Последний сон разума

— Кончать так кончать! — согласился Митрохин. — По пиву?

Друзья остановились возле ларька, набрав по две кружки «Балтики» и с десяточек соленых бараночек.

— Засаду у Ильясова устроим, — сквозь икоту проговорил тепловик. — По очереди дежурить будем. Как-нибудь отловим и голову свернем.

Митрохин одним глотком опустошил кружку и спросил, каким способом убивать будут.

— А твоим ледорубом.

— Это чего ж моим? А чего не топориком по башке? Куда вернее!..

— Можно и топориком, — согласился Мыкин, посасывая бараночку. — Соль крупная! — неожиданно заорал он. — На соли, гады, экономите!

— Не балуй, не балуй! — донеслось из ларька. — Сейчас милицию вызову!

— Ты кому это сказал, морда?!

Мыкин побагровел. Ему необходимо было снять напряжение, скопившееся за последние дни, и он, наклонив голову, словно рогами вперед, двинулся на ларек, в котором восседала жирная туша продавца. Митрохин испытывал ту же потребность, а потому присоединился к другу, и плечо в плечо они дошли до торговой точки и засунули в окошко свои жадные руки, стараясь достать сальную рожу торгаша.

— Э-э-э! — донеслось из окошка. И не было в этом «э» никакого испуга, а лишь предупреждение одно.

— А ну, вылезай подобру-поздорову! — наседал Мыкин и задергал в исступлении за ручку дверь ларька.

— Хуже будет! — заорал Митрохин и шандарахнул в стену пяткой так, что в ней случился пролом.

Неожиданно дверь открылась и из нее появился продавец. Надо сказать, что он действительно обладал жирной физиономией, которая покоилась на короткой шее, а та в свою очередь вырастала из могучих плеч шестидесятого размера, они же были венцом могучего торса с большим, но твердым животом штангиста, а уж о ногах и руках говорить нечего — трехлетние деревья.

Продавец лениво сгреб в охапку бузотеров, обнял их, сразу обоих, и сжал так, что столкнувшись грудь о грудь, друзья почувствовали хруст своих костей и стремление пережатых внутренностей наверх, дабы найти себе выход изо рта.

Оба заскулили от боли, но мужества не теряли.

— Ты ж, сука, на соли воруешь! — выдавил Мыкин. — А баранки надо нежной солью…

— Чего еще? — поинтересовался ларечник.

— Соду в пиво сыпешь чрезмерно, — добавил Митрохин.

— Обнаглели вы, мужики! — беззлобно заключил продавец, и объятия его сделались крепче.

В эту самую минуту, когда стало совсем плохо и больно, Мыкин изловчился и обеими руками врезал торгашу кулаками по ушам, так что у того в одночасье лопнули барабанные перепонки. Смертельные объятия распались, и озверелые друзья, подпрыгнув с двух сторон, заехали кулаками по пивной роже, каждый по своей скуле, отчего рожа вытянулась огурцом, а глаза ее завращались пери-скопами.

Не ожидая, пока противник придет в себя, Мыкин пустил в ход колено, нащупав им мужское достоинство, не самое большое, но достаточное, чтобы выключить ларечника из сознания на полчаса.

Друзья еще долго пинали распростертую в снегу тушу, пока не услышали песню милицейской сирены, а потому ретировались с места ристалища живо, как подростки.

Прибывший милицейский патруль во главе с майором Погосяном застал следующую картину. В снегу, раскинув здоровенные ручищи в стороны полюсов, с сочащейся из ушей кровью, лежал обладатель мирового рекорда по толканию штанги от груди тяжеловес Зюзин, славная фамилия которого была записана самолично Жечкой Жечковым в Книгу рекордов Гиннесса.

— Не сила нужна! — сделал вывод майор для Зубова. — А умение и наглость!..

Когда друзья удалились от места происшествия на приличное расстояние и отдышались от продолжительного бега, у них вновь состоялся короткий разговор.

— Валим? — спросил Мыкин.

— Куда? — не понял Митрохин.

— Не куда, а кого! Ильясова.

После удачной драки в жилах Митрохина протекал сплошной адреналин, и он без колебаний ответил «да».

— Вот и хорошо. Засаду в квартире устроим.

— А если менты нагрянут?

— А чего им там делать? Они все что надо нарыли.

— А все-таки?

— Отвертишься как-нибудь! — подбодрил тепловик. — Скажешь, что тебе шум у соседа почудился, вот ты и проверить решил.

— Это что ж, я один в квартире сидеть буду? — возмутился Митрохин.

— По очереди, — успокоил Мыкин. — Ты днем преимущественно, я по ночам.

— Тогда ладно. Когда начинаем?

— Сегодня и начнем.

Друзья пожали на прощание друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой.

6. РЕКОРД

Участковый Пустырок Володя Синичкин примчался в госпиталь, держа в протянутой руке носовой платок с завернутым в нем кусочком карапетяновского языка.

Первым, кто ему встретился в коридоре, оказался и.о. главврача, который окинул несостоявшегося рекордсмена презрительным взглядом, а вслух спросил:

— Какими судьбами?

— Да вот, — радостно доложил Синичкин. — Язык карапетяновский отыскал.

— Кто такой — Карапетян? — поинтересовался быв-ший ассистент.

— А это лейтенант нашего отделения. Он вчера на дне озера язык себе откусил. Так я его нашел…

— Поздно, — покачал головой и.о.

— То есть как это поздно! — возмутился Володя. — Я по науке язык сохранил! Во льду держал!

— Все равно поздно. Рану ему обработали и зашили.

— Так расшейте! — обозлился Синичкин на такую бюрократию. — Ваше дело произвести все возможное, что зависит от врача! Вы с меня звездочку хотите снять, а я с вас за такое равнодушие к обычным офицерам погоны сниму!

Синичкин сам похолодел от слов, неожиданно из него выпрыгнувших. Но продолжал сохранять мужественное выражение лица и орлом смотрел на бывшего ассистента.

В свою очередь ассистент решил не рисковать, так как через три дня должно было прийти решение об утверждении его в качестве главного врача госпиталя, а потому он сказал, что сделает все возможное, взял из рук Синичкина платок с куском языка и скрылся в ординаторской.

Капитан постучался в закрытую перед ним дверь и попросился навестить Карапетяна в палате.