раз от него.

Он поднес руку к лицу Лиама. Костяшки пальцев были в крови. Темнота скрывала остальное, но он подсветил мобильным, чтобы Лиам увидел кровь на одежде и лице. Брат выглядел так, словно недавно разделывал тушу.

— Что ты наделал? — Лиам едва сдержал крик.

— Ничего особенного. Просто заехал в Северный лес, чтобы забрать коноплю и поболтать с Одиноким Волком. Не боись. Больше он нас не побеспокоит.

ЛЕТО 2009 ГОДА

Ребенок растет, и она все реже думает о побеге. Лето сменяет весну, за ним приходит осень, а она больше не выходит на дорогу ловить машины. Мужчины в машинах превратились в смутные воспоминания. Она больше не ищет у них спасения.

Теперь отец сидит за рулем. Он подвозит ее на работу на бензозаправку, где она день изо дня стоит на сцене, освещенной неоновыми огнями, перед глазами зрителей-покупателей. Словно так и надо. Это Ниила предложил работу, увидев ее с Симоном на бедре, — они ждали, пока Видар заправится. Может, пожалел ее — юную мать-одиночку.

— Нам не помешают лишние руки в магазине, если тебе интересно, — сказал он.

Сперва она не знала, что сказать от удивления, а придя в себя, сразу согласилась, прежде чем отец успел вмешаться в разговор. Когда он вышел из дверей, они с Ниилой уже успели ударить по рукам.

Теперь она стоит и улыбается любопытным покупателям. Они платят за бензин и за молоко, болтают о погоде, но рано или поздно задают вопросы, не дающие им покоя. С нездоровым блеском в глазах спрашивают о ребенке. Жадно вглядываются в его лицо, когда она берет его на работу. Ищут ответ в детском личике. Странно, говорят они, что мальчик появился из ниоткуда. Как ангел, прилетевший с неба.

Про деньги, спрятанные в охотничьей вышке, гниющие за досками, она забыла. Про былые мечты тоже. Ложь крепко держит ее в своих тисках. Любовь к ребенку сильнее, чем желание сбежать.

Отец сидит на своем стуле в кухне и видит все, что происходит. Он водит внука в лес и показывает ему земли, которые когда-нибудь будут принадлежать ему.

«Если вы меня бросите, я утоплюсь в озере», — повторяет он время от времени. Любовь и угрозы сплелись в прочную сеть, удерживающую их в этих лесах. Деревня засасывает все глубже в свое болото. Никогда ей отсюда не выбраться. Каждое утро один и тот же вид из окна — черная рябина и болотная топь. За дверью комнаты красный половик, как пуповина, ведущая в комнату сына. Но она больше не одна в этом доме. Теперь у нее есть Симон.

Юху Бьёрке она не видела много лет, но дни, проведенные с ним, все еще были живы в памяти. Чувство свободы в крови, ароматы леса… В его убогом жилище она была только раз, но страх пробудил память. Узкая дорога извивалась по лесу, и когда она уже отчаялась найти нужное место, внезапно увидела ее — покосившуюся избушку между соснами, точно такую же, как ей запомнилось. Рядом стояла его машина. Лив вспомнила, как шершавое сиденье щекотало ей бедра, как в машине стоял запах марихуаны. В голове раздался собственный голос, умоляющий увезти ее далеко-далеко.

Вокруг звериных туш, покачивавшихся на скрипучих крюках, роились мухи. Стараясь не смотреть на них, она пошла к избушке. Откуда-то доносилось журчание ручья. Местечко то еще, но Лив не было страшно, она знала, что Одинокий Волк не желает ей зла.

Стук в дверь был встречен яростным собачьим лаем, однако сам Юха не отзывался. Лив сильнее заколотила в дверь кулаком, отчего череп над дверной коробкой завибрировал.

— Юха! — закричала она. — Это я, Лив Бьёрн-лунд! Я принесла деньги.

Она и правда принесла. Пачка распирала карман. Никогда у нее еще не было при себе такой крупной суммы. Она не отважилась потратить ни кроны из свалившегося на них состояния, хотя им столько всего было нужно — новая машина, новая крыша, новая жизнь. Деньги ее пугали, а внезапная свобода парализовывала. И вот она обнаружила себя на пороге дома Юхи, готовую заплатить за имя убийцы. Ей казалось, что если она узнает правду, кошмары наконец кончатся и она сможет зажить новой жизнью. Жирная точка будет поставлена.